Наступил рассвет. Мэддок не сдвинулся ни на дюйм. Но земля начала ускользать из-под его ног, и он упал, растянувшись на горячем оранжевом песке.

Обычный песок смягчил его падение, это был сухой, мелкий и очень горячий песок. Адски горячий, невыносимо горячий. Боль вывела Мэддока из состояния тупого оцепенения. Он вскочил на ноги и глубоко втянул в себя воздух будущего.

Воздух был тоже горячий. У Мэддока возникло ощущение, что он глотнул кипяток. Солнце метало вниз свои огненные ослепляющие стрелы.

Он стоял в небольшой ложбине. С одной стороны текла река. В ее почти высохшем русле Мэддок увидел первую встреченную им растительность: серо-зеленые камыши, поникшие от иссушающей жары. Камыши стояли в теплых, мелких, заросших тиной лужах.

Крутя головой, словно безумный, Мэддок начал лихорадочно выискивать какую-нибудь тень. Он посмотрел в ту сторону, где должен был стоять дуб… Стряхнув с себя вызванную жарой летаргию, он быстро влез на песчаный каменистый склон и увидел желанное дерево.

Было видно, что лучшие дни у этого дуба давно позади, но он еще жил. От некоторых веток не осталось и следа. Почтенное дерево сильно пострадало от климата, сопротивляться которому у него не было достаточно сил. Листья его стали коричневыми, жесткими и ломкими. Кора была шершавой, неровной, с глубокими шрамами во многих местах.

Как бы то ни было, но дерево еще жило, и Мэддок чуть ли не бегом бросился к нему, чтобы укрыться в его скудной тени. Там он остановился и стал рассматривать окружающий его мир. Дорога была там же, где и прежде, но явно стала более прямой, широкой и гладкой. Ее поверхность была темной и твердой, а точно посредине дороги шла яркая красная полоса из какого-то хорошо отражающего свет материала.

На обочине дороги, как раз на том месте, где много лет назад остановился фургон, стояла какая-то маленькая бледно-голубая повозка на четырех колесах, форма которой была совершенно незнакома Мэддоку. Из нее выпрыгнула молодая женщина и бросилась к реке. На ней была весьма странная одежда. Ее шапка, казалось, была предназначена для холодной погоды, а никак не для летней жары. Ее жакет и перчатки тоже скорее подходили для зимы, чем для огненного июльского полдня.

Не добежав до реки, она остановилась как вкопанная. Мэддок посмотрел в ту же сторону и увидел то, что видела она.

Стенелеос Магус LXIV стоял на коленях в вязкой, дурно пахнущей тине, снова совершая свой обряд над душами — квадратиками ткани, обряд, которому он, казалось, навечно посвятил себя.

— Кто… — женщина закашлялась, — кто вы?

Стенелеос поднял голову и посмотрел на нее; чувствовалось, что он слегка встревожен.

— Эй, это всего-навсего Стенелеос, — крикнул Мэддок, стоя под дубом на склоне холма.

Он широко улыбнулся и небрежной походкой вышел из тени дерева на грубый солнечный свет. Женщина уставилась на него, как на сумасшедшего, а он, сделав всего несколько шагов, уже сомневался, стоит ли кругом обычная летняя жара или то не что иное, как горячее и тяжелое дыхание демона.

— С вами все в порядке? — крикнула она, торопясь вверх по склону. Ее искреннее добродушное лицо выражало озабоченность. — Не выходите из тени, не то вы поджаритесь, как на сковородке. Где ваш головной убор?

Мэддок открыл было рот, чтобы все объяснить, но женщина опередила его. С недоумевающими глазами она показала большим пальцем руки назад через свое плечо.

— Во имя всех святых и грешников, что это там такое? — прошептала она, явно имея в виду Стенелеоса. — Это какой-то новый вид медведя-мутанта?

Глубокомысленно кивнув, Мэддок сказал:

— Это друг. Не нужно ударять его рыбой или каким-нибудь еще обеденным блюдом. И еще… есть ли где-нибудь место попрохладнее, куда мы могли бы пойти и поговорить?

Мэддок вслед за женщиной вновь поднялся вверх по склону холма к руинам старого дуба. Дерево выдержало длительную осаду меняющегося климата; Мэддок чувствовал себя тоже способным на это. Со всей возможной изысканностью он поклонился и протянул руку, чтобы проводить ее в тень, создаваемую тощими, хрупкими сучьями дуба. Она искоса взглянула на него, но предложенную руку взяла.

— Поскольку нас некому представить друг другу, я возьму на себя эту задачу. Я — Мэддок О'Шонесси, прибыл сюда с берегов далеких рек и из населенных эльфами лесов прекрасной Ирландии, и мне очень приятно, миледи, быть с вами в одной компании.

Смеющаяся женщина была достаточно тонизирующим средством для того, чтобы Мэддок почти не обращал внимания на дискомфорт жаркого дня.

— Я — Шарлин Риччи, инженер-энергетик. — Она гордо приподняла подбородок: — Старший инженер-энергетик.

— Энергетик?

Мэддок озадаченно и довольно глупо улыбнулся. Шарлин не обратила внимания на его недоумение.

— Вы знаете, — сказала она, — мне как-то приходилось быть в Ирландии. И, надо сказать, я не видела там людей, похожих на вас. — Она чуть более внимательно оглядела Мэддока. — Во всяком случае, за пределами стен музеев.

Лицо Мэддока помрачнело. Он, правда, попытался улыбнуться, чтобы скрыть свою уязвленную гордость, но улыбка вышла какой-то вялой. Шарлин была выше его на полголовы, а ведь он в свое время считался высоким мужчиной. На ней были брюки и плотно облегающая кофта, и вообще в ее манере держаться было что-то такое, что озадачивало Мэддока. Она держалась как-то слишком свободно, по-мужски, и не казалась утонченной, хотя явно принадлежала к классу образованных людей.

— Ну, ну, — сказала она, — что-то вы приуныли. Улыбнитесь. Считайте, что это приказ.

Они оба сели под деревом; солнце, прорываясь сквозь жиденькие ветки изношенного дерева. бросало светлые пятнышки на их лица. Под ними хрустела высохшая трава. Ноздри Мэддока заполнил запах пыли и жары.

Он улыбнулся:

— Простите. Я сейчас очень далеко от дома.

— У вас такой вид, будто только что умер ваш лучший друг.

Улыбка вновь исчезла с лица Мэддока.

— Думаю… все мои друзья уже умерли.

Шарлин засмеялась. Смех был не по-женски открытый и громкий, но Мэддоку показалось, что он ей вполне подходит.

— Да, это так и есть. А что вы, миледи, думаете вон о том покрытом черным мехом человеке-звере?

Шарлин, обернувшись назад, посмотрела на Стенелеоса. полоскающего дымящиеся квадратики материи. Она нахмурилась:

— Не знаю. Мне ничего не приходит в голову. Он опасен?

— Очень! Он может утащить вас под землю. Он может разорвать мир и показать вам, что находится за его пределами. Для него не существует такого понятия, как время. Одно мгновение, и пролетает целое столетие вот так, — он щелкнул пальцами.

Улыбка не торопилась вернуться на лицо Шарлин, но все-таки показалась в уголках ее глаз. В ее взгляде чувствовалась настороженность, хотя она была уверена, что Мэддок не представляет никакой опасности.

— Время? Не существует? Целый век, — она щелкнула пальцами, — вот так?!

— Именно так.

— У вас короткое замыкание в мозгу, — сказала она едким голосом. — Похоже, там течет неконтролируемый ток.

— Что?

— Вы, сэр, либо сумасшедший, либо перегрелись, либо замкнулись накоротко.

Говорила она беззлобно, и Мэддок воспринял ее слова достаточно хладнокровно.

— Мадам. — Он улыбнулся: — Нет. Я буду называть вас Шарлин. Кто может против этого возражать? Шарлин, какой бы жизнью вы ни жили, каких бы ни имели друзей, кто бы ни были ваш муж, дети, где бы ни был ваш дом…

Неожиданно он остановился, и слова, так бойко слетавшие с языка, словно застыли у него во рту. Он наконец-то отчетливо разглядел ее лицо. Она была женщиной, личностью, душой, чьи обиды и гордость, страхи и одиночество были столь же реальными, как и его собственные. Он так ясно видел ее…

У нее было гладкое лицо, так отличающееся от его собственного, грубого и шероховатого. Из-под кепки торчали небольшие светлые завитки ее мягких и ярких волос. Глаза у нее были живые и наблюдательные, в них чувствовался характер.