— Ну и что? — спросила она, с легким вызовом подняв голову. — Что там насчет моей жизни?

Мэддок опустил голову.

«Я собирался сказать, что вы скоро можете ее потерять, — подумал он. — И даже подразнить вас этой потерей, побольнее уколоть этим сокрушающим известием, чтобы немного сбить ваш гонор».

— Простите, — сказал он наконец. — Я говорил немного не то. Дайте мне время все обдумать.

— Время? Минуту, столетие, эпоху? — Она щелкнула пальцами. — Вот столько?

Он непроизвольно фыркнул:

— Да.

Она наклонила голову набок.

— Ну и как? В будущем интересно? Как оно выглядит в двадцать втором столетии?

Мэддок внимательно посмотрел на нее.

— Я не оттуда. Только… а какой же сейчас год?

— Год?

— Да.

Шарлин рассмеялась. Это был громкий порывистый смех. Мэддок не знал, как его интерпретировать.

— Вы — путешественник, совершающий чартерные рейсы взад-вперед на самодельном самолете времени. И вы не знаете, какой сейчас год. Потрясающе!

Последнее слово прозвучало с такой степенью сарказма, что Мэддок словно оказался в нокдауне. Он открыл было рот, чтобы дать ей отпор, но почувствовал, что, хоть ее слова и звучали с изрядной долей насмешки, у нее не было намерения обидеть или оскорбить его.

Мэддок еще раз внимательно посмотрел на нее, не в силах распознать причину ее столь глубокого скептицизма. Наконец он, начиная что-то понимать, спросил:

— Вас кто-то здорово обманул не так давно?

Смех застыл у нее в горле, а лицо с озадаченными, быстро моргающими глазами стало точным зеркальным отражением его собственного лица.

Над иссушенной солнцем землей установилась продолжительная тишина, пока двое собеседников внимательно, как бы изучая, смотрели друг на друга.

— Вы не из Ирландии, — наконец очень медленно сказала она. — Я была там. Города там такие же, как и везде. Вы также и не из какой-либо восточной страны. — Она прищурила глаза: — Австралия? — Едва заметная улыбка тронула ее лицо. — Нет.

— Я из Ирландии.

— Трепло дешевое.

Мэддок побледнел и дернулся, как будто его ударили по лицу. Низким, печальным голосом он продолжал настаивать:

— Я из Эйре, который находится вверх по течению от Корка, где река Пинки впадает в Ли. Я родился в тысяча восемьсот двадцать четвертом году от Рождества Христова.

— Дважды трепло дешевое.

Он встал и отошел к самому краю затепенного круга, образованного кроной дерева. Дальше была адская жара и убийственное свечение солнца, такое же грубое и пронизывающее, как едкий скептицизм этой женщины.

Мэддок сделал последнюю попытку:

— Я из Ирландии, этой прекрасной и зеленой страны, родины всех мифов и сказаний. Я покинул ее семнадцатого сентября тысяча восемьсот шестьдесят второго года.

Шарлин правой рукой схватила и сжала свою правую грудь. Это был быстрый и неприличный, презрительный жест, сделав который она вызывающе выдвинула вперед подбородок.

Ошарашенный Мэддок так и сел, сбитый с ног в буквальном смысле слова. Он сидел в пыли и глотал ртом воздух.

— Заткнитесь же наконец, болтун! — крикнула Шарлин, теряя самообладание. — Хватит дурачить меня!

Мэддок молча сидел, прижав к груди руки и выставив ноги за пределы теневого круга. Он ловил воздух, как рыба, отчаянно пытаясь восстановить душевное равновесие.

Шарлин приблизилась к нему, держа в руке небольшой черный предмет. Размерами и формой этот блестящий выпуклый предмет напоминал карманные часы богатого путешествующего бизнесмена. Покачав рукой из стороны в сторону, она прищурила глаза:

— Где твой чоп? Нет? А у твоего приятеля в костюме медведя?

Она подняла предмет и махнула им в сторону Стенелеоса. Потом остановилась и повторила это движение.

— Что здесь происходит? — спросила она, понизив голос.

Мэддок услышал в нем угрозу, а по тому, как она держала свой прибор, он понял, что это оружие, которого надо бояться.

Он стряхнул с себя оцепенение:

— Уберите ваше… ваше…

Она посмотрела на него и тряхнула головой:

— Фуфло.

— Уберите, пожалуйста, ваше фуфло, и мы…

— Ты — идиот! — взорвалась она. — Это мой чоп!

Она подняла оружие повыше, чтобы Мэддок мог разглядеть: прибор имел форму диска, но весь был истыкан маленькими кнопками, отчего выглядел каким-то бородавчатым.

— Ты что, жил в каком-нибудь подвале последние года два? Фуфло — это грязное, оскорбительное слово. Оно означает… оно означает… — Она бестолково помахала руками, от ярости утратив координацию движений.

Когда Шарлин вновь посмотрела на Мэддока, она уже начала постепенно справляться со своим гневом, но делала это очень медленно. За ее внешне почти спокойным лицом скрывались кипящие эмоции, и Мэддок подумал об обманчиво спокойном вечернем море. Поверхность воды лишь слегка покачивалась, но внизу под ней, там где сходились в непримиримой битве мощные подводные потоки, бушевал шторм.

— Оно означает, что ты — ржавый кусок грязи. И ничего от меня ты не получишь, — сказала она, скрипя зубами. — Если ты намерен причинить мне какие-нибудь неприятности, то самое время начать.

У Мэддока расширились глаза, когда он начал понемногу понимать, в чем тут дело, и это понимание не очень радовало его. Кажется, в этой стране ее граждане, мягко говоря, не вполне доверяют друг другу.

— Я здесь не для того, чтобы причинить кому-либо неприятности.

— И твой друг здесь не для того?

— Совершенно верно.

— Кто он такой? Кто ты такой? Где ты прячешь свой чоп?

— У меня его нет.

— Перестань разыгрывать из себя потерявшегося мальчугана. Тебе не удастся обмануть меня.

Внезапно она замолчала и отступила на несколько шагов. Какая-то мысль постепенно овладевала ею, несмотря на ее сопротивление.

— Боже правый…

Мэддок оглянулся. Затем он медленно и осторожно поднялся.

— Умоляю, скажите, какой сейчас год?

— Две тысячи семнадцатый, — автоматически ответила Шарлин. Она что-то усиленно соображала.

Мэддок слегка пошевелил пальцами, вычитая числа одно из другого. — Получается сто пятьдесят лет. Это ровно столько, сколько сказал Валентин.

Мэддок замолчал, глядя вниз на горячую, твердую и сухую землю. Валентин уже лет сто как умер.

— Что все это значит? — требовательно спросила Шарлин, но менее угрожающим голосом, в котором появились нотки любопытства.

— Это значит то, что я сказал правду. Клянусь. Странное существо там, у реки — это Стенелеос Магус LXIV. А что он стирает в воде — вам, по-видимому, неинтересно.

— Мэддок, — Шарлин повернулась и чуть было не протянула ему руку. Но в последний момент она отдернула ее, и на ее лице вновь появилось недоверие. — Мэддок, то, что нам видится, никогда на самом деле не бывает правдой. Это самое главное, что тебе надо знать.

— Да, — хмыкнул Мэддок. — Но в таком случае не я, а именно вы ошиблись, направив на меня свой так называемый чоп, не правда ли? Я вам казался врагом, потому что казался другом?

— Замкнутый круг, — усмехнулась Шарлин.

Сейчас она казалась более дружелюбной, что поневоле вызвало у Мэддока мысль о том, а не стала ли она в действительности более враждебной, согласно ее собственной логике. Пока он подыскивал слова, чтобы выяснить это, она подошла и резко схватила его за руку.

— Кто же все-таки он такой? — Она слегка подрагивающей рукой показала на Стенелеоса: — Строение его тела абсолютно нелогично и неправильно, и тем не менее он реален. Я его вижу, но не могу поверить, что он действительно существует.

Мэддок удивленно заморгал глазами:

— Он стоит перед вами, и вы не верите в него?

— Не говори таким тоном. Ты не жил здесь. И не имеешь права судить о том, чего не знаешь.

— Вам нужно только взглянуть на него. Увидеть его гордость, граничащую с надменностью. Его терпение, осторожность, аккуратность. Он — хозяин времени, в то время как для нас, мух-однодневок, время — скорее тюрьма, чем широкая улица.

— Для меня он был просто фигурой, манекеном. Я не понимала его и поэтому. — она пожала плечами.