Профессор вынул записную книжку и набросал принципиальную схему.

Поули озадаченно глядел на профессора.

— Ну хорошо, я допускаю: вы сидите за игорным столом, но куда же вы денете устройство? Ведь это не спичечная коробка, а машина размером с письменный стол.

— Никуда ему и не нужно деваться из моего домашнего кабинета. Вот здесь и требуется ваша помощь. Я буду в Лас-Азартасе, вы в Оберлине, в условленные часы нас будет связывать радио. Я завтра съезжу в Охайо и привезу конструкторы, а заодно закажу Нортону, великому доке по этой части, приемно-передающее устройство к счетно-решающей машине. А для себя то же самое — только самое миниатюрное, в виде аппарата для тугоухих…

Профессор пояснил свою идею: раковинка, вставляемая в ухо, будет служить приемником, а коробочка слухового аппарата — передатчиком. Такой микропередатчик легко построить на основе кристалла интегральной схемы, который один заменяет двадцать транзисторов. Моррисон будет садиться против крупье, который громко объявляет выходящие номера. Он, сам того не подозревая, явится диктором. После десятка ударов можно легко, быстро и безошибочно высчитать на машине ближайшие выпадения, которые Поули и передаст Моррисону.

— Все это вполне осуществимо, — смущенно сказал Поули. — Но, простите, не кажется ли вам, профессор, что это… несколько смахивает на авантюру?

— Нисколько, мой мальчик, — засмеялся профессор. — Мы ведь возьмем эти деньги у тех, у кого взять не грешно. Риск ради доброй цели — благородное дело. Но — никому ни звука.

«Телохранители», приставленные к маэстро Диком и Яном, — две пары глаз, четыре недреманных ока с одной стороны и столько же с другой, имели, разумеется, когда-то добропорядочные человеческие имена. Но теперь они как бы стерлись; по неписанной традиции, принятой в мире жестоком, связанном круговой порукой и находящемся в постоянной оппозиции к закону, эти дюжие, франтовато одетые парни носили несколько странные клички. Молодчиков Дика звали: одного — Рыжие Баки, другого — Дак, по имени утенка Дональда Дака, уморительного персонажа диснеевских мультипликационных фильмов. Ставленников Яна именовали Сенатором и Дыркой в сыре.

Бог весть, откуда взялись эти прозвища… Рыжие Баки, например, был брюнетом я никогда бакенбард не носил, а Сенатор не имел, да и не мог иметь, никакого отношения к сенату Соединенных Штатов. Конечно, эти клички имели свое происхождение, но установить его, по справедливому замечанию Дика, теперь было так же невозможно, как узнать, каким образом ученые разнюхали названия звезд.

Вахту около профессора они несли посменно — днем Рыжие Баки и Сенатор, ночью — Дак и Дырка в сыре. Отношения между сторожами поддерживались на высоком дипломатическом уровне. Понятно, ни одна из сторон не разглашала совершенно секретных инструкций, полученных от своих боссов; с равным вниманием они следили и за профессором и друг за другом.

В полночь Сенатора и Рыжие Баки, дремавших в холле гостиницы «Флейш ройяль», сменили Дырка в сыре и Дак. Они стали ждать, когда Маэстро отправится в казино (обычно вскоре после полуночи). А Сенатор и Рыжие Баки отправились по домам.

Когда Сенатор миновал залитую огнями улицу и свернул в тихий переулок, его догнал Рыжие Баки и хлопнул по плечу.

— Хэлло?! — Сенатор обернулся как на пружине и сунул руку за борт пиджака. — В чем дело? Чего ты увязался за мной?

— Тпру, парень! — миролюбиво отозвался Рыжие Баки. — Не составишь ли ты мне компанию пропустить стаканчик виски и закусить после трудов праведных? — И шепотом добавил: — Есть разговор…

Сенатор подумал.

— Гм-м… Ну что ж, я не против…

И они быстро зашагали к ночному бару. Это было заведение низкого разбора, зато «спокойное»: зал был разгорожен легкими перегородками на клетушки, подобие отдельных кабинетов, где обычно уединялись парочки.

Когда подали виски и закуску, Сенатор налил два бокала. Но Рыжие Баки поспешным движением прикрыл их ладонями — «подожди»!

— Ну? — сказал Сенатор.

— Слушай, Сенатор, — начал Рыжие Баки. — Мы знаем друг друга давно, и я всегда считал тебя за надежного и дельного парня. Хотя мы и находимся в разных лагерях, но я всегда питал к тебе уважение — так, кажется, выражаются в высшем обществе?

— Ладно, давай без подходов, — буркнул Сенатор, не понимая еще, к чему клонится разговор.

— Можно играть с тобой в открытую? Можно надеяться, что все, о чем мы будем говорить, останется только между нами? И если мое предложение тебе не подойдет, то сказанное будет забыто, как бы и не говорилось?

— Да.

— Поклянись.

Сенатор достал нож и нажал кнопку. Выскочило узкое: дюймов пяти, остро отточенное лезвие. Он положил на него пальцы, сложенные как для крестного знамения, и сказал «Клянусь!»

— Ладно. Теперь слушай. Ты имеешь задание: в удобный момент отделаться от меня и украсть Маэстро?

Сенатор широко раскрыл глаза:

— Черт побери, откуда ты знаешь?

— Конечно, не Маленький Ян сообщил мне это. Я сам имею такое же задание.

Гангстеры поглядели друг на друга и расхохотались, как будто услышали хороший анекдот.

— Так вот, — продолжал Рыжие Баки, доверительно наклоняясь к Сенатору, скажи: не надоело тебе еще батрачить на Маленького Яна, как какому-нибудь кули? Мне — надоело. Картина и там и тут одна. Боссы нещадно эксплуатируют нас, забирают львиную долю добычи. Если бы не Дик, я давно бы открыл собственный игорный дом где-нибудь в Мехико или Каракасе.

— А что сделаешь? — горестно усмехнулся Сенатор. — Не бастовать же! Ты ведь знаешь, у нас своего профсоюза нет.

— Сенатор! — торжественно произнес Рыжие Баки. — Ты самостоятельный парень и не трус. Я знаю, ты рад бы вырваться из-под опеки Маленького Яна. Я — тоже. Довольно боссам таскать каштаны из огня нашими руками. Давай, он наклонился к уху Сенатора, — сами похитим Маэстро и выудим у него секрет.

— Ты рехнулся! — на лице Сенатора выразился неподдельный ужас. — Да знаешь ли ты…

Рыжие Баки знал. Малейшее неповиновение — и его обезображенный до неузнаваемости труп найдут где-нибудь милях в двадцати от Лас-Азартаса, а может быть, и в другом штате…

— Белый свет велик, а у нас в руках будет волшебная палочка, которой можно выколачивать деньги из любого зеленого стола. Игорные дома есть и по ту сторону океана, и в Мадриде, и в Гонконге, и в Гамбурге… — продолжал искуситель.

Сенатор явно колебался.

— И хочется, и колется? — ехидно спросил Рыжие Баки.

— Нет, я просто не представляю, как ты мыслишь осуществить эту затею.

— Рыжие Баки тоже имеет голову на плечах, — хвастливо сказал гангстер. — Рыжие Баки имеет все козыри на руках. Я открою их тебе. Во-первых, мне доподлинно известно, кто такой Маэстро.

— Вот это да! — воскликнул ошарашенный Сенатор.

— Ты знаешь Спрэнтона, дошлого полицейского репортера из газеты «Лас-Азартасский джокер»?

— Кто этого пьяницу не знает…

— Так вот: он разнюхал это дело. И, к счастью, никому еще не успел сообщить. Первому он проговорился мне — дескать, шикарная сенсация, на которой я хорошо заработаю. Я вцепился в него мертвой хваткой: «Сколько ты рассчитываешь подшибить на этой сенсации?» — «Долларов сто». — «Возьми двести». — «Триста». — «Получай и забудь про твою информацию. Но помни, уговор дороже денег. Если хоть еще одна живая душа в Лас-Азартасе узнает об этом, ты не доживешь до утра».

— И он не проболтается?

— Теперь он будет беспробудно пить целую неделю. А этого нам вполне достаточно.

— Кто же на самом деле этот Маэстро?

— Профессор Моррисон из Оберлинского университета в штате Охайо.

Потрясенный Сенатор снова потянулся к бокалу с виски, и снова Рыжие Баки остановил его.

— Закончим дело. По моим сведениям профессор собирается сматывать удочки. Либо он считает, что достаточно подоил золотую коровку, либо почувствовал запах гари.

— Откуда тебе все это известно?