— Трипс, — она, дрожа, улыбнулась. — Его звали Трипс.

Вилли улыбнулся ей в ответ.

— Точно, — сказал он. — У нас с ним родство по духу.

— Вилли послал ко мне гонца с сообщением, что Мальборо вот-вот падет, — рассказал ей Вильгельм, когда они оказались в его походной постели. — Я хотел помочь ему в решающей атаке, но к тому времени, как я приехал, гарнизон уже сдался, и Вилли завладел замком. — Он притянул ее ближе к себе. — Но я и молиться не смел о том, чтобы ты оказалась здесь.

— Я хотела поговорить с Вилли, — приникнув к нему, Изабель играла завязками его рубашки. — Я знала, что он не поедет в Глостер, поэтому приехала сюда.

— Ты храбрая женщина, любовь моя.

Она приподнялась, опершись на локоть, и взглянула ему в глаза, стараясь понять, не подшучивает ли он над ней, но известняковые стены отбрасывали зеленоватый отсвет на все, что находилось в комнате, а в открытые окна смотрели темно-синее небо и полная луна, поэтому выражение лица Вильгельма трудно было разобрать.

— Нет, — ответила она, — я просто мать. Я больше так не могла. Мне было не уйти от этой муки, как не уйти от самой себя.

— Да, — согласился он, — и я действительно считаю тебя смелой.

Он погладил ее плечо и вздохнул:

— Мне завтра нужно вернуться в Винчестер. Жаль.

— Я поеду с тобой, — сказал Изабель. — Детям в Глостере я сейчас не нужна, и к тому же у них полно нянек и слуг.

Вильгельм засопел с притворной обидой:

— Ты считаешь, что я Нуждаюсь в присмотре больше, чем мое потомство?

— Несомненно, — ответила Изабель. — И, прежде чем ты скажешь, что это опасно и ты не хочешь, чтобы я следовала за армией, я напомню тебе об Ирландии и Килкенни. Я напомню тебе, что была с тобой в Нормандии, вынашивая Вилли.

Кровать затряслась от его беззвучного смеха.

— Ты знала, что Болдвин, упокой Господь его душу, волновался за меня? Он восхищался тобой, но считал, что ты часто не знаешь своего места. Он говорил, что я слишком тебе потакаю.

Изабель подумала, не возмутиться ли ей, но решила, что не стоит.

— Мне тоже нравился Болдвин, — сказал она, — он был хорошим человеком, но о женщинах не знал вообще ничего. Если бы я вышла замуж за него, либо он заслужил бы меня в первый же год нашего супружества, либо я подсыпала бы ему болиголова за ужином. Я знаю свое место: оно подле моего мужа.

— Я не собирался тебе отказывать, все равно это пустая трата времени. Поезжай со мной, если хочешь, но будь готова к долгим переездам, жизни в палатке и тому, что каждый день придется есть похлебку.

— Идиллия! — легко согласилась она. — Я буду стирать твою одежду и каждую ночь спать с тобой под звездами.

Он рассмеялся и обнял ее.

— Значит, станешь прачкой. Это любопытно. Я еще никогда не любил прачку.

Винчестер, апрель 1217 года

Флоренс, прачка, пыхтя, ввалилась в палатку и кинула на походный стол Вильгельма сложенные рубашки, сорочки и белье.

— Они готовы, миледи. Сегоднячко хороший свежий ветерок. Они пахнут солнцем, можете понюхать, — она сунула одну из рубашек Изабель под нос.

Изабель ощутила только сильный, хотя и не лишенный приятности, запах бристольского мыла с ланолином и щелоком, но она по опыту знала, что прачке лучше не перечить.

Флоренс была прачкой Иоанна, но королева прогнала ее, сочтя, что король нанял ее по какой-то странной прихоти, и теперь, когда он умер, с его желанием можно не считаться. Вильгельм пожалел ее и взял к себе в дом, и Изабель постепенно привыкла к ее внезапным появлениям, шумным и быстрым, как светлые, ветреные дни. Слова, сказанные Вильгельмом в Мальборо, о том, что он никогда не спал с прачкой, пришли Изабель на ум и сильно позабавили ее, когда она впервые увидела эту женщину. Во Флоренс было не меньше шести футов роста, а ширины она была просто необъятной. Бедра могли бы сравниться с крупом тяжеловоза. Груди вздымались рыхлыми горами, и с разбегу она могла бы ими свалить с ног великана. А локти у нее были размером с призовой окорок. Копна грязных черных волос выбивалась из-под платка, а кожа лица была всегда такой красной и грубой, как будто кто-то ею драил котлы.

— Я у конюшен слыхала кое-что интересное, миледи, — сказала Флоренс, складывая рубашку с ловкостью, какой трудно было ожидать от таких больших грубых пальцев. Глядя, с какой любовью она разглаживает одежду, Изабель прикусила губу: она подумала, не гладила ли Флоренс так же нежно белье Иоанна.

— Неужели? — Изабель подозревала, что Форенс не только стирала Иоанну белье, но и сообщала, кто с кем спит, чем сильно помогала ему в его интригах и кознях.

— Сдается мне, нам скоро переезжать, — Флоренс облизнула губы и уставилась на блюдо с фаршированными финиками, стоявшее на столе.

Заметив это, Изабель жестом пригласила ее угощаться. Флоренс взяла два, как и ожидалось.

— Что ты слышала?

Флоренс поглядела на финик, а потом впилась в него с таким сладострастием, что большинство мужчин при виде этого бросило бы в пот.

— Французы высадились в Сандвиче, так ведь? Я слыхала, как гонец говорил об этом конюху, когда своего коня ему передавал. Там кораблей много, с лошадьми, и людьми, и пушками, и припасами всякими. Сдается мне, они в Винчестер пойдут, чтоб его снова отобрать.

Новости ошеломили Изабель. Ей не нужно было спрашивать Флоренс, уверена ли она в этом. Если она говорит, что слышала от гонца, значит, так оно и есть. Изабель подумала о том, скольких трудов им стоило отвоевать Винчестер и порты Винчелси и Рай возле него. Если Людовик действительно привез из-за Узкого моря большую армию, войска Генриха не смогут ее сдержать.

Флоренс запихнула остатки финика в рот, сунула второй в карман фартука и, сосредоточенно жуя, собралась уходить.

— Пойду-ка лучше навьючу мула, — недовольно проворчала она, — еще и вечер не успеет наступить, как нас уже здесь не будет… милорды.

Она неуклюже сделала реверанс Вильгельму, пытаясь проскользнуть мимо него и Жана Дэрли к выходу из палатки.

По выражению лица мужа Изабель поняла, что Флоренс была права.

— Я слышала, — сказала она, опережая его.

Сняв плащ и шляпу, Вильгельм швырнул их на стул.

— Нам было нужно всего несколько дней! — произнес он, чуть не скрежеща зубами от злости и разочарования. — Этого хватило бы, чтобы направить течение в другое русло. А теперь ветер оказался попутным для Людовика, и пригнал его к нашим берегам с армией, которой мы не сможем противостоять. — Он налил себе вина, выпил и с такой силой ударил чашей по столу, что дерево задрожало. — Я созвал старших военачальников, но единственное, что имеет смысл обсуждать, — насколько далеко нам отступать и куда. Мы не сможем удержать Винчестер, а он двинется прямо сюда, чтобы отвоевать его. Господи Боже мой, нам придется все это оставить!

Он показал на лагерь за пологом шатра. Пока он говорил, мимо проковыляла со своим мулом Флоренс. Коробы, привязанные к его седлу, были нагружены котлами для стирки.

— Тебе известно, сколько их? — спросила Изабель.

— Точно — нет, но их хватит, чтобы размазать нас по всему королевству, если мы решимся им противостоять. Я выслал вперед разведчиков и поддерживаю связь с гарнизоном в Дувре. Людовик действительно хочет сорвать этот персик, но, чего бы нам это ни стоило, мы не можем позволить ему сделать это. Иначе нам конец, что бы мы ни предприняли дальше.

Изабель склонилась над ладонью Вильгельма, стоявшего перед окном, пытаясь одной из своих игл для шитья подцепить занозу, застрявшую в его руке. Серебро прошло рядом со щепкой и виднелось тонкой черной полоской под прозрачным слоем кожи. Щепка попала сюда из подпиравших шатер крепких балок, когда он объезжал войска, собравшиеся во дворе Нортгемптонского замка.

— По крайней мере, она не из сиденья в уборной, — произнесла Изабель, предприняв очередную попытку подхватить занозу. — Ты их видел? Они просто ужасны! — и рассмеялась собственным словам. — Как будто сейчас имеет хоть какое-то значение, какие у нас сиденья в уборных!