— Сверчок, переставляй копыта! — донеслось из окна второго этажа.

Это вопил его друг Сашка Кот, демонстрируя свой не по возрасту низкий голос, который он гордо именовал басом. У многих парней были еще звонкие голоса, а Кот самый первый забасил, и по телефону его иногда принимали за взрослого мужчину, что было предметом особой гордости Сашки.

— А что, физичка вернулась? — поднял голову Димка.

— У нас новый преп, сейчас придет, — окно захлопнулось.

Встреча с учителем физики, по точным расчетам бешеного пространства, была одним из основных звеньев цепочки, которая должна привести Димку к открытию, поэтому состояться она не должна была ни при каком раскладе.

Но сколько путаницы у людей! Учитель физики по тем же прогнозам нечисти должен был прийти в школу только в январе, а сейчас — конец декабря. Кто же приступает к работе в новой школе всего за несколько дней до каникул?! Да еще накануне Нового года?

Подгоняемый звонком, Сверчок как угорелый помчался в кабинет физики, навстречу своему предназначению.

Сам материализовался в кабинете. Это было единственное место, куда не попадала ни одна сущность бешеного пространства.

Как некоторые меняют домашние халаты, так Сам мог менять свой облик. Когда-то он был солидным старцем с трубкой, потом — энергичным поджарым денди, носил облик боевого офицера и не любил надевать космический скафандр.

Теперь у опрокинутого стола, притопывая носком ботинка, стоял татуированный бритый битюг. На шее — золотая цепь, в левом ухе черная серьга, в глазах — ярость.

Картина разгрома, встретившая хозяина в святая святых — своем личном кабинете, была для него настолько неожиданна, что, будь Сам человеком, сердечный приступ был бы ему гарантирован.

Пол был усыпан осколками всего, что разбивалось, все, что разливалось было разлито, что ломалось — сломано, шкуры скомканы и разодраны. А бутылки?! Что осталось от его драгоценных бутылок?! А Комодо, ворча, когтил лапами книжный шкаф, за которым затаилась Галя. Сохранившиеся в шкафу емкости с алкоголем мелко подрагивали.

Сам только что разнес офис и вышвырнул из Вечности всех своих служащих. Но кабинет!..

Он схватил за шкирку толстого дракона и изо всех сил пнул его тяжеленным ботинком. Комодо заскулил, а Черный Хозяин загорланил противным голосом:

Галя вжалась в стену и вдруг почувствовала, как та отъезжает. За потайной дверью открылась узкая горка. Горбушина, не раздумывая, прыгнула на нее и покатилась.

Это был секретный ход Черного Хозяина. Забава, как и его кабинет, как и все личины. Сам был всем и никем одновременно. Но во всех обличьях, как и в алкоголе, он искал одного — разгадки человеческой души.

Скатившись вниз, Галя очутилась в небольшом каменном саду, в котором были собраны осколки знаменитых комет. Вот — комета Цезаря. Шишковатый синий валун 1821 года — комета, предсказавшая смерть Наполеона, а это — обломок от знаменитой кометы Галлея.

Горбушина переходила от камня к камню и не знала, что за ней зорко следили три ведьмочки и заново отрегулированная Черная Свинья Бригадируса. Новоклон и старохлам, поглощенные охотой, не замечали друг друга.

Увы, объект бродил по личному саду Черного Хозяина, запечатанному страшным заклятием. Соваться туда было самоубийством.

Галя осмотрела все камни, и вдруг перед ней возникла витрина большого магазина. Ноги понесли к нему девочку сами собой. Еще бы! За стеклом стояли компьютеры, лежали игры, коробки с конфетами, что-то цветное и пестрое в больших корзинах. Ну кто бы ни соблазнился?

«Посмотрю, а трогать ничего не буду», — решила она, подошла к двери и едва успела отскочить.

Витрина красивого магазина зашевелилась, строение сжалось, потемнело, и на его месте заметалась Черная Свинья.

Бедняга скакала и визжала:

— Выс нарывайтес, выс получитес пос бумс-бумс, старохламс!

Искусственные части ее тела дергались, тряслись и накалялись.

— Мыс еес захитрилис, — визжала слуга Бригадируса, — выманилис, ас выс, неучис!

А ведьмочки, заметившие наконец конкурента, резвились.

— Жалкие запчасти, ржавчина! — выкрикивали они.

По счастью, за своими разборками горе-охотники забыли о добыче, чем Галя и воспользовалась. Девочка побежала по узкой каменной тропе, удаляясь как можно дальше от страхолюдин. Когда она была уже довольно далеко, то сообразила, что все вокруг изменилось. Дорогу ей преградило большое кладбище.

Оно чем-то напоминало Домодедовское, где был похоронен Галин дедушка, и походило на чашу чудовищного стадиона.

Галя беспомощно оглядывалась. Ее явно заманили в ловушку.

Кресты и надгробия, погружаясь в болото, надвигались на нее, а тропа уходила прямо в гущу могил.

Галя не могла ступить ни шагу, всюду громоздились кучи венков и кладбищенского мусора, по болоту плавали гробы, из них вылезали скелеты и бросали ей в лицо болотную слизь.

Это резвились ведьмочки, Икс, Игрек и Зет. В руках у Зет была реторта, в которой они собирались доставить Самому живую душку и Галино сердце.

— Смотри, она должна отдать все сама, — Икс не обольщалась легкой победой.

— А что ей остается, будет тонуть, испытает естественный страх, — пробормотала Игрек и набросила на Галю ржавый погребальный венок.

Венок был тяжелым, и под его весом девочка сразу рухнула на колени.

— Не спеши! Помнишь, нас учили, что она должна оцепенеть от страха, а еще лучше потерять голову, — одернула сообщницу Икс.

— Чего, чего? — спросила Игрек.

— Ну засуетиться, заметаться, дать возможность страху испустить душу вон. Только тогда мы сможем поймать искру, вырвать сердце и закрыть реторту заклятием. По-другому не получится, возьмет и улетит душка, она несистемная, нам не принадлежит.

Зет вылезла из гроба и на глазах у Гали отдала Икс реторту.

Для Горбушиной Икс была вороном, сшитым из черных погребальных покрывал, который выхватил у мертвеца кость и закаркал, а покойник постучал в ответ зубами и завалился обратно в гроб.

— Любишь давать советы, вот и сделай что-нибудь сама, — прошамкала на самом деле Зет, решив избавиться от ответственности: пусть Икс ловит эту душу.

Зет решила, что легче отобрать реторту у товарки, чем душу у человека.

Икс, злобно каркая, кружила над Галей, норовя задеть ее крыльями.

Из последних сил Галя попыталась подпрыгнуть, но тут же шлепнулась в тину и, оказавшись по пояс в тягучей жиже, стала тонуть. Чем больше она дергалась, тем глубже погружалась.

Наконец болото, сыто рыгнув, сомкнулось над ней.

В эти секунды Галя вспомнила Солнце, полуденное, раскаленное, яркое-преяркое апрельское московское солнце.

Однажды она, Танька Плещеева, Мишка и Андрей (был такой мальчик, он потом ушел из их школы) заспорили, кто дольше всех сможет смотреть на Солнце открытыми глазами.

Уроки физкультуры у них проходили на улице, остальные одноклассники стали судьями и принялись хором считать:

— Раз! — Танька ойкнула и принялась тереть глаза.

— Р… — Мишка даже не дослушал остальные буквы.

Андрей продержался до «раз и…».

Затем настала очередь Гали, и она вытаращилась на Солнце.

Кажется, цифру пять она еще слышала, но потом резко ослепла и упала. Ее рвало, у нее болели глаза и голова. Некоторое время потом ей пришлось сидеть в комнате с занавешенными окнами, с повязкой на глазах.