Изабель отстранялась и посмотрела ему в лицо.

— У тебя неверное представление обо мне, — ответила она. — Я тоже отчаянно хочу удержать их возле себя. У меня сердце уходит в пятки каждый раз, когда у кого-то в замке начинается жар или еще какой недуг. Я боюсь за своих сыновей, когда они идут на тренировки с мужчинами, или когда они катаются на своих пони по лугу, или когда они отправляются на охоту с палаткой и тремя воинами впридачу. Я не показываю им своего страха, потому что он помешает им стать мужчинами, помешает им вырасти и возмужать, но, тем не менее, я постоянно его чувствую. Пока у меня есть малыши, которых надо качать на руках, все еще не так плохо, и, возможно, когда я стану матерью взрослых мужчин, тоже станет полегче, но быть матерью взрослеющих мальчиков… А! — воскликнула она. — Не обращай на меня внимания! В это время года все такое серое, что и меня охватывает уныние.

Вильгельм мягко развернул ее и продолжил расчесывать ей волосы.

— Тебе хватает мудрости отпустить их, — повторил он, — а это дороже золота. Я тоже за них боюсь, но мужчине еще менее простительно это показывать. И за дочерей я тоже беспокоюсь. Для меня самым трудным в жизни будет выдавать Махельт замуж, хотя я знаю, что сделал для нее все, что мог, — он какое-то время расчесывал ей волосы молча, а потом тихо добавил: — Хотя, должен признаться, я всегда любил это время года.

— Правда? — Изабель тихонько недоверчиво рассмеялась.

— Не за холод и не за то, что отмораживаешь себе все и скачешь на лошади в мокрой одежде, без этого я переживу, но в это время очень хорошо устроиться у очага с близкими и ощущать тепло их присутствия.

— Да, это сейчас ты так говоришь, а потом при малейшей возможности срываешься в какие-нибудь военные походы, как охотничий пес, почуявший свежий след.

— Ну, по крайней мере, эта война была недолгой, — возразил он. — Валлийцы думали, в ноябре я буду греться у очага и носа из дому не казать, так когда же еще я должен был нанести им неожиданный удар?

— Резонно, — устало согласилась она. — А что с Ленстером?

— Пока Джек будет делать, что в его силах. Я буду вести себя в этой ситуации в зависимости от того, что будет с Лонгевилем, а потом мы отправимся в Ирландию, но только не зимой, — добавил он быстро.

— Нет, — снова согласилась она. — Я так больше с тобой не поступлю. Да и сама не хочу снова через это проходить.

Взяв из его рук гребень, она отложила его на дорожный сундук.

— Пойдем спать, — позвала она. — Поздно уже. Пусть все остальное подождет до утра.

Он сонно взглянул на нее:

— Ну, а раз сейчас ноябрь, можем немного побездельничать.

Она понимающе улыбнулась:

— Если захочешь.

Ноттингемский замок, март 1205 года

Золотых дел мастер знал вкусы своего заказчика и умел торговать. Кольца, которые он привез для короля Иоанна, поблескивали на темно-красном бархате внутренней обивки шкатулок. Внутри живописного круга колец из резного золота были разложены другие, еще более причудливые: кольца в форме сомкнутых рук, браслеты из бесчисленного количества перевитых золотых звеньев, цветы из жемчуга и опалов. В центре лежали наиболее привлекательные образцы ювелирного искусства: перстни с драгоценными камнями, доставленными из чужестранных далеких империй, из-за пустынь и бескрайних соленых океанов. Индийские рубины и сапфиры, алмазы из шахт Кулура, лазуриты и бирюза из Персии — все они сверкали, как цветные капли дождя, на своем бархатном ложе.

Иоанн взял один особенно крупный и сверкающий перстень с сапфиром из середины выставленных украшений и примерил его на средний палец левой руки. Он вытянул кисть, полюбовался кольцом, а потом взглянул на Вильгельма.

— Ты хочешь получить мое разрешение на то, чтобы дать присягу вассала Филиппу ради сохранения Лонгевиля? — бесстрастно спросил он.

Вильгельм долго собирался с духом перед этой встречей и был готов к быстрому отказу. Он также был готов упорно добиваться своего.

— Сир, если я этого не сделаю, я потеряю свои земли в Нормандии. Я получил годовую отсрочку, чтобы принять обдуманное решение, и этот срок почти истек. Мне нужно действовать. Возможно, если бы я мог убедить короля Филиппа в том, что вы готовы рассмотреть возможность заключения перемирия…

— Скорее свиньи начнут летать, чем это произойдет, Маршал, — резко отозвался Иоанн. Он показал кольцо молодой королеве и спросил, что она думает о нем. Изабель издала восхищенный возглас и бросила на Иоанна косой взгляд, красноречиво говоривший о том, как ей нравятся кольца и как отвратительно то, что придется сделать, чтобы добавить еще одно к своей шкатулке с украшениями.

— А для меня такое найдется?

— Жадная девица, — игриво ответил Иоанн и ущипнул ее за попку. Она подавила дрожь, обратив все в шутку. «Она учится, — подумал Вильгельм, — но не тому, чему следовало бы».

— Пусть так, но я все же прошу вашего разрешения отправиться во Францию и в последний раз попытаться договорится с королем Филиппом, — настаивал он.

Иоанн прищурился:

— Я сделал тебя графом Пемброукским, я отдал тебе Кильгерран и еще кучу всяких подарков и привилегий, у моих писцов не хватит пергамента, чтобы все их перечислить. А тебе все мало. Я начну думать, что ты еще более жадный, чем моя жена… но на нее хоть смотреть приятно, глаз отдыхает, знаешь ли. И когда она преклоняет передо мной колени, чтобы получить мое разрешение на что-либо, я, по крайней мере, знаю, что получу кое-что взамен.

Изабель покраснела и отстранилась от Иоанна, хотя и бросила еще один красноречивый и испуганный взгляд в сторону его паха.

Вильгельм притворился, что не заметил этого:

— Сир, я очень благодарен вам за все, что вы мне дали, и за все, что вы для меня сделали, но моим детям было бы очень обидно потерять свое наследство только из-за того, что их отец не имел возможности сказать кому нужно пару слов.

Он подчеркнул последнюю часть фразы, чтобы убедиться, что Иоанн правильно понял его мысль. Под «парой слов» он подразумевал те, что дали возможность Иоанну занять трон.

Торговец протягивал молодой королеве шкатулку с брошами, и она рылась в ней с видом сладкоежки, выбирающей, какую бы сладость ей попробовать сначала. Не отрывая от нее глаз, Иоанн нетерпеливо вздохнул и сердито махнул рукой. Этот жест означал, что он отпускает Вильгельма.

— Ступай и делай, что хочешь, чтобы сохранить свои владения, — в разумных пределах, конечно.

Вильгельм поклонился и мысленно поблагодарил молодую королеву за страсть к безделушкам и похоть Иоанна.

— Мне нужна разрешающая грамота для короля Филиппа.

— Да, да, — раздраженно произнес Иоанн. — Я тебе ее дам.

Вильгельм снова поклонился и покинул комнату, а Иоанн подошел к Изабель.

— Они все словно стая ненасытных волков, — пожаловался он, — даже Вильгельм Маршал, которого все обожествляют и который делает вид, что он выше всего этого.

Он снова пробежал рукой по крутому обводу ее ягодиц, представляя, как следы от его пальцев будут красными пятнами гореть на ее белой, упругой плоти.

Изабель попыталась отстраниться от него, но он притянул ее к себе, склонился к самому ее уху и куснул мочку.

— Он был одним из самых преданных рыцарей и друзей моего брата Ричарда. Моя мать любила его, упокой, Господи, ее душу. Он из того же теста, что и Ричард, видишь ли, человек чести, высокой доблести и отваги. Такие люди… — он скривился, будто проглотив что-то горькое, — скажем так: я буду держать его при себе, пока он мне полезен, но от его правильности и добродетельности меня тошнит. Он отпустил ювелира щелчком пальцев. Взяв крупную брошь с жемчугом и аметистами, он приколол ее к груди королевы, положил руки ей на плечи и толкнул ее на колени.

Изабель наблюдала, как ее младшая дочка, Ева, проползла через всю комнату к скамье, подтянулась наверх, ухватилась за ее край и встала. Малышка унаследовала от отца живость и чувство равновесия. Как только в три месяца ее перестали пеленать, она принялась тренировать мышцы, как солдат разогревается перед боем. Уже через несколько дней она начала переворачиваться, в пять месяцев села, а теперь в восемь могла ползать на четвереньках почти так же быстро, как кошки ходят. Ева посмотрела на свою маму и рассмеялась от удовольствия, что она такая умница, показав четыре маленьких белых зуба. Она пружинила вверх-вниз, сгибая и разгибая свои маленькие коленки, и Изабель тоже начала смеяться, глядя на ее проделки.