Река суживалась, джунгли смыкались все плотнее, и наконец ветви деревьев над головой сплелись в сплошной полог, сквозь который с трудом пробивался дневной свет. Мы пробирались через жуткий лабиринт, нередко прорубаясь сквозь плотную завесу ветвей…»

Автор этого красочного описания вскоре потерял проводника-индейца, укушенного змеей, и, лишившись всего снаряжения, в одиночку скитался в зеленом пекле. С огромным трудом он выбрался из джунглей, буквально разутый и раздетый, изнемогший и больной. В общем, по пословице «отправился за шерстью, а вернулся сам остриженный».

Вплоть до рассвета мчался «Нифльгейм-2» вверх по реке, высвечивая путь прожектором. Андрис поражался мощности двигателей, которые позволяли глиссеру легко преодолевать бурное течение. Впрочем, чем дальше, тем спокойнее становился поток. По-видимому «Жанна» задела эти места только краем своей мантии. Но река разлилась широко в обе стороны, затопив сельву и уничтожив ее обитателей, не успевших бежать. Погони нечего было опасаться, но спутников Кудоярова сейчас волновало другое.

Когда все были на борту и глиссер тронулся, Кудояров спросил:

— Товарищи, никто не укушен?

Жалоб не было.

— А вот меня, кажется, одна гадина укусила, — сказал Кудояров, засучивая левую штанину. Подсвечивая фонариком, Скобелев осмотрел ногу и, к ужасу товарищей, обнаружил выше щиколотки следы — даже не одного, а двух укусов.

Андрис тотчас вызвался высосать ранки, но Кудояров категорически запретил это ему и другим: у всех были исцарапаны губы и яд через них проникнет в кровь. Скобелев предложил прижечь ранки. Выдернув из-за пояса отобранный у немца парабеллум, вынул магазин, достал патрон и, вытащив пулю, присыпал места укусов порохом.

— У кого есть спички?

В других обстоятельствах этот вопрос мог бы вызвать смех, все были мокры до нитки. Но сейчас ответом было трагическое молчание.

— Может быть, найдется зажигалка?

Молчание.

Приходилось положиться на железный организм Кудоярова. Но надежда оказалась плохой: нога быстро опухала, приобретая сине-фиолетовый оттенок. Пошарив в шкафчике под щитом управления, Скобелев нашел большую флягу джина. Он промыл этой жидкостью укушенные места и, зная, что употребление спиртного внутрь помогает при укусах змей, уговорил Кудоярова выпить изрядную дозу. Однако укушенному становилось все хуже и хуже.

К рассвету Кудояров лежал пластом, он уже не мог говорить, только открывал рот и моргал, показывая, что хочет пить, и Скобелев давал ему попеременно то воду, то джин.

— Андрис, дела плохи, — сказал он на ухо Лепету (когда Кудояров впал в беспамятство, Скобелев со всеобщего безмолвного согласия принял на себя командование группой). — Дела плохи, надо приставать к берегу и что-то делать…

Первые лучи солнца уже пробились через крышу зеленого туннеля. Тысячи птичьих голосов огласили сельву, приветствуя тихое утро после урагана. По мере подъема вверх по реке все меньше и меньше было бурелома. Вода продолжала спадать. Андрис выбрал небольшую лужайку на левом берегу и подвел к ней глиссер. Якорь остался в затоне, и Андрио, спрыгнув на землю, завел швартов за ближайшее большое дерево.

Кудоярова вынесли на руках и опустили на траву. Он уже и глаза не открывал. Все склонились над ним. Скобелев, всегда такой уравновешенный, с отчаянием в голосе позвал: «Евгений Максимович!». Кудояров не отозвался, даже веки не шевельнулись.

— Эх, батыр, батыр… Что делать? — повторил Скобелев.

Молчание.

Апухтин поднял глаза и оцепенел: их окружало тесное кольцо диких воинов, устрашающе раскрашенных, с дротиками, луками, и духовыми трубками, из которых индейцы пускают крохотные стрелки, намазанные паралитическим ядом. Их было человек тридцать, и появились они совершенно бесшумно, будто из земли выросли. В лицах их смутно угадывались черты орлиноголовых. Вид у них был весьма агрессивный. В ожидании зловещего знака, они вопросительно поглядывали на человека, который резко выделялся среди воинов. Нетрудно было догадаться, что это был вождь. Высокий, прямой, как копье, сухощавый и мускулистый, он был расписан красными и черными зигзагами, левая сторона лица была разукрашена зелеными кольцами, правая — синими. Голову венчал убор из ярких перьев. Но даже этот своеобразный ритуальный «камуфляж» не мог скрыть правильности этих черт лица. И — удивительное дело: в отличие от индейцев, волосы у которых поголовно были цвета воронова крыла, пряди белокурых волос ниспадали на плечи и такая же борода обрамляла лицо. Глаза были голубые. На груди, на цепочке, висело какое-то золотое украшение с крупным драгоценным камнем.

Вождь поднял руку и дал знак опустить оружие. Индейцы беспрекословно повиновались. Вождь подошел к Кудоярову и, став на колено, поднял пальцами ему веки. Глаза, начинающие тускнеть, открылись ему. Он пощупал пульс и покачал головой. И тут ему бросилось в глаза кольцо на руке Кудоярова. Он несколько мгновений внимательно его рассматривал. Потом поднял руку Кудоярова с кольцом, показал ее индейцам и произнес несколько слов на наречии, похожем на клекот орла. Воины ответили изумленными восклицаниями, как бы отвечая на какое-то необычайное сообщение.

Апухтин заметил, что точно такое кольцо было и у вождя.

Вождь продолжал осматривать Кудоярова и обратил внимание на чудовищно опухшую ногу. Она заполнила всю штанину, и засучить ее не удалось. Вождь вынул из-за пояса нож и распорол ткань до пояса. Картина представилась ужасная: нога до самого бедра приобрела сине-фиолетовый цвет.

Вождь поднялся на ноги и повелительным голосом стал отдавать отрывистые приказания. В несколько минут индейцы соорудили из лиан и дротиков нечто вроде носилок и положили на них Кудоярова. Четверо индейцев быстрым, пружинящим шагом двинулись в сельву, унося тело начальника экспедиции.

Вождь обратился к спутникам Кудоярова и выразительными знаками объяснил, что беспокоиться не нужно и никто им не сделает дурного.

…И наступил еще один рассвет. Кудояров открыл глаза и увидел над собой чистое небо. Он лежал на цветах, густым ароматом которых был напоен воздух, под головой у него был сверток луба. Он чувствовал себя так хорошо, что не хотелось подниматься, и, устремив глаза вверх, припоминал последние события: кошмар бегства сквозь ураган, укус змей, охватившую его дурноту. Дальше он ничего не помнил.

Наконец Кудояров приподнялся и сел. Взглянув на распоротую штанину, он ахнул: опухоли как не бывало. Кудояров стал осматриваться. Он решительно не мог понять — где он и как сюда попал: это было длинное и узкое ущелье, метров двадцать в ширину и примерно триста в длину, ограниченное с двух сторон почти отвесными стенами из красноватого гранита с прожилками кварца. Стены были гладкие, как бы отшлифованные, будто гигантский топор смаху рассек камень. Оба конца ущелья запирали хаотические нагромождения гранитных глыб. И если отвесные стены нельзя было счесть за дело человеческих рук, то заслоны, запирающие вход и выход из ущелья, явно не обошлись без их участия. Но это были руки титанов.

Всюду, куда хватал глаз, были цветы, каких Кудояров никогда не видел: крупные, причудливых форм, нежно-сиреневого и золотисто-зеленого цвета, они сплошным ковром устилали ущелье и в первых лучах зари, казалось, опалесцировали.

Тут внимание Кудоярова привлекло странное явление: на одной из стен медленно, как та проявляемом негативе, стали возникать изображения, гигантская фреска. Постепенно он стал различать фигуру орлиноголового, летящего на своем аппарате, единоборство с саблезубым тигром, и другие сцены, знакомые ему по рисункам в монастыре.

Все эти огромные по размерам изображения были выполнены с необычайным мастерством. Сверху и снизу длинными лентами шли надписи, алфавит был не похож ни на один из известных Кудоярову.