Работнички от страха ослабели и не могли держать офисного вида. То тут, то там под мебелью корчились ведьмы с гадюками в волосах, зеленый водяной истекал болотными слезами, а у дряхлой колдуньи сделался припадок, и она судорожно икала.

Вдруг тьма сгустилась, и Гогоб пал ниц. Это дал о себе знать Черный Хозяин, Сам — начальник их отдела. Судя по слухам, он был вхож к Тому, о ком тут не смели даже думать. Короче, к наивысшему иерарху бешеного пространства (о котором мы с вами еще услышим в этой книге, и не однажды).

Гогоб, дрожа, роняя зубы и когти, доложил:

— Душа принадлежит земному подростку женского пола. Имя — Галина Горбушина. По нашим отчетам, душа прошла как невоплощенная.

Возникла пауза. Затрещали молнии, ударил гром. Гробы треснули, вонючая бурда залила пол. Тьма стала совсем ужасающей.

Нечисть сжимала свои формы, превращаясь в нитки, пуговки, горошинки, а один вампир умудрился стать маковым зернышком, но все еще продолжал тужиться и ужиматься.

Сам схватил Гогоба за шкирку и затряс. Гогоб повис, как скомканная тряпица, тут же превратился в белого котенка и сделал лужу. Хозяин возил гоблина мордочкой по луже, а тот отчаянно визжал. Карающая десница мочалила Гогоба, пока не вытерла всю вонючую жидкость. Потом она отжала то, что осталось, и отшвырнула в сторону. Горбатый гоблин Гогоб исчез навсегда.

Но Сам не утолил ярости. Он растаптывал магические зеркала, оргтехнику и сотрудников, которым не суждено было увернуться.

— Уничтожить, растереть, выкинуть из Вечности!!!

Тьма пульсировала, трещала электрическими разрядами, смердела, наконец, выковыряла из-под ногтя маковое зернышко и сдавила его.

Задыхаясь, возник толстый вампир. Сам раскрутил его и поддал копытом.

— Ясно? Сию же секунду! В ничто! Мало того, что живет и растет этот Сверчков, оказывается еще имеется, и Горбушина! Может им дать бессмертие, чтобы человечеству стало совсем клево?! Агенты Прометея!.. Уволить! Всех! Подчистую!!!

Димка вылез из душа и отправился на кухню. Достал из холодильника кефир, разрезал вдоль булку, намазал маслом и сливовым джемом, поставил на газовую горелку кофейник и врубил телек. Время было самое киношное. По всем программам шла крутая расслабуха, из которой он стал, перещелкивая каналы, лепить свой фильм.

Получалось очень забойно. По одному каналу супермен вмазывает в скулу битюга-соперника, а нажимаешь на кнопку пульта — и супермен уже летит в крючья и шестерни, а статисты в черном и кожаном бахают из пушек. Кровь, визг, вопли! Щелчок, и вся компашка уже в бронемашине, на весь экран взрыв: руки, ноги, головы, сплошная мясорубочка от «бошика». Еще канал, и супер наш живехонек-здоровехонек, сопит под кроватью красотки.

У Димкиного телека работало всего девятнадцать каналов, но и они обеспечивали развлечение что надо.

— У тебя совесть есть?

Мама стояла в дверях и показывала на часы. Вопрос, конечно, был дискуссионным, но Димка спорить не стал и ушел к себе в комнату. Сам телек ему был не очень-то и нужен, просто внутреннее напряжение искало выход.

Нарастало оно постепенно, с тех пор как Стефания вернулась из Швейцарии, куда летала к родителям на день рождения своего отца.

Эта была какая-то дурацкая поездка, посреди учебной четверти, на четыре дня, скорей-скорей.

Потом тот дурацкий сон, в котором она с ним прощалась, а дальше вообще начали твориться странные вещи…

Сверчок положил ноги на стол и, качаясь на стуле, перебирал открытки, которые Стефания присылала ему из Испании, Кипра, Египта. Они были яркими, с пятнами красных цветов и желтых фруктов. Ее фотография у него была всего одна, да и та какая-то смазанная, нерезкая.

Тогда Стефания вместе с собакой бежали ему навстречу по дорожке парка, и он щелкнул их мыльницей.

— Дай мне твою нормальную фотографию, — как-то попросил Димка.

— Это дурная примета, — она отобрала у него альбом и чмокнула в щеку. — Вот тебе моя фотка.

Внезапно он почувствовал легкое жжение и дотронулся до щеки. Прохладный ветерок пробежал по лицу, вставать было лень, и Димка дотянулся до клюшки, чтобы захлопнуть форточку.

В день ее возвращения он с трудом дождался конца уроков и, когда Стефания появилась, даже вскрикнул:

— Это ты?

Она смотрела в сторону, Агент 007 хмуро гыкнул — он всегда не любил Сверчка.

— А Боб где? — не дождавшись ответа, продолжил Димка.

— Дома.

— Давай погуляем, — предложил он.

— Погода плохая, — скривилась Стефания.

— Тогда, может, посидим в беседке?

Она наконец согласилась. В беседке они сидели близко-близко. Было промозгло и сыро, и Сверчок обнял ее за плечи. Они молчали. Димка намотал ее волосы на указательный палец и пощекотал ей нижнюю губу. В тот же миг острая боль пронзила палец.

— Ой, что ты сделала? — он отдернул руку, на которой выступила кровь.

Рана была глубокой, как от острого ножа. Она нарочито медленно облизнула свои окровавленные губы.

— Жаль, у меня нет ядовитого зуба, а то бы ты умер.

Сверчок даже забыл про рану. Откуда эти глухие резкие интонации? Голоса ее он тоже не узнавал.

— Шютка, — она облизнулась еще раз. — Бедненький, дай полечу твой пальчик…

Обычно они виделись ежедневно, в крайнем случае через день, а теперь только два раза в неделю.

— Не могу, понимаешь, готовлюсь к вечеринке, — отговаривалась Стефания.

Раньше у них были общие вкусы, она, как и Димка, не любила вечеринок с толчеей, болтовней, тусовкой.

— Это все для тебя, для тебя. Католическое Рождество, затмение Солнца, столько событий! — глаза Стефании неприятно поблескивали.

— Ты что, стала католичкой? — поинтересовался он.

— Не гунди. Я со всеми разобралась.

Он не понимал, что происходит с его такой романтичной и немного смешливой девчонкой.

А сегодня, когда он с трудом уговорил ее прогуляться, она была с ним резкой и грубой:

— Опять потащишь меня в парк? — ее брови недовольно сползлись к переносице.

Стефания широко зашагала впереди, то и дело проваливаясь сквозь тонкий ледок в лужи, потом зло прищурилась, указывая на грязный бархатный ботинок.

— Смотри, это ты устроил. Я готова тебя разорвать!

Он взял ее за плечо и развернул к себе:

— Посмотри на меня, слышишь, посмотри. Что случилось?

— Курица взбесилась, — она скривила губы. — Надоели все эти охи-вздохи. Может, тебя еще с ложечки покормить?

Сверчок вздрогнул. Стефания однажды кормила его с ложечки. Мороженым. В кафе, в парке Горького, ранней весной. Она взяла тогда его ложку и сказала:

— Твоя красивее, а ты ешь моей.

Пластмассовые ложечки были совершенно одинаковыми, розовыми. Сверчок всегда любил мороженое, а тут размазывал по вазочке. Играл духовой оркестр — 9 Мая в парке обычно полно народа.

— Иди сюда, — попросила она, хотя он был совсем рядом.

Она брала малюсенькие кусочки своего мороженого и давала ему. Это было так вкусно, что Сверчок просто обалдел. А потом, ни с того ни с сего, он ее поцеловал, первый раз, на глазах всего парка Горького. У нее на глаза накатились слезы, и одна застыла на ресницах.

— Ты что? — Сверчок так испугался и расстроился, что едва сам не заревел. — Прости, я не хотел.

— Это у меня первый раз, — выдохнула Стефания и хитренько прищурилась. — Так, говоришь, ты не хотел?

Димка вспомнил это так, словно все было вчера, и в груди что-то защекотало.

— Я извожусь, собираю народ на вечеринку, — продолжала чужим голосом Стефания. — Гудеж будет, я тебя таким угощу, что никто на Земле не пробовал. Чертово зелье, о!

Димка слушал вполуха, но тут насторожился.