Дверь в покои Вильгельма была открыта настежь, как и окна. Майский солнечный свет заливал комнату и играл солнечными зайчиками на белой поверхности стен. Вилли поддерживал отца, слезы бежали по его лицу. Жан, плача, пытался оживить хозяина, брызгая ему на лицо розовой водой, но безуспешно. Однако, судя по тому, как поднималась и опускалась его грудь, он был жив. Духовник Вильгельма, Ричард Нотелийский, вложил крест в руки Вильгельма и молился над ним вместе с аббатом Редингским и рыцарями.

От быстрого бега и тоски дыхание вырывалось из легких Изабель с хрипом. Она встала на колени перед постелью и сжала руки в молитве:

— Мария, Матерь милосердныя, Мать сострадания, защити нас от врага и в час смерти возроди…

Какая-то часть ее существа кричала внутри нее: «Не оставляй меня!» Но другая часть в отчаянии молилась: «Пресвятая Богородица, отпусти его! Милосердной твоей благодатью, отпусти его с миром!»

Солнце светило в окно. Оно освещало постель и стоявших вокруг нее, словно вбирая их в себя. Глаза Вильгельма были открыты. Он смотрел на полное света арочное окно. Изабель проследила за его взглядом. Сияние солнца на известняковых стенах и выбеленном покрывале на кровати ослепляло, и на мгновение ей показалось, что она видела фигуры, о которых он ей говорил, и, возможно, даже слышала шорох выгнутых, как у лебедей, крыльев. Когда она снова взглянула на Вильгельма, наполовину в благоговейном трепете, наполовину не веря своим глазам, он уже не дышал. Его губы были тронуты легчайшей улыбкой.

Стригил, граница с Уэльсом, август 1219 года

Изабель попросила перенести свою раму с вышиванием во двор, чтобы воспользоваться теплой летней погодой и хорошим, ярким дневным светом. Теперь ее глазам требовалось по-настоящему хорошее освещение, чтобы она могла ровно накладывать стежки. А поскольку это было алтарное покрывало для Тинтернского аббатства, ей хотелось сделать работу очень хорошо.

Рядом с ней сидели ее женщины, тихо работая иглами. Они пребывали в мирном молчании, которое никому не хотелось нарушать. С реки, бежавшей далеко внизу, вдоль стен дул освежающий ветерок, не слишком холодный и не слишком сильный. Изабель прервала работу, чтобы дать глазам отдохнуть. Вышивка представляла собой сцену воскресения. По краю покрывала были вышиты щиты с гербами Маршалов и де Клеров. Она приступила к этой работе по настоянию Махельт спустя несколько дней после смерти Вильгельма. Бесконечное повторение стежков давало ей какое-то занятие — день начался, день прошел. От горя она словно утратила способность чувствовать, и ей было все равно, чем заниматься.

Первое время Изабель жила словно в каком-то онемении, прочном и цельном, как щиты, которые она вышивала много часов. Но постепенно, по мере продвижения работы, цвета, симметрия и красота узоров стали взывать к ее чувствам, оживляя их. Она начала обращать внимание на происходящее вокруг, хотя по-прежнему бывали дни, когда мир представлялся ей серым и наполненным одним лишь горем. Она пока не могла назвать себя воскресшей, но она смирилась со своим горем, а это уже был шаг вперед.

Вильгельма похоронили в церкви Темпл в Лондоне, как он и хотел. На погребении присутствовало множество самых разных лордов и магнатов. Церемонию провел архиепископ Кентерберийский. Собралось так много людей, что пожертвования ради упокоения души Вильгельма пришлось раздавать в Вестминстере, где было больше места. Теперь искусный мастер-камнерез делал надгробие. Когда оно будет готово, Изабель поедет в Лондон, чтобы принять его или высказать замечания. Несмотря на то что ей не суждено будет упокоиться рядом с мужем, она обязана проследить за тем, чтобы его надгробие представляло его должным образом.

Она много размышляла о природе смерти и нашла утешение в том, что даже Христос должен был умереть. Поэтому эта участь больше не казалась ей пугающей, а, наоборот, стала для нее чем-то таким, пройти через что можно было считать за честь. Она молилась, чтобы, когда придет время, она смогла бы уйти с таким же достоинством, как Вильгельм. Она просила Бога благословить оставшиеся ей дни, ее семью, детей и особенно Еву, которая ждала своего первого ребенка.

Ричарда не было на похоронах отца, но он приехал к ней из Франции и остался в Кавершаме на неделю, перед тем как сопроводить ее в Стригил. Он был настолько похож на Вильгельма, за исключением огненных клеровских волос, что его присутствие дарило ей огромную радость, смешанную с острой болью. Месяц назад он вернулся во Францию, и горе снова захватило ее, хотя не так сильно, как прежде.

Радостный крик заставил ее поднять голову и оглядеть двор. Двое молодых рыцарей установили шест с мишенью во дворе и готовились ударить в центр круга, как часто делал Вильгельм. Они то и дело тайком поглядывали в сторону женщин. Заметив, что Изабель смотрит на них, один поприветствовал ее, подняв расписное копье, а потом с улыбкой, сияющей, как солнце, заставил коня встать на дыбы.

Над головой молодого человека на стенах замка развевались знамена, указывая на то, что хозяева дома. Алые шевроны де Клеров, а рядом с ними — геральдический символ, который Вильгельм взял себе после победы на турнире в Лагни-сюр-Марн еще до их знакомства: на изумрудном с золотом поле рычал алый лев. Знамя развевалось на ветру, вытягиваясь к северо-западу, в сторону валлийских холмов.

Пока существуют молодые рыцари, готовые ломать свои копья, и женщины, готовые переживать за их подвиги, пока живы люди, держащие в узде свои желания и тщеславие, обладающие честью и цельностью, в мире будет ощущаться присутствие Вильгельма.

Еще немного понаблюдав за тренировкой рыцарей, Изабель снова взяла иголку и принялась вышивать. Ее лицо освещала нежная улыбка, а в сердце расцветали мир и теплота. Что бы ни предстояло ей пережить в будущем, она была готова его встретить.

«Алый лев» — второй мой роман о Вильгельме Маршале. Первая книга, «Величайший рыцарь», рассказывает о ранних годах его службы и о его пути вверх по лестнице удач, начиная со времени, когда он был победителем рыцарских турниров, до поры, когда он стал одним из правителей страны во время участия Ричарда I в крестовом походе.

По мере того как я продолжала изучать историю Вильгельма Маршала, его семьи и близких, я погружалась в жизнь, которая по меркам любого времени, является удивительной и вдохновляющей. Пожалуй, единственный современный герой, которого можно было бы с ним сравнить, — это сэр Уильям Черчилль. И действительно, в судьбах этих двух людей много общего, в частности, им обоим довелось принимать на себя ответственность в период гражданского кризиса.

Имя Вильгельма Маршала является синонимом рыцарства. Он храбрый победитель турниров, современник Ричарда Львиное Сердце, безупречный образец для подражания. Однако реальный человек, ставший впоследствии легендой, оказывается более сложным и несовершенным, но его мужество и героизма от этого лишь возрастают. Он был легким в общении и обходительным, умел наслаждаться простыми радостями жизни, когда ему предоставлялась такая возможность, но, если было необходимо, до конца исполнял роль справедливого правителя. Он был отважным рыцарем и одаренным военачальником с врожденным талантом воина, но рука об руку с этими качествами шла способность вести переговоры и находить дипломатические решения проблем, вместо того чтобы разрешать любые конфликты с помощью меча. Он был щедрым и гостеприимным, но не лишенным практичности — король Иоанн часто одалживал у него деньги. В период его регентства различные, хотя обычно устные источники, говорили о том, что Вильгельм сумел спасти страну от краха, несмотря на крайне ограниченные возможности. Он считал честь и клятвы верности делом первостепенной важности, но, когда кто-либо угрожал его землям, как в случае с его владениями в Нормандии и Ирландии, был готов перейти границы.