— Одеяло, веревка и лошадь, — нараспев произнес он. — Я пойду вынесу груз.

— Мы пойдем с тобой, Темплетон, — сказала София настолько милым голосом, что он никогда не смог бы отказать ей.

Они вышли из дома в ночь; в ночь, которая должна была продлиться еще не более двух с половиной часов. Именно эта часть ночи — время для воровства и контрабанды.

За домом находился старый, полуразрушенный, завалившийся набок сарай с пристройкой, кое-как сбитой из неровных досок и выглядевшей сейчас словно черный треугольник. Дверь пристройки была открыта, но свет от лампы, которую держала София, не мог проникнуть внутрь. И, только когда они, нагнувшись, вошли в пристройку, по обеим сторонам от входа стали видны два ряда внимательных, почти не мигающих глаз.

Старший из этих людей встал и медленно подошел к вошедшим. У него были белые глаза и серо-седые волосы, но кожа его была темной, почти черной.

Сидя верхом на лошади, скачущей в ночи, Темплетон перед прибытием сюда наслаждался своей свободой. Это чувство было настолько ценно для него, настолько жизненно необходимо, что он не мог оставаться безучастным, когда в свободе отказывали кому-либо еще. И когда помочь получить свободу другому было в его силах, то он не мог успокоиться, пока не осуществлял это.

— Пойдем, Натан, — сказала София и взяла человека за руку. — Пойдете все. Мы отправляемся. Мы отправляемся на север.

При этих словах по маленькому перекошенному сараю словно прокатилась волна пробуждающейся надежды. Люди, их было тринадцать, быстро встали, дрожа от холодного ночного воздуха, но, может быть, впервые в жизни дыша свободно. Некоторые из них улыбались, другие еще не решались на это.

— Мы больше не рабы, — сказал Натан.

И хотя это в первую очередь было утверждением, но в нем слышался и вопрос. Натан понимал, что не все трудности еще позади и что в их жизни могут снова появиться цепи и решетка.

Но Темплетон обнял пожилого человека за плечи и посмотрел ему в глаза.

— Ты свободный человек, Натан. Мы переправим фургон за линию фронта. — Он улыбнулся: — Ты согласишься управлять лошадьми?

Оценив юмор, Натан согласно кивнул, довольный тем, что Темплетон не приказал, а попросил об этом.

— Я не буду возражать.

Ночной воздух был тихий и холодный. В этом странном, как будто подводном холоде небольшая группа людей гуськом двигалась к воротам фермы, огибая высокую траву. Темплетон шел первым просто потому, что все именно этого от него и ожидали. Он уверенно прокладывал путь в мокрой траве, словно командир, возглавляющий боевой военный отряд.

Но за ним шли не солдаты, а всего-навсего бывшие рабы да две единомышленницы, которым он помогал переправлять людей туда, где им больше не грозила опасность. Все беглецы были мужчины, молодые и решительно настроенные. У них хватило сил бежать с ферм и подземных рудников.

Они носили следы своего рабства. У одного шрамы делали выражение лица более угрюмым, чем оно было на самом деле; другой не мог плотно прислонить руку к телу, потому что сбоку у него торчали неправильно сросшиеся сломанные ребра.

Натан, самый старший из них и общепризнанный лидер, был здоров, но выглядел усталым. Рядом всегда держался преданный ему Юэлл, самый большой и сильный в группе. Темплетону никогда не приходилось встречать среди своих солдат таких сильных людей. Юэлл всегда подозрительно смотрел одним глазом на все, что происходит вокруг него; все, что осталось от второго глаза, было спрятано под черной повязкой, которую он никогда не снимал.

— Нам сегодня придется совершить дальний путь? — спросил Натан.

— А вы в состоянии уйти далеко? — в свою очередь спросила София, пытаясь определить, каков запас сил у этих людей. — Мы постараемся накормить вас как можно скорее. И мы можем остановиться передохнуть, как только вы об этом попросите. — Она мягко дотронулась до руки Юэлла. — Вы можете попросить. Вы имеете право попросить нас о чем угодно. Вы должны это знать.

Юэлл не сказал ничего, но Натан издал в темноте какой-то смущенный звук.

— В чем дело? — откуда-то сзади спросила Скаска.

София сначала не поняла, затем покраснела; слава богу, в темноте этого никто не видел.

— Скаска, будьте добры, пойдемте проверим, в порядке ли фургон.

Скаска несколько грубовато ответила, что лично она проверила свой фургон по дороге сюда, но тем не менее они с Софией оставили мужчин одних, чтобы те справили свои потребности.

Вскоре все дела были сделаны и беглецы перелезли через старый забор. Темплетон в последний раз бросил взгляд на кипарисы. Почему-то именно теперь ему стало интересно, кто их посадил, кто построил этот уже старый дом и сарай и в силу каких причин хозяева покинули свою ферму. Местность здесь отличная, почва богатая с толстым плодородным слоем. Он чувствовал запах земли, который не мог перекрыть даже невесть откуда дотянувшийся сюда запах пороха.

«Кровь, пролитая на поле битвы, делает почву богаче», — мрачно подумал он. В считанные секунды все влезли в фургон. Темплетон обошел его, чтобы проверить, нет ли перекоса. Это был тяжелый приземистый, почти ломовой фургон, почему-то сделанный со смехотворно маленькими колесами. Колеса были расположены близко друг к другу и надежно укрыты под днищем фургона. Вообще фургон производил впечатление и, кажется, был в состоянии проехать нужное расстояние.

Кони тоже были не кони, а звери. Однако Скаска, похоже, несколько загнала их, пока ехала сюда. Ему не понравилось, как они дышат, как стоят с опущенными головами. Они, конечно, не были загублены, но явно шокированы. Они не думали, что придется скакать в полночь, поскольку больше привыкли к тяжелой неторопливой работе днем, чем к скачкам в темноте. Он выпряг более слабую лошадь и вместо нее пристегнул свою. Уставшее животное он привязал сзади фургона, чтобы лошадь отдохнула без нагрузки и по дороге восстановила силы.

Темплетон запрыгнул на сиденье и взял у Скаски вожжи. Он даже не подумал о том, что она сама намеревалась править. Он дернул вожжи, оторвав лошадей от дремоты. Они потоптались немного, нерешительно ставя одну ногу впереди другой. Фургон тронулся, легко и неторопливо переваливаясь с боку на бок в глубокой колее дороги.

Целый час никто не проронил ни слова, даже Скаска, что было совершенно нехарактерно для нее; и все же она нетерпеливо нарушила молчание.

— Темплетон, мне совершенно безразлично, прибудем ли мы в Пенсильванию в этом или в следующем году, но нашим гостям назначены деловые встречи, на которые они должны успеть вовремя.

Темплетон, оторвавшись от своих мыслей, фыркнул:

— Это тяжелый фургон, специально сделанный для перевозки тяжелых грузов. Он не может ехать с большой скоростью.

— Дайте мне вожжи. Я покажу, как надо управлять лошадьми, — вызывающе сказала Скаска.

Ее лицо, насколько это можно было увидеть в темноте, просветлело; возможно, в мыслях она летела в санях, запряженных лихой тройкой, по замерзшей реке Ладоге.

— Я покажу, как должна лететь настоящая лошадь. Вперед, Аркадий! Гони, Вячеслав! Давай! Давай! — Она негромко, но весело рассмеялась.

— Скаска, да ведь это…

Темплетон наморщил лоб и чуть не подпрыгнул, когда до него дошла вся суть дела. Была, была причина того, что колеса были тяжелыми и близко расположенными друг к другу. Ему стало ясно, почему так непривычно и потому трудно было править лошадьми.

— Это железнодорожный вагон-фургон! Вы — мое несчастье, Скаска.

— Вы мне сказали добыть фургон, — пробормотала Скаска. — Вы же не уточнили, как и где, железнодорожный или еще какой. Но если, — в ее голосе вновь зазвучали лихие нотки, — если вы не можете ехать галопом, то будьте уверены, что я могу делать это!

София, не вполне уловив суть разговора, наклонилась вперед и, держась за планку, расположенную позади сидения возницы, спросила:

— Что случилось, Темплетон?

— Эта… легкомысленная особа украла фургон, в котором мы едем.