Она ничего не ответила, но прижалась к его рубашке, ощущая запах шерсти и призрачный аромат кедра, лежавшего в сундуке, из которого ее достали.

— У нас еще есть время, — пробормотал он. — Прикажи приготовить барку и поедем в Кавершам. Там воздух лучше, чем здесь, в городе, мне это пойдет на пользу… А если нет и смерть все равно меня настигнет, то, видит Бог, я умру достойно и на родной земле. Там люди смогут приходить ко мне, когда им понадобится. Король и его наставник находятся всего лишь на другом берегу реки, в Рединге, и мы сможем послать за нашими детьми.

Изабель попыталась прогнать душивший ее комок в горле. Это она должна была утешать его, а не наоборот. Ей было очень горько, но, стоя рядом с ним, она испытывала такую любовь, что ей становилось больно. Однако она должна была это выдержать. У нее не было другого выбора.

Кавершам, Беркшир, весна 1219 года

Апрельское солнце золотило полы просторных покоев в Кавершаме. Оно высвечивало ковер у кровати, заливало шерстяное покрывало полосами бледно-золотистого света и поблескивало на обложенных подушками дубовых скамьях, составленных возле постели, на которой лежал Вильгельм. Небо в открытом окне было бледно-голубым, как утиное яйцо. Кое-где висели перистые серые облака, следы прошедших ливней. Однако сегодняшний день пока был погожим и свежим. Вильгельм чувствовал боль, но она была не настолько сильной, чтобы он не мог с ней совладать.

Весь месяц он был занят, издавая указы, готовясь передать правление страной в другие руки. Сейчас этот момент наступил, и он испытывал облегчение. Сегодня утром слуги заботливо помыли и побрили его. Несмотря на то что он лежал в постели, на нем был придворный наряд. Его украшала великолепная золотая брошь с сапфирами.

Изабель сидела на подоконнике со спокойно сложенными на коленях руками и смотрела наружу. Солнце освещало ее щеку и весь ее силуэт. Вильгельм внимательно наблюдал за ней, сознавая, что скоро будет лишен этой возможности. Это, пожалуй, была самая тяжелая часть прощания. Он не был готов расстаться с ней, но понимал, что оставшееся ему время пройдет очень быстро, независимо от того, хочет он этого или нет.

— Они здесь, — сообщила она. — Молодой король с ними, как ты и просил.

Она поднялась с подоконника и повернулась к нему. Он прочитал на ее лице беспокойство и понял, что она взвешивает, сможет ли он сейчас общаться с папским легатом, епископом Винчестерским и различными лордами, прибывшими в Рединг по его просьбе.

— Хорошо, — с усилием улыбнулся он. — Все готово. Пусть они заходят.

Изабель наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку, и вышла из комнаты. С гримасой боли, Вильгельм сел в постели. Вилли, стоявший чуть поодаль, тут же подошел, чтобы помочь ему. Он озабоченно хмурился. Вильгельм проглотил свою гордость и принял помощь сына. Ему нужно было поберечь оставшиеся силы для предстоящих разговоров.

Король Генрих вырос со Сретения, когда Вильгельм видел его в последний раз. У него пока не развилась мускулатура, и лицо все еще оставалось детским, но он стал выше, и кожа сделалась смуглее и грубее, как это бывает в подростковом возрасте. За два с половиной года, минувших с его коронации в Глостере, он приобрел лоск и уверенность в себе, хотя аквамариновые глаза, доставшиеся ему от матери, выдавали его мысли, а линия губ все еще указывала на капризность. Он приветствовал Вильгельма с бесстрастной вежливостью. Его тонкие ноздри дрогнули, и он взглянул на дверь так, словно предпочел бы оказаться где угодно, только не здесь.

Вильгельм сознавал, что люди, собравшиеся у его ложа, оценивают, сколько времени у него осталось, и сколько сил, и что им делать. Именно это они и должны были здесь решить. Ранулф Честерский находился в крестовом походе, но здесь были Солсбери и наставник короля, Питер де Роше, епископ Винчестерский. Скованный, словно его обвязали крепким канатом. Он сидел, скрестив на груди руки, что, как Вильгельм знал по старой памяти, было недобрым признаком. Лицо папского легата, Пандульфа, было спокойным и бесстрастным, но под тяжелыми веками горел взгляд его черных, как обсидианы, глаз. Присутствовали здесь также Дерби, Ворвик, Арондел и де Воррен. В большом зале огромное количество людей ожидало своей очереди услышать решения, принятые в покоях.

После того как приглашенные расселись и желающим были поднесены чаши с вином, Уильям собрался с силами, откашлялся и обратился к молодому королю:

— Сир, после смерти вашего отца в Глостере в присутствии папского легата и многих из собравшихся здесь сейчас было принято решение о том, что ваше королевство и ваше благополучие будет находиться под моим покровительством. Я верно служил вам и, если бы мог, продолжал бы это делать, — он остановился, чтобы перевести дыхание, стараясь не замечать боли, режущей его внутренности, словно нож. Он предпочел не пить обезболивающих зелий, поскольку они затуманили бы его сознание, а сейчас ему нужно было быть в совершенно здравом рассудке. Он добавил, махнув рукой: — Все видят, что я больше не могу выполнять эту задачу. Если вам будет угодно, ваши лорды выберут того, кто будет в дальнейшем защищать вас и ваши земли. Да поможет вам Бог найти того, кто будет хранить вашу славу и честь.

Де Роше, который во время речи Вильгельма разгневанно хмурился, вскочил на ноги, багровый от злости:

— Я согласен с тем, что вы должны были заботиться о благосостоянии земель, охранять и защищать королевство, но сам король находился исключительно под моим покровительством и был поручен моей опеке!

Вильгельм понимал, что с де Роше могут возникнуть сложности и что он попытается перетянуть одеяло на себя. Превозмогая терзавшую его боль, Вильгельм повысил голос и заставил остальных слушать:

— Довольно, милорд, — проговорил он твердо. — Вы с графом Честером согласились, чтобы я стал регентом Англии и попечителем короля и его владений. Тому было много свидетелей, часть которых и сейчас присутствует здесь. Они также слышали, что я принял этот пост ради легата и всех нас. Единственной причиной, но которой я передал короля на ваше попечение, было то, что я не хотел таскать его за собой по стране в повозках с амуницией моего войска. И если вы будете честны, вы признаете это.

Он помедлил, чтобы перевести дух, и понял, что каждый вдох дается ему все тяжелее. Усилия, которые он затратил на то, чтобы подавить де Роше, теперь отзывались тошнотой и потом. Он не мог продолжать, но понимал, что должен ради будущего, которого не увидит он сам, но в котором предстоит жить его семье. Изабель приблизилась к нему. Вилли почти поднялся со своего места, но он сделал им знак остановиться и в последний раз собрался с силами.

— Я… Я думал об этом некоторое время, милорды. Когда чей-то мир уменьшается до размеров комнаты, а потом и постели, остается время для размышлений. Я принял решение передать свою власть легату, поскольку он является наместником Папы, а тот, в свою очередь, наместник верховного правителя Англии.

Пандульф склонил голову. Его жест был исполнен смирения, но взгляд оставался цепким, как у ястреба.

— Мудрое решение, милорд Маршал, — проговорил он.

— Надеюсь, что так, хотя иногда я думал и об истинной природе мудрости.

Вильгельм улыбнулся Генриху, который поднялся со скамьи и почти неохотно подошел к постели.

— Сир, дайте мне вашу руку, — сказал Вильгельм.

Помедлив, Генрих выполнил его просьбу Вильгельма это не удивило. В его возрасте ему тоже не хотелось бы стоять у смертного одра больного и держать дрожащую руку умирающего.

В отличие от рук своего невысокого, коренастого и энергичного отца, пальцы Генриха были изящные и длинные, с бледной, почти прозрачной кожей и тонкими синими венками, просвечивающими на тыльной стороне запястья. Это не были руки воина. Но, с другой стороны, ему и не обязательно было обладать телом воина. Нужно только, чтобы он был хорошим стратегом, когда придет время.