– Старый мерзавец не хочет иметь дела с этим расследованием. А нам нужна его помощь. А ты – его друг. Так что давай смотайся туда и уговори его помочь нам.

Дики вздохнул:

– Слушай, Эш, ты же знаешь, что представляет собой Генри. Если он упрется…

Я хмуро посмотрел на них:

– Шетлэнд[16]?

– Не хочешь помочь нам поймать ублюдка? На самом деле? Что ты тогда за полицейский? – Гиллис злобно взглянул на меня.

– Всего-то пара дней, Эш… Ну, максимум дня четыре. А с твоим боссом я все улажу.

Тут не только у доктора Макдональд было плохо с головой.

– Не поеду я в Шетлэнд. Мы только что обнаружили два трупа и…

– Сейчас ты все равно будешь болтаться без дела, дожидаясь, когда в Олдкасл придут результаты экспертизы. И еще триста домовладений, которые нужно будет обойти и опросить. – Дики кивнул в сторону переговорной комнаты, где доктор Макдональд все еще пристально вглядывалась в поздравительные открытки: – Когда мы поймаем Мальчика-день-рождения, мне нужно, чтобы она была полностью готова к допросам. Мне нужно полное признание, вырубленное в камне, а не что-нибудь такое, от чего он через шесть месяцев сможет отпереться в суде с помощью какого-нибудь скользкого адвокатишки.

– Да я вам что, черт возьми, нянька? Пусть кто-нибудь другой…

– Эш, пожалуйста.

Я посмотрел на струи дождя… Четыре дня находиться где-то за тридевять земель, настолько далеко от Олдкасла, насколько это вообще возможно, и все-таки оставаться в Соединенном Королевстве. Четыре дня, в которые громилы миссис Керриган не смогут меня найти. И может быть, когда Генри увидит, что за кошмар представляет собой этот новый психолог, то он наконец-то решится вытащить свою морщинистую задницу из пенсионного застоя и поможет мне поймать ублюдка, который похитил Ребекку. Четыре дня, чтобы убедить старого засранца в том, что четыре года в Шетлэнде – вполне достаточное наказание за то, что случилось с Филиппом Скиннером. Пора возвращаться к работе.

Я кивнул:

– О’кей. Вылет из Абердина или из Эдинбурга?

– Забавно, что ты об этом спрашиваешь… – Улыбка Гиллиса стала еще шире.

– Вы не могли бы ехать помедленнее? Пожалуйста. – Доктор Макдональд крепче ухватилась за ручку над пассажирской дверью, костяшки пальцев побелели. Глаза плотно зажмурены.

Я переключил скорость и вдавил педаль газа в пол старого «рено». Да, пусть это было немного по-детски, но это она начала. За окнами машины мелькали дома, скелетоподобные деревья скребли серое небо. Мелкий дождик туманил ветровое стекло.

– Я думал, что вы психолог.

– Я и есть психолог, и я не виновата, что воздушные перелеты наводят на меня ужас, и я знаю, пусть это и кажется нелогичным, что статистически у меня больше шансов быть убитой разрядом тока от электрического тостера, чем погибнуть в авиационной катастрофе, – вот почему я никогда не делаю тостов. Но я все-таки не могу… – Она слегка взвизгнула, когда я крутанул машину на Стратмор-авеню. – Пожалуйста! Не могли бы вы ехать помедленнее?

– Так вы же не знаете, с какой скоростью мы едем – у вас же глаза закрыты.

– Я это чувствую!

У меня зазвонил мобильный телефон.

– Подождите… – Я вытащил хреновину из кармана и нажал большим пальцем зеленую кнопку: – Да?

Мужской голос:

– Мы нашли еще одно…

Доктор Макдональд выхватила у меня телефон:

– Нет, нет, нет! – Приложила его к уху, мгновение послушала. – Нет, я не передам ему трубку. Он ведет машину, а вы пытаетесь устроить автомобильную аварию, а я не хочу умирать. Вы что, хотите, чтобы я умерла? Вы, наверное, какой-то психопат, и вам нравится, чтобы случайные пассажиры погибали в автомобильных катастрофах, так что ли, это вы так развлекаетесь, позвольте вас спросить?

Я протянул руку:

– Отдайте мне телефон.

Она перебросила телефон к другому уху, чтобы я не мог его достать.

– Нет, я же вам сказала – он ведет машину.

– Верните мне этот чертов телефон!

– Угу… Подождите… – Она отбросила мою руку в сторону и искоса взглянула на меня с пассажирского кресла: – Это некто по имени Мэтт, он просил передать вам, что вы – «гнилой ублюдок». – Снова приложила телефон к уху: – Да, я передала ему… Угу… Угу… Я не знаю.

– Какой Мэтт?

– Когда мы вернемся в Олдкасл?

– Что это за Мэтт, черт бы его побрал?

– Он сказал, что, пока вы тусовались в Данди, радиолокатор обнаружил что-то вроде еще одной кучи костей. – Она склонила голову набок и, нахмурившись, слушала. – Нет, я не скажу этого констеблю Хендерсону… Потому что это неоправданно грубо, вот почему.

Ну, по крайней мере, это объясняло, что это был за Мэтт – у шефа отдела исследований мест преступления рот был как помойка.

Еще одно тело. Только бы не Ребекка. Пусть она лежит тихо-мирно в земле, пока я не схвачу ублюдка, который замучил ее до смерти. Пожалуйста.

Я крутанул машину вправо:

– Спросите его – они опознали второй труп?

– Констебль Хендерсон хочет узнать, опознали ли вы… Угу… Нет… Я скажу ему. – Посмотрела на меня: – Он сказал, что вы должны ему двадцать фунтов, и…

– Да черт возьми! Они опознали второе тело или нет?

Снова налево, в очередной квартал напоминающих тюремные блоки жилых домов.

– Он говорит, что они все еще занимаются извлечением останков. – Доктор Макдональд прикрыла рукой микрофон на мобильном телефоне. – Скорее всего, прокурор настоял на присутствии на раскопках археолога-криминалиста, а тот пытается соорудить из этого большое дело.

Я повернул налево, потом еще раз налево и заехал в заканчивающийся тупиком переулок, застроенный с одной стороны трехэтажными жилыми домами, а с другой – серыми одноэтажными домами с верандами. Серое зимнее утро понедельника, самое начало одиннадцатого, а окна большинства домов погружены во тьму. Лишь кое-где одинокие окошки освещают промозглый мрак.

Ах, твою мать!

– У нас компания.

У обочины стоял серый фургон «форд транзит» с эмблемой «СКАЙ Ньюз» на боку, крыша щетинилась антеннами и спутниковой тарелкой. Это была единственная передвижная вещательная станция, других не было, остальные машины были обычным дерьмовым набором из «фиатов» и «воксолов». А вот газетные репортеры и таблоиды предпочитали «форды».

Я припарковался напротив блока домов в форме латинской «L», в самом конце дороги. Под дождем, скрестив руки на выпирающем животе, стояла женщина-констебль в форме офицера полиции. Ее флуоресцентно-желтая куртка сияла от света, освещавшего входную дверь.

Я поставил машину на ручной тормоз и выключил мотор. Протянул руку:

– Телефон.

Доктор Макдональд уронила мобильник мне на ладонь, как будто опасалась, что ее пальцы могут прикоснуться ко мне.

– Мэтт, скажи этому мальчишке-археологу, чтобы вытащил палец из одного места. Это расследование убийства, а не какая-то пижамная вечеринка[17], мать его.

– Но…

Я вырубил телефон и бросил его обратно в карман:

– Как так получилось, что вы боитесь летать?

– Это не совсем так. Летать я не боюсь. – Доктор Макдональд сняла ремень безопасности и вылезла вслед за мной под мелкий холодный дождь. – Я боюсь разбиться. Что абсолютно логично, если об этом подумать, поскольку здесь в действие вступает механизм выживания, совершенно рациональный, потому что каждый из нас должен бояться разбиться в авиационной катастрофе, и было бы странным, если бы мы этого не боялись, и, вообще-то, вы – вот кто действительно странный.

Я пристально посмотрел на нее:

– Да, я-то уж точно странный.

Нам пришлось показать свои удостоверения промокшей под дождем дубине, стоявшей напротив небольшого блока из нескольких квартир. Из-под котелка[18] у нее торчала бахрома темной челки, прилепленной ко лбу дождем, мясистое лицо было растянуто навечно замороженной хмурой гримасой.