Однако такая постановка вопроса, хотя в корне и верная, всё же была запоздалой, а потому и нереалистичной даже в условиях «обрусительной» политики Александра III. Дело в том, что такого же мощного движения снизу к православию, как в 1840-е гг., уже не было. Немцы через Церковь, школу, экономические репрессии, привлечение на свою сторону части национальной интеллигенции сделали максимум возможного, чтобы так напугавшая их «буря», вызванная переменой вероисповедания недавними рабами, не повторялась. Кроме того, прямой и откровенный упор на православие в процессе объединительной политики требовал больших денег на строительство православных церквей, церковноприходских школ, недопущение экономического притеснения новообращённых немецкими помещиками и пасторами. Достать таких денег в крае, хотя он и находился под суверенитетом России, было невозможно, поскольку экономические рычаги управления краем (прежде всего собственность на землю и доходы с неё) были по-прежнему в руках немцев. Привлечение же денег извне, например по линии государственного бюджета, пожертвований и т.д., никогда не достигало объёмов, способных принципиально решить проблему. Выделение ассигнований на нужды православной Церкви в крае всегда сопровождалось ссылкой правительственных чиновников на нехватку средств, было ниже потребности и гораздо ниже того финансирования культурной и религиозной инфраструктуры особого остзейского порядка, которое могли себе позволить немецкие дворяне и пасторы, опираясь на экономический потенциал Прибалтийского края. И это различие в финансовом и кадровом обеспечении не в пользу русского и православного дела в Прибалтике с годами только увеличивалось.
И всё же Шаховской во время своего девятилетнего правления в Эстляндии показал, как много может достигнуть администратор, честно служащий интересам России.
В 1883 г. в Прибалтийском крае началось третье массовое движение лютеран к православию. Если первые два движения (в 1841 г. при епископе Иринархе и в 1845 г. при епископе Филарете) разворачивались в Лифляндии, то третье происходило, главным образом, в Эстляндской губернии. Как и в первых двух случаях, это движение было вызвано тяжёлым социально-экономическим положением крестьянства, неприятием господства баронов, нравственно-религиозными исканиями крестьян, не находившими опоры в лютеранской Церкви, которая воспринималась как церковь господ.
На этот раз переход в православие был менее интенсивным. Его конкурентом явилось наступавшее с запада, с островов сильное сектантское религиозное движение: гернгутеры, субботники, ирвингиане (особенно пиетисты, или молитвенники), скакуны (или квакеры), баптисты и т.д. Православная Церковь ответила на вызов сектантов встречным движением с востока. И там, где эстонцы соприкасались с православными русскими (на границах с Лифляндией), сектантское движение не принимало таких болезненных форм, как на западном поморье Эстляндии.
Первоначально новая тенденция присоединения к православию заявила о себе в юго-западной части Эстонии. Крестьяне Леальского лютеранского прихода возмутились высокими ценами за церковные требы (в частности, за конфирмацию), и сразу же поползли слухи о том, что переходящие в православие освобождаются от церковных сборов, а земли имений помещиков будут разделены между православными крестьянами. 25 апреля 1883 г. первым принял православие портной Адам Пябо. За ним последовали другие, причём не только крестьяне, но и местный ремесленный и торговый люд. Из Леаля движение постепенно распространялось на окрестные волости и деревни. В 1883 г. в Эстляндии приняли православие 2469 лютеран и более 500 человек подали письменное заявление о своём желании перейти в православную веру. Пасторы и помещики, поддержанные немецкой периодической печатью, ответили не только информационно-психологическими акциями по компрометации движения, но и требованиями в судебном порядке от присоединившихся ликвидировать задолженности по лютеранским повинностям. А это могло привести к разорению крестьян. Никакие жалобы православных местным властям не помогали, поскольку те смотрели на сбор лютеранских повинностей как на законный акт.
Князь Шаховской, назначенный в 1885 г. губернатором Эстляндской губернии, вмешался в разбирательство подобных дел. Реализуя политику Александра III по защите православных верующих и православных общин, он подтвердил оспаривавшийся немцами указ от 13 ноября 1860 г. (ст. 587 и 588), запрещавший взимание с православных крестьян повинностей в пользу лютеранской Церкви, и запретил помещикам вносить в договорные контракты на аренду земли пункты, обязывающие православных нести лютеранские повинности. Крестьянин же получал право заявлять претензии при нарушении помещиками и пасторами закона о лютеранских повинностях.
Позиция Шаховского создала благоприятную атмосферу для новообращённых и ослабила сопротивление помещиков и пасторов. Немалую роль в этом отношении сыграли и решения Александра III, которые Шаховской неукоснительно выполнял.
Так, лютеранские консистории (территориальные церковно-административные управления) были поставлены под контроль центральной власти, а лютеранские проповедники, препятствовавшие принятию православия местным населением и осложнявшие деятельность православных приходов, теперь отрешались от должности. Если бы такие решения были приняты в 1840-х гг., вопрос о цивилизационном единении прибалтийской окраины с Россией не стоял бы так остро при Александре III. Теперь же за период 1883–1887 гг. (при архиепископах Донате и Арсении) к православию в Эстляндии присоединилось 12 500 крестьян{241}. В 1888 г. движение стало спадать, но не прекратилось, а вошло в более умеренное русло.
Рост числа новообращённых потребовал создания новых приходов. До 1883 г. в Эстляндии действовало 13 церквей. В период 1883–1893 гг. было открыто 19 приходов. На первых порах богослужение, как это имело место и раньше, совершалось в тесных крестьянских избах, специально нанятых помещениях, не вмещавших всех желающих молиться. Прежний опыт показывал, что долгое оставление приходов в таком жалком состоянии чревато отпадением новообращённых чад, ещё не утвердившихся в православии. В этих условиях князь Шаховской выступил оперативным и настойчивым ходатаем правительственной помощи. Поскольку в Империи при Александре III развернулось невиданное прежде строительство церквей и часовен, правительство удовлетворило ходатайство эстляндского губернатора, выделив на строительство церквей, приходских училищ и причтовых зданий 420 000 рублей с рассрочкой на 6 лет.
Помимо обеспечения финансирования строительных работ Шаховской решил вопрос и с приобретением земельных участков под церкви и церковные здания. Долгое время создание православной инфраструктуры в крае заметно тормозилось неуступчивостью большинства помещиков, наотрез отказывавшихся в вопросе о земле вступать в какие-либо соглашения с православной Церковью или же запрашивавших чрезмерно высокую цену, что было равносильно отказу. По этой причине православные храмы часто строились вдалеке от населённых пунктов (на расстоянии 3–4 км), на бросовой земле или даже в лесу, куда доступ прихожан был неудобен и затруднён. Князь Шаховской решительно изменил такое положение вещей, приступив к безусловному и безотлагательному исполнению Указа Александра III от 10 февраля 1886 г. «Правила о порядке отчуждения и занятия частных недвижимых имуществ для надобностей православных церквей, молитвенных собраний, кладбищ, причтов и школ в прибалтийских губерниях». Теперь, в случае невозможности достичь добровольного соглашения с местной властью и собственниками недвижимости, требуемый земельный участок принудительно отчуждался с уплатой владельцу соответствующего вознаграждения. Применение «Правил отчуждения» отрезвило местных землевладельцев и облегчило задачи православной Церкви.
Губернатор Шаховской считал, что стремление к переходу в православную веру, проявившееся среди эстонского населения губернии, имеет важное государственное значение, поскольку оно позволяет не ограничиваться введением единообразных учреждений, а стремиться к более широкой цели — внутреннему слиянию края с империей в исповедании единой веры. Имея в виду эту более широкую цель, Шаховской предложил создать в Ревеле епископскую кафедру и назначить на неё архиерея-эстонца, с тем чтобы он, благодаря знанию местного языка, стал деятельным миссионером православия в Эстляндии. В качестве кандидатуры на этот пост Шаховской предложил протоиерея Дионисия Тамма. Однако противники назначения эстонца на должность Ревельского епископа, в том числе и Рижское епархиальное ведомство, обращали внимание на то, что «представители православного духовенства эстонского происхождения относятся враждебно и с недоверием к своим сослуживцам русского происхождения». Отсюда следовал вывод, что назначение эстонца на должность епископа, хотя бы и не самостоятельного, а только викария Рижской кафедры, приведёт не к объединению и примирению племенной розни, а, напротив, к образованию среди местного духовенства крепко сплочённой эстонской партии, которая будет действительно стремиться к угнетению своих русских собратий{242}. Такую точку зрения разделял и обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев, считавший, что знание епископом народного языка является весьма желательным, но при наличии остальных качеств, необходимых для его звания. В конфиденциальном письме он убеждал Шаховского: «Необходима большая осторожность в отношении к инородческому элементу: горькие опыты у нас на виду на всех наших окраинах….Верьте: покуда русская власть не стала в этом крае твёрдою ногою и русский элемент не приобрёл там решительного авторитета, неблагоразумно пускать эстонцев и латышей в высшие должности, особливо в Церкви»{243}. Касаясь миссии православия в Прибалтийском крае, Победоносцев советовал эстляндскому губернатору проводить благоразумную политику, т.е. действовать последовательно, двигаясь мерными шагами, но ничего не уступая из пройденного. Увлечение же мыслью о пропаганде, считал Победоносцев, может привести на ложный путь и испортить государственное дело. Чтобы не допустить этого, он писал Шаховскому: «Достаточно нам принимать искренно к нам идущих и наблюдать, чтобы было, куда принять их, т.е. к церкви, к пастырю и школе. Если этих устроим, остальное придёт само собой, но если заберём столько, сколько не можем устроить, то, несомненно, последуют отпадения. Важнее всего, чтобы то, что приобретено, оставалось за нами крепко»{244}.
