Кавершам, Беркшир, март 1204 года

Изабель снова была беременна и чувствовала себя совершенно измотанной. Даже розовое платье не освежало ее бледный цвет лица. С самыми тяжелыми приступами тошноты обычно можно было справляться с помощью воды из весенних ручьев, смешанной с медом и имбирем, но она все равно чувствовала себя вялой, сонной и больной.

Ида Норфолкская была полна сочувствия.

— Я знаю, каково это, — сказала она. — Я сама, слава Богу, уже слишком стара, чтобы иметь детей.

Изабель хмыкнула. Ей до окончания детородного возраста было далеко, если только Вильгельм утратит способность зачинать детей, что было крайней маловероятно, учитывая то, как обстояли дела у них в спальне. Перспектива родить шестнадцать детей, как Мод де Броз, не радовала Изабель, но ее новая беременность означала, что она уже на полпути к этому. Наверняка существовали настои, которые позволяли бы избежать зачатия, и можно было применять разные другие способы предохранения, но в них нельзя было быть уверенной, и все они несли в себе привкус греха.

— Когда родится ребенок?

— Осенью, — пробормотала Изабель, кладя руку на живот.

— А, — сказала Ида с понимающей улыбкой, — мужчины воюют все время, пока можно вести военные действия, а потом возвращаются и получают новеньких малышей.

Она взглянула на своего мужа, который оживленно беседовал о чем-то с Вильгельмом. В Кавершам приехал оружейник, который привез несколько клинков из кельнской стали, и теперь Вильгельм, Роджер, их сыновья и рыцари осматривали оружие и спорили. Вилли и Ричард смотрели голодными, жадными глазами, а Гуго проверял клинки с мастерством молодого человека, преуспевшего в обучении. Ида рассмеялась и покачала головой:

— Кто бы мог подумать, что какой-то побывавший в руках кузнеца кусок железа сможет так долго занимать целую кучу мужчин! А потом они уйдут во двор и примутся пробовать их и хвастаться своими умениями.

— Не с этими, — сказала Изабель, — у этих нужно еще отладить рукоятки.

— Да, но дайте срок, и они пошлют за сундуками с оружием и предадутся воспоминаниям о своей рыцарской молодости.

Ида оказалась права, и скоро на поле между поместьем и рекой разыгрался настоящий турнир. Женщины надели подбитые мехом плащи и, запасшись вином с приправами, отправились посмотреть. Роджер и Вильгельм должны были через три дня отправиться ко двору в Кенилворт. А эту короткую передышку можно было использовать, чтобы обговорить условия обручения Махельт и наследника Норфолков, Гуго. Церемония, проведенная капелланом Вильгельма, Николасом, была трогательной и красивой. Несмотря на то что в этом обручении расчет играл не последнюю роль, оно было основано на искренней дружбе и потребности в союзничестве. Махельт обручилась с Хью. Едва ли можно было сказать, что он в свои девятнадцать был без ума от девятилетней будущей жены, но время это излечит.

— Я слышала, что у вас было еще одно обручение, — беззаботно заметила Ида, потягивая вино и поглаживая отороченный беличьим мехом ворот плаща. — Ваш наследник обручился с дочерью Болдвина де Бетюна.

Изабель смотрела, как Вильгельм отразил удар Ричарда.

— Мы давно договорились об этом, — сказала она, — но теперь король дал свое согласие, и обручение состоялось.

— А Иоанн не проявил интереса в этом вопросе? — с любопытством спросила Ида.

— А почему ему это должно быть интересно?

— Вам должно быть известно, что сына Хавис считают его отпрыском.

— А какое это имеет отношение к обручению Вилли и Алаис?

Ида пожала плечами:

— Да, наверное, никакого, раз он дал свое согласие. Что бы ни говорили о Иоанне, он заботится о своих внебрачных детях. Мне просто было интересно, не возражал ли он против того, что его сын потеряет часть своего наследства из-за того, что она уйдет в приданое его сестре?

— По крайней мере, мне ничего об этом не известно, — ответила Изабель, — но, по-моему, он мог выразить свою заинтересованность в будущем мальчика, если бы тот потерял владения де Фора, поскольку официально его отцом считается де Фор.

— Просто мне кажется, что вам стоит быть осторожными… так, на всякий случай.

— Согласна, — задумчиво произнесла Изабель и почувствовала к Иде Норфолк еще большее уважение. Она была как прирученная кошка. У нее были мягкие лапки, но только до поры, пока она не показывала когти.

Ида коснулась рукава Изабель:

— Гонец.

Изабель обернулась и увидела, что к ним по полю спешит человек. Он, очевидно, неудачно спешился, потому что передвигался тяжело и неуклюже, а его плащ и сапоги были в грязи.

Поклонившись женщинам, он, не останавливаясь, направился к мужчинам, подозвал к себе Вильгельма и Роджера, которые в это время, смеясь, боролись друг с другом, как пара юных оруженосцев. Мужчина поклонился, и, что бы он ни сообщил Вильгельму, известие превратило лицо Маршала в вытянутую, ничего не выражающую маску. Изабель хорошо знала это выражение лица и боялась его.

— Беда, — сказала Ида, направляясь к ним.

Изабель последовала за ней, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

— Замок Гайар захвачен королем Филиппом, — объяснил им Вильгельм, разочарованно качая головой. — Меня немедленно требуют к королю.

— Но Гайар… — Изабель прикусила язык и не стала продолжать. Замок Гайар было гордостью короля Ричарда. Он был построен на острове посреди Сены, чтобы охранять границы от французов, и был одновременно стратегически важной крепостью и символом отваги анжуйцев. Ричард часто хвастался, что Филиппу никогда не захватить Гайар, хоть с ним будет двадцатитысячное войско. Он называл его «Лакомый замок» и считал несокрушимой твердыней.

— Военачальники Филиппа послали своих солдат в канализационные ходы, — сказал Вильгельм. — Я бы поступил так же, если бы только додумался до такого. Что значит выпачкаться в дерьме по сравнению с радостью победы над лучшей крепостью на Сене?

— Ты знаешь, что это значит, — мрачно произнес Роджер. — Теперь французы атакуют Руан.

Вильгельм сунул меч, который он пробовал, своему оруженосцу.

— Лучше принеси из оружейной настоящий, дружище, — сказал он.

Вильгельм пробовал вино, которое поднес ему слуга короля Филиппа. Мягкое и богатое, с почти перечной, насыщенной, обжигающей сердцевиной, оно было лучше любого из его собственных погребов. Иоанн послал его ко французскому двору в Бек, вместе с графом Лестерским, епископами Илийским и Норвичским, а также с Хьюбертом Вальтером, чтобы они попытались провести мирные переговоры; речь шла о мире, который не унизил бы ни одну из сторон, поскольку в этой войне ни тот, ни другой противник не имели серьезного преимущества. Они остановились в бенедиктинском аббатстве и для встречи выбрали домик для гостей.

Филиппу французскому было почти сорок лет, он не обладал примечательной внешностью, но был стройным мужчиной с хитрыми глазами и умом изворотливым, как у лисицы, и впечатление он производил такое же: входя в помещение, он словно нюхал воздух, чтобы не пропустить опасность. Он всегда относился к своим соседям Плантагенетам с завистью и трепетом, и теперь, когда ему удалось загнать Иоанна в угол, он определенно был собой чрезвычайно доволен.

Вильгельм с Робертом Лестерским изо всех сил старались склонить его к заключению договора, Филипп вежливо выслушал их, но до сих пор не согласился. Хьюберт Вальтер, у которого не было в Нормандии земель, которые он опасался бы потерять, был менее склонен к заключению мира с Филиппом, чем Вильгельм и Лестер, поэтому говорил мало, подчеркивая лишь то, что Иоанн по-прежнему силен, несмотря на свои потери.

Филипп гладил бороду, размышляя над сказанным.

— Покажите мне принца Артура, и я рассмотрю возможность переговоров о заключении перемирия, — произнес он сдержанным, рассудительным тоном. — Без него другого пути вперед, кроме войны, нет. До меня доходят тревожные слухи о его исчезновении, но ни у кого не хватает храбрости выйти вперед и произнести вслух то, что мы все и так знаем. Если бы у меня были доказательства, на земле не нашлось бы места, где ваш король смог бы укрыться от моего гнева, — он великодушно махнул рукой. — Если нет Артура, дайте мне его сестру. Вывезите девушку из ее монастыря и дайте ей править Анжу и Бретанью, Пусть Иоанн это сделает, и я, возможно, захочу поговорить. В противном случае, клянусь Богом, я уничтожу его, а его города разберу по камню, — он поднес руку к лицу и принялся разглядывать ногти. — Это мое окончательное решение, милорды. И пусть мой английский родственник разбирается с этим, как сумеет.