«Ну и варвары!» — подумал Кудояров. От всего комплекса, представлявшего, надо полагать, колоссальную ценность для археологов и историков, уцелело одно здание пирамидальной формы, вероятно — храм.

Большая часть растительности была вырублена, но храм стоял среди купы очень высоких деревьев, осенявших его своими кронами. Архитектура показалась Кудоярову очень оригинальной: пирамида из наложенных один на другой восьмиугольных дисков метра в два вышиной каждый. Каждый последующий диск был в диаметре меньше предыдущего. Таким образом, здание представляло как бы круговую лестницу и напоминало известную детскую игрушку — «пирамидку», только колоссально увеличенную в размерах. Сам храм на вершине был сравнительно невелик и увенчивался скульптурой: бюст человека, на который, была посажена орлиная голова. Это было человеческое существо, но не принадлежавшее ни к одной из существующих ныне рас: с высоким лбом, большим ртом, губами, изогнутыми как лук, и совершенно круглыми глазами и носом-клювом.

Изваяние было выполнено из обсидиана алмазной твердости, макушка его касалась крон деревьев, лианы добрались сюда и оплели его, но все же и то, что было видно, поражало мастерством и реалистичностью изображения.

Вот, собственно, и все, что успел рассмотреть Кудояров. Ночь свалилась на сельву внезапно, как удар грома. Солнце, ярко светившее до последнего мгновения, погасло мгновенно, с быстротой свечи, задутой ветром. Мрак скрыл руины. Только вершины деревьев по краям площади выписывались на фоне звездного неба затейливыми узорами.

Страж засветил электрический фонарик, и они стали подниматься по широким ступенькам (Кудояров насчитал их ровно сто).

Храм на вершине пирамиды был построен так капитально, что века оказались бессильны перед творением древних зодчих. Новым владельцам оставалось только приспособить его для своих целей в качестве склада, гостиницы, гауптвахты, а возможно, и тюрьмы.

Кудояров оказался в небольшом помещении, обставленном как общежитие в какой-нибудь захудалой гостинице. Ничего лишнего: пять коек, шкафчик, вешалка, стол, табуретки. На столе аккумуляторный светильник.

Начальника экспедиции встретили радостными восклицаниями.

Кудояров осмотрелся. Комната была побелена, но — странное дело — там и сям сквозь слой белил проступали древние фрески. Монахи старательно уничтожали эти еретические изображения, но они оказались поразительно стойкими. Дело было, очевидно, в секрете красок: ни белила, ни штукатурка на фресках не держались, и как ни замазывали благочестивые отцы стенные росписи, они с поразительным упорством лезли «на свет божий».

Кудояров взял светильник и подошел к стене. Три параллельные фриза опоясывали комнату, начинаясь под потолком и доходя до середины стены, причем на каждом из них повторялось одно и то же изображение. На верхнем — тот самый, орлиноголовый, в тиаре, украшенной цветами, поражал чудовище с головой саблезубого тигра и крыльями за спиной. На среднем фризе орлиноголовый летел на каком-то странном аппарате с огненным хвостом. И, наконец, на третьем, нижнем фризе опять-таки повторялась фигура саблезубого крылатого тигра.

— Странно, очень странно! — сказал Кудояров. Апухтин подошел к нему.

— Инопланетные пришельцы, как вы думаете, Евгений Максимович? — спросил он, показывая на орлиноголового.

— Не думаю. Земляне. Возможно, из Пацифиды. Но очень, очень давно. Вот что удивительно: тигры в сельве не водятся, тем более саблезубые. Они вымерли много тысяч лет назад. Мифы? Или отражение реальных событий? Разгадку нужно искать на дне океана…

Кудояров поставил светильник на место, подошел к двери и подергал за ручку. Заперто.

— Итак, друзья, — молвил начальник экспедиции, обводя взглядом товарищей, — гостеприимство по-нацистски…

— Евгений Максимович, мы вас слушаем, — сказал Скобелев. — Где мы находимся?

— В колонии «Нибелунги».

— Понятно. Символика в старонемецком вкусе, вполне в стиле нацистов. Вас допрашивали?

— А вас?

— Пока нет.

— А меня допрашивали. И, представьте, кто?

— Трудно угадать.

— Сам… — Кудояров назвал весьма одиозное имя. — Насколько я понял — он шеф этой колонии.

— Невероятно. Ведь ему сейчас должно быть лет, что-нибудь около восьмидесяти.

— Так оно и есть. Совсем дряхлый…

Начальник экспедиции начал делиться своими догадками:

— Я видел его фотографии, сделанные, правда, когда этот «Коричневый Агасфер» был много моложе. Посмотрели бы вы его физиономий) сейчас! Можно догадаться, что ему не раз делали пластическую операцию лица, — это, знаете, когда парафин впрыскивают под кожу. Но, как говорится, «бог шельму метит»… На щеке у него остался шрам в форме латинской буквы «с», полученный на дуэли, когда он еще буршем был. В свое время такие шрамы были гордостью их носителей, но теперь никакое искусство хирургов не смогло избавить его от этого клейма. Впрочем, дело не в шраме. Поглядели бы вы, чего они тут нагородили — целый комбинат. Я с трудом представляю себе, каких денег все это стоило. Несомненно, слухи о том, что «подводники» располагают неограниченными средствами — не лживы. Здесь, в этом гадючьем гнезде, они восстановили фашистские порядки.

— И вынашивают, по-видимому, ни много ни мало, планы создания «четвертого рейха», — вставил Скобелев. — Так вы уверены, что это он?

— Абсолютно. И вы догадываетесь, что это для нас означает?

Скобелев вскочил и в волнении заходил по комнате.

— Догадаться нетрудно. Это означает, что у нас очень мало шансов выбраться отсюда живыми. Что будем предпринимать, Евгений Максимович?

— Выбираться своим ходом, — хладнокровно ответил Кудояров.

— Вы думаете, это возможно?

— Шансов маловато, это вы верно заметили. Но знаете, когда сражаешься — нужно побеждать. Это, кажется, Гарибальди сказал. И хотя мы теперь не в океане, а на суше, военного положения я не отменял. Вот если бы нам еще толкового человека из здешних. Не все же тут отъявленные негодяи…

И как бы откликаясь на затаенные мысли пленников, часть стены как бы истаяла. В образовавшийся проход вошел старик с лицом, изрытым морщинами и рубцами. За ним второй — молодой, смуглый, с небольшой бородкой.

Все отшатнулись. Если бы перед пленниками предстали Николай II или батько Махно, они были бы меньше потрясены. Но сомнений быть не могло: перед ними был Андрис Лепет, живой и невредимый.

Скобелев стиснул его в своих объятиях:

— Андрис, голубчик! Разве со дна океана возвращаются?

— Как видите, Геннадий Сергеевич!

— Я не большой охотник до цитат, — сказал Апухтин, — но мне вспоминаются слова Марка Твена: «По-видимому, на свете нет ничего, что не могло бы случиться».

На лице Кудоярова впервые за последние часы появилась улыбка.

— Объяснитесь, Андрис. Я ведь в чудеса не верю.

— Времени мало, скажу коротко. Я попал на подводную станцию и спас меня вот этот товарищ. Его тут знают под именем Мишеля Рузе. Но он наш человек. русский. Михаил Козлов. Во время войны оказался за рубежом, мыкнул горя. Сам он называет себя «Караязиджи».

— Что это означает?

— По-турецки — «Человек злой судьбы».

— А что за подводная станция?

— Есть у них такая в океане, что-то вроде подводных рудников, выработки в кратере потухшего подводного вулкана. Что они добывают там — не знаю. Но это «что», вероятно, ужасно. Работают там люди, завербованные за большие деньги, с них берут подписку о сохранении тайны. Впрочем, деньгами этими им воспользоваться не удается, так как никто оттуда не возвращается.

— Адская кухня! — воскликнул Фомин.

— Ну, доставили меня сюда с моим спасителем. Интересовались — где же шлюпка с вами. Им хорошо известно, что течение проходит близ этих берегов, выслали глиссер на поиски. Ну и расспрашивали об «Академике», о «Перехватчике ураганов». Говорю, не знаю, не видел. А особенно — о профессоре Румянцеве. Дался им этот профессор! Я им твержу: нет на «Академике» Румянцева, он на острове Буяне сейчас. А они все свое!