Паруса французских кораблей появились в поле зрения во время прилива, и английские корабли быстро, но без спешки снялись с якорей, отдали швартовы и вышли в открытое море, чтобы не дать врагам достичь земли. Скоро стало ясно, что французы намерены сражаться, поскольку на многих из их кораблей спускали паруса, а матросы, собравшиеся на палубах, достали оружие.

Изящный, проворный фрегат Хьюберта де Бурга поймал усиливающийся ветер. Он бежал по волнам, вспахивая их, точно плугом, как будто собирался в одиночку справиться со всем французским флотом. Однако де Бург не спешил начинать битву, приберегая свои силы и ярость для французских кораблей, не спустивших паруса.

— Он заманивает их, чтобы разбить их ряды, — объяснил Вильгельм сыну и принялся грызть ноготь на большом пальце руки. — Я бы поступил так же.

Вилли сжал рукоять меча.

— В донесениях говорится, что у них триста кораблей. А это намного больше, чем у нас.

— Да, но у нас все корабли боевые, а у них половина грузовых. В морском сражении от корабля, груженного зерном и лошадьми, мало проку.

— Это верно, — согласился Вилли, не выпуская рукояти меча. Вильгельм продолжал вгрызаться в свой ноготь. Ему хотелось оказаться в гуще событий и командовать, и его мучило, что он не может этого сделать, хотя на Хьюберта и можно было положиться.

Большое французское рыболовное судно с поднятыми парусами подошло к фрегату де Бурга, но у него на пути возникла легкая английская галера под командованием Ричарда Фицроя. Французы попытались взять англичан на абордаж, но англичане, хотя и не превосходили их числом, дали отпор, и французы бросились спасаться бегством, чтобы их не прихлопнули, как мух.

— Это «Байонна»? — спросил Вилли. — Корабль монаха Эстаса?

Вильгельм прищурился.

— Боже, так и есть, — произнес он хриплым от волнения голосом. — Окажись она в воде хоть немного ниже, волны уже захлестнули бы ее. Она так не может маневрировать!

Огромное рыболовное судно Стефана Винчеслийского присоединилось к погоне, разрезая волны, как нож мясника. Судно приблизилось к французскому кораблю, и в его сторону снова полетели канаты, с привязанными к концам крюками. Было похоже, что кто-то выбросил в море клубок змей. На палубу французского судна полетели горшки с известкой, рассыпая по ветру свое разъедающее глаза белое содержимое. Мгновение спустя Вильгельм увидел, как английские матросы прыгают на палубу французского корабля. Ветер то приближал, то приглушал звуки разыгравшегося там сражения. Остальные французские корабли поднимали паруса, но они упустили попутный ветер, и англичане ворвались в их ряды, как стая волков в овечье стадо, кусая, разрывая на части, хватая за горло. В воздух поднялось еще несколько облаков извести, что означало взятие еще одного французского судна. Началась паника, французы пытались спастись и прыгали в воду, но англичане настигали и добивали их.

Битва отодвинулась дальше от берега, хорошо видны были только те английские корабли, которые шли к уже атакованным французским судам. Под восторженные крики солдат, ожидавших на берегу, Стефан Винчеслийский загнал «Байонну», огромный флагманский корабль монаха Эстаса, в порт.

На «Байонне» рядом с одной из стенобитных машин, которую корабль вез вместе с подкреплением для Людовика, красовалось отчетливо различимое алое пятно. С широкой ухмылкой, теряющейся в его густых усах и бороде, Стефан Винчеслийский протянул Вильгельму отрубленную голову, держа ее за грязные седые волосы. Раздался хлюпающий звук, когда Винчесли шмякнул ее на нагретый солнцем камень.

— Эстас, монах, милорд! — почти исступленно воскликнул он. — Я предложил ему выбрать место, где ему отрубят голову: на стенобитной машине или на доске. И он, будучи моряком, предпочел доску, пусть его проклятая душа гниет в аду до скончания веков.

Со стороны команды послышался оглушающий и все нарастающий торжествующий рев, который был подхвачен всеми остальными. Монах Эстас много лет мешал честным морякам, и никому из тех, кто ходил под парусом в Узком море, не удалось избежать его разбойных нападений.

— И пусть твою душу благословит Господь, капитан Стефан, — с земным поклоном ответил Вильгельм.

— Аминь, милорд, но я вам скажу, что корабль монаха забит сокровищами от днища до верхушки мачты. Если спросите мое мнение, так я скажу, что этот ублюдок все свое добро на корабль приволок, не хотел его оставлять. Но в гроб-то его не утащишь, когда дьявол придет по твою душу, верно?

Вильгельм решил, что сокровища должны быть поделены между членами экипажа. Выкупы за рыцарей, бывших на борту, он оставил для себя, и отправил французов в заключение. А в благодарность святому Варфоломею он объявил, что после раздела сокровищ каждый матрос выделит долю, какую сам сочтет нужным, на основание больницы имени этого святого.

К закату, когда английские корабли вернулись в гавань, стало ясно, что суда французского флота с подкреплением, на которое Людовик возлагал такие надежды, либо захвачены, либо потоплены, либо ветер разогнал их на все четыре стороны. Хьюберт де Бург захватил два французских корабля и оставил их себе, да и многие капитаны английских торговых кораблей вернулись с судами, заваленными трофеями до верхней мачты. В течение нескольких следующих дней матросы пировали в тавернах, разодетые в пух и прах, тратя свою долю полученного, как ветераны рыцарских турниров. Они разглядывали друг друга, споря, кому повезло больше всех.

Людовик был вынужден согласиться на переговоры о мире. Его подкрепление было уничтожено за секунды решающей победой англичан. И в самом деле могло прийти на ум, что Бог за Англию.

Вильгельм встретил французского короля вежливо, но не мог удержаться и не подсыпать немного соли на рану. Людовик сказала своим рыцарям, что им не стоит бояться старика в английском шлеме, что он уважает Вильгельма Маршала, но тот свое отжил. Вильгельм, в свою очередь, поприветствовав Людовика, с улыбкой заметил, что тот все еще остается юнцом, которого за уши притащили подписывать мирный договор, освобождающий Англию от французов.

Теперь можно было строить новую жизнь.

Стригил, граница с Уэльсом, ноябрь 1218 года

Окончательно проснувшись, Изабель поняла, что она одна, хотя на перине все еще оставался теплый след от тела Вильгельма. Натянув свободную сорочку, она встала с постели.

Он сидел перед угасающим огнем, сжимая в руках чашу с вином и глядя на пламя.

— Что стряслось? — сев рядом с ним на обложенную подушками скамью, она собрала назад волосы и завязала их лентой. — Снова болит живот?

Он отрицательно покачал головой.

— Ничего.

Изабель пристально посмотрела на мужа: его ответ не вполне убедил ее. Он мучался от приступов боли, с тех пор как Ева осенью в Брембере вышла замуж за внука Вильгельма де Броза. Он не особенно беспокоился из-за болей, относя это на счет возраста. Ему помогали настои ромашки и имбиря, поэтому боль сочли признаком несварения или легкого отравления, а не чем-то более серьезным. Но она волновалась, несмотря на это.

— Ты уверен?

— Как и в том, что в Ирландии идет дождь, — ответил он с усталой улыбкой. — И поверь мне, я бы знал. Меня расстраивает то, что завтра нужно возвращаться в Лондон, хотя я предпочел бы остаться здесь.

Изабель смотрела, как дышит очаг, как мягкие серые перья золы окаймляют его камни, как вспыхивают и гаснут красные искорки. В прошлом году Вильгельм продолжал работать на износ, одновременно готовя себе замену и передавая часть своих обязанностей другим. Теперь, когда французы ушли с английской земли, это стало возможно. Он сделал большую королевскую печать, чтобы перестать использовать собственную: другие члены королевского совета также должны были иметь возможность издавать указы от имени мальчика. Он восстановил суды и собрания, проверявшие деятельность казначейства. Страна по-прежнему пребывала в бедности; как и раньше, продолжались мелочные разборки и междоусобицы — последствия войны с Людовиком, но постепенно порядок возвращался. Им с Вильгельмом удалось найти время заняться своими владениями в Аске, Хамстеде, Кавершаме, Мальборо, Крендоне и в Стригиле. Они выдали Сайбайру и Еву замуж в дома Дерби и де Брозов. Гилберт был младшим священником и намеревался и дальше служить Церкви. Вилли и Вальтер постоянно отсутствовали, выполняя поручения своего отца. Они действовали как его поверенные в графстве. В доме оставались только десятилетний Ансельм и восьмилетняя Иоанна.