Между тем либеральная оппозиция, будучи не в состоянии реализовать своё требование собственными силами, стала искать союзников в массах. Первыми откликнулись студенты. После нескольких неудачных попыток 5 декабря удалось организовать многотысячное шествие к резиденции московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича. На провокационные выстрелы из толпы полиция, пытавшаяся остановить демонстрантов, открыла ответную стрельбу. В результате несколько человек было убито, многие ранены. Но эта пролитая кровь не стала сигналом к революции. Союз со студенчеством не обеспечивал перевеса сил над традиционной властью. В то же время осуждение разгона демонстрации, высказанное Святополк-Мирским, свидетельствовало об отсутствии единства в правящих кругах в отношении реакции на происходившие и готовившиеся события. Великий князь Сергей Александрович обвинил Мирского в покровительстве оппозиции, и тот был вынужден подать в отставку, которую царь отсрочил на месяц. Николай II надеялся на поддержку традиционалистски настроенного народа и издал указы, которые простым людям были ближе требования созыва Учредительного собрания, в частности указов с обещанием ввести государственное страхование рабочих, разработать меры по устроению крестьянской жизни и т.д.

Какое-то время казалось, что традиционалисты одержат верх над вестернизаторами. Экономическая ситуация в стране (хороший урожай, оживление в промышленности) были явно не на руку оппозиции. Их попытки заманить в свои агитационные сети рабочих успеха не имели. Оппозиционеры недоумевали: где же тот пролетариат, о котором писал Маркс, и когда он появится на политической сцене, чтобы выполнить свою революционную миссию?

Чтобы обрести опору для своих требований среди рабочего движения, которое по своему содержанию было экономическим, интеллигенты-атеисты из Союза освобождения (В.Я. Богучарский, С.Н. Прокопович, Е.Д. Кускова) разработали инфернальный план: с помощью демагогических уловок перетянуть на свою сторону политически неопытного священника Георгия Гапона — поклонника творчества М. Горького и руководителя «Петербургского собрания русских фабрично-заводских рабочих», организованного властью, чтобы взять под контроль рабочее движение и не дать ему уйти в руки революционеров.

План удался. Гапон, прежде успешно воспитывавший рабочих в верноподданническом духе, переметнулся на сторону оппозиции (довольно частое явление в периоды политической смуты). Он стал, выражаясь современным языком, агентом влияния «освобожденцев», эсеров и социал-демократов в рабочем движении и помог использовать рабочих для провокации 9 января 1905 г.

Прологом к событиям 9 января явилась забастовка путиловских рабочих, в ходе которой планировалось передать петицию царю. Забастовка началась по согласованию с Гапоном 3 января в обстановке общего недовольства сдачей Порт-Артура. Поводом послужило увольнение четырех рабочих — членов гапоновской организации. Хотя трое из них были сразу же восстановлены в прежних правах, стачка была продолжена и сопровождалась новым витком экономических требований (повышение зарплаты для чернорабочих, согласование расценок и т.д.) Администрация не только отвергла новые требования, но и обратилась к властям, обвинив Собрание рабочих в нарушении принятого устава. Когда Гапон узнал о неминуемом закрытии своей организации, он пошёл на расширение забастовки, обратившись за поддержкой к вожакам оппозиционных партий. Поддержку он получил, но потерял свободу в принятии решений. К вечеру 7 января 1905 г. забастовка стала всеобщей: бастовали 130 тысяч рабочих. Это было достигнуто путём посылки агитаторов на предприятия. Там, где агитация не помогала, рабочих понуждали прекращать работу силой, а также обещаниями компенсаций (которые выполнялись) за потери в зарплате — 70 копеек в день. (Конечно, это были деньги не из бюджета полиции, которая прежде финансировала гапоновскую организацию.)

Крестный ход с челобитной батюшке-царю, который хотел провести Союз рабочих, вписывался в планы вестернизированной интеллигенции. Но старые традиционные меха ей удалось, используя Гапона, наполнить неудобоваримой и сомнительной для самодержавного порядка революционной настойкой. Прежняя петиция, с которой рабочие хотели обратиться к царю, пережила несколько редакционных поправок со стороны «советников» Гапона. В неё без согласования с рабочими были включены требования о созыве Учредительного собрания, об отделении Церкви от государства, о прекращении войны по воле народа, отвечавшем стратегическим интересам Японии и её союзников. Кроме того, категоричность некоторых формулировок нарушала прежний верноподданнический тон петиции и вызывала сомнения, что эти требования могут исходить от рабочих. На это указали три помощника Гапона, не согласные с окончательным текстом, но священник приказал им молчать. Что касается шествия, то внешне оно должно было сохранить характер крестного хода, в действительности же эсеры планировали провокации, вплоть до покушения на царя, если он выйдет к народу.

А что же власть? В тот решающий момент она обнаружила все те качества, которые в дальнейшем позволят революции достигнуть такого размаха, который потребует использования войск. Это: неспособность работать на опережение и перехватывать инициативу, попустительство либералам, безволие, ожидание приказов сверху, пассивность, позволявшая событиям свободно развиваться до опасных пределов, когда без применения вооружённой силы уже нельзя было обойтись.

Возникают вопросы: почему полиция не использовала имеющиеся у неё рычаги влияния на своего агента в рабочем движении Гапона и не воспрепятствовала его контактам и сотрудничеству с оппозицией? Непонятно, почему не были предприняты меры, чтобы «перевербовать» Гапона любыми средствами, ведь полиция знала и о новом содержании петиции, и о готовящейся провокации. К тому же Гапон был отнюдь не герой, легко поддавался внушению и, судя по всему, обладал качествами политического флюгера. Ведь вплоть до 5 января он рекомендовал рабочим листовок «не читать и жечь, разбрасывателей гнать, никаких политических вопросов не затрагивать»^{265}. Не проходит и несколько дней, и вечером 8 января он озвучивает позицию, на которую его перетянули либеральные «советники»: «За один завтрашний день, благодаря расстрелу, рабочий народ революционизируется так, как другим путём нет возможности это сделать и в десять лет и затратив тысячи жизней^{266}.

Почему же министр юстиции Н.В. Муравьёв, пригласивший к себе Гапона утром 7 января для объяснений, не арестовал запутавшегося священника, а закончил аудиенцию угрозой, что он выполнит свой долг, т.е. использует войска для разгона шествия, — по сути, сделает то, чего так жаждала оппозиция? Действительно, 8 января в столице было введено военное положение, по городу были расклеены объявления, запрещающие под угрозой применения силы любых шествий. Но почему, после того как власть продемонстрировала свою твёрдость, Святополк-Мирский всё же не принял депутацию от оппозиции (редактор журнала «Право», видный либерал Гессен, члены «особого комитета» Анненский, Горький, Пешехонов, Мякотин, Кедрин, Семевский, Арсеньев, Кареев) хотя бы для того, чтобы затянуть переговоры, выиграть время и постараться не допустить ни шествия, ни его расстрела? Почему, наконец, Мирский не принял и растерявшегося Гапона, который, по некоторым сведениям, пытался встретиться с ним, рискуя быть арестованным? И почему Гапон, несмотря на приказ царя, отданный после ознакомления с содержанием петиции, так и не был арестован? Почему власть сделала ставку на устрашение, а не на убеждение, а листки с разъяснениями рабочим (это сделал новый генерал-губернатор Петербурга Трёпов) о том, что они введены в заблуждение, что их нужды близки сердцу императора и будут рассмотрены, были вывешены только после кровопролития? Почему власть откликнулась на требования рабочих о страховании и сокращении рабочего времени опять-таки только после разгона шествия? А ведь этих обещаний оказалось достаточно, чтобы через три-четыре дня после событий 9 января рабочие вернулись на предприятия, их «религиозный энтузиазм», вызванный «пророком» Талоном, испарился, а в городе стали фиксироваться случаи избиения рабочими «интеллигентов-обманщиков» На все эти «почему» сегодня нет ответа. Очевидно одно, что представители власти не воспрепятствовали развитию событий 9 января по сценарию «революций извне», взятого на вооружение российской либеральной интеллигенцией.