– Ха-ха! Совершенно верно, наступило время Лотереи Смирительных Рубашек, и Кристин Мерфи думает, что ответом будет «Острое полиморфное психотическое расстройство». – Электронное кряканье. – Кажется, голоса в голове дали вам неверный совет, Кристин. Возможно, повезет в следующий раз!

Под моими пальцами грубая поверхность коробки для сигар. Она чуть больше старомодной коробки от видеокассеты и украшена кем-то уже достаточно взрослым, кому можно доверить ножницы с закругленными концами и клей. Почти все блестки облетели много лет назад, и былое великолепие больше походит на грязь, чем на что-либо другое, но тут уже, как говорится, дорог не подарок, дорого внимание. Самый подходящий размер для хранения самодельных открыток-поздравлений с днем рождения.

Открыл крышку. Древесный запах старых сигар начал бороться с запахами кухонной плесени и еще какой-то дряни, которой воняет при неисправной сливной трубе под раковиной.

Прошлогодняя поздравительная открытка лежала поверх небольшой стопки других. На поляроидном снимке – квадратик фотографии на белом пластиковом прямоугольнике – небрежным почерком написано «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!». Штуковина на самом деле древняя. «Поляроид» сейчас даже фотопленку не производит. В верхнем левом углу нацарапана цифра «4».

Я взял последний конверт и кухонным ножом разрезал прямо по сгибу. Извлек содержимое. На поверхность кухонного стола, словно в снегопаде, высыпались темные хлопья – это было что-то новое. Они пахли ржавчиной. Некоторые упали на край чайного полотенца и, растворившись во влажной ткани, расцвели на ней крошечными красными цветами.

О господи…

Нынешняя фотография приклеена на обычную белую картонку. Моя маленькая девочка. Ребекка. Привязана к стулу в каком-то подвале. Она была… Он снял с нее одежду.

На мгновение я закрыл глаза. Костяшки пальцев пронзила боль, а зубы сжались так сильно, что зазвенело в ушах. Ублюдок. Мерзкий, проклятый ублюдок.

– Оставайтесь с нами, ребята, потому что у нас еще один, самый последний прикоооооольный звонок – но это после новостей! А сначала – Тэмми Уайнетт[3] со своим шлемодробильным причесоном и незабываемым хитом всех времен «Поддержи своего парня»! Отличный совет милым дамам. – Еще один веселенький гудок.

Бледная кожа Ребекки испачкана кровью, изрезана, вся в ожогах и синяках. Ее глаза широко раскрыты. Она кричит под залепляющей рот клейкой лентой. В углу фотографии выцарапана цифра «5».

Пять лет с тех пор, как она исчезла. Пять лет этот ублюдок пытает ее и делает фотографии, чтобы доказать это. Пять открыток с днем рождения, и каждая новая ужаснее предыдущей.

Выпрыгнул тост, наполнив кухню запахом горелого хлеба.

Глубокий вдох. Еще один глубокий вдох. И еще.

Я положил открытку номер пять в коробку, поверх остальных. Закрыл крышку.

Ублюдок…

Сегодня бы ей исполнилось восемнадцать.

Я взял нож и почистил над раковиной пригоревший тост. Тэмми Уайнетт тоже затянула свою песню. Намазал тем же ножом масло, и оно стало желтовато-серым. Потом два куска из пластиковой упаковки с сыром из холодильника, запил чаем с молоком и бросил в рот пару противовоспалительных таблеток. Разжевал. Старался не трогать два шатавшихся зуба слева вверху. Кожу на щеке стянуло, она опухла и саднила. Мрачно посмотрел сквозь протертое на окне прозрачное пятнышко.

Когда солнце наконец поднялось из-за холмов, свет, вспыхнув, осветил Кингз-ривер, превращая Олдкасл в лоскутное одеяло из синих и оранжевых кусков. Вдали над городом нависал Касл-хилл – широкое гранитное лезвие с отвесной скалой на одной стороне и крутыми, мощенными булыжником, извилистыми улочками – на другой. Выстроенные из песчаника викторианские здания покрыты пятнами цвета засохшей крови. На самой вершине холма, словно сломанные зубы, торчат разрушающиеся укрепления замка.

Именно в этом и заключалась вся прелесть жизни в этом месте – каждое утро, проснувшись, можно было любоваться самыми прелестными уголками Олдкасла, не обращая внимания на раздолбанные бетонные коробки муниципальных домов по соседству. Дело в другом – пусть бы эти прелести целыми днями торчали перед носом, сколько ни пялься на лакомые куски, все равно ты по уши завяз в этом чертовом Кингсмите.

Ей бы исполнилось восемнадцать…

Я расстелил на рабочей поверхности чайное полотенце и достал из морозильника поддон с ледяными кубиками. Сжав зубы, слегка скрутил его. Лет затрещал и застонал – для моих разбитых пальцев это был лучший саундтрек, лучше, чем Тэмми Уайнетт.

Ледяные кубики выпали на середину чайного полотенца. Свернув его вместе со льдом в небольшую дубинку, я взял ее за оба конца и несколько раз врезал по столешнице. Выловил из раковины использованный чайный пакетик, сунул в чистую чашку, залил кипятком. Добавил два куска сахара, плеснул молока. Потом сунул под мышку коробку из-под сигар и понес все это в гостиную.

На диване, в незастегнутом спальном мешке, скорчилась фигура Паркера. Я раздвинул шторы:

– Давай, ленивый засранец, поднимайся.

Паркер застонал. Вместо лица у него было месиво: глаза опухли и залиловели; нос уже точно никогда не будет прямым; губы разбиты; на щеке громадный синяк. Ночью у него текла кровь, запятнавшая спальный мешок.

– Умммннффф…

Открылся один глаз. То, что должно быть белым, было ярко-красным. Зрачок расширен.

– Мммннффф? – Рот почти не двигался.

Я протянул ему полотенце со льдом:

– Как голова?

– Фффммммннндффф…

– Это тебе поможет. – Я приложил к его щеке лед и держал до тех пор, пока он не пришел в себя. – Я тебе что говорил про сестру Большого Джонни Симпсона? Чтобы ты никогда, твою мать… – Зазвонил мой мобильный – более резкий вариант звонка старомодного телефона. – Черт возьми… – Поставил кружку на пол рядом с головой Паркера, достал из кармана упаковку с таблетками, протянул ему: – Трамадол. Я хочу, чтобы ты свалил к тому времени, когда я вернусь, Сьюзан должна прийти.

– Ннннг… фннн бррркн…

– Надеюсь, не умрешь, если приберешь немного за собой. А то квартира на сортир засранный похожа.

Я взял ключи от машины и кожаную куртку. На дисплее телефона светилось имя «МИШЕЛЬ».

Великолепно.

День еще не был обосран окончательно.

Ткнул пальцем в зеленую кнопку:

– Да, Мишель?

Ее высокогорно-островной[4] акцент был отрывистым и резким.

– Положи на место!

– Ты мне сама позвонила!

– Что? Нет, это не тебе, я с Кети говорю. – Приглушенный голос. – Мне наплевать, положи это на место. Ты опоздаешь! – Снова обращаясь ко мне: – Эш, будь столь любезен, пожалуйста, скажи своей дочери, чтобы она прекратила вести себя как избалованный ребенок.

– Привет, папочка! – Кети, жеманным голосом маленькой девочки.

Я моргнул. Расслабил пальцы, державшие сигарную коробку. Попытался улыбнуться:

– Слушайся маму. Она не виновата, что по утрам ведет себя как последняя сука. И не говори ей, что я тебе это сказал!

– Пока, папочка!

Снова Мишель:

– А сейчас давай быстро в машину, или, Богом клянусь, я… – Звук захлопнувшейся двери. – У Кети на следующей неделе день рождения.

– У Ребекки день рождения сегодня.

– Нет.

– Мишель, она…

– Я не хочу говорить об этом, Эш. Ты обещал выбрать место и…

– Пять лет.

– Она даже записки не оставила! Что за неблагодарная маленькая… – Пауза, звуки дыхания, с шипением проходящего сквозь стиснутые зубы. – Почему мы должны делать это каждый год? Ребекке все равно, Эш, прошло целых пять лет, и ничего, ни одного телефонного звонка. Ладно, ты нашел место, где мы будем справлять день рождения Кети, или нет?

– Все под контролем, о’кей? Я заказал и заплатил.

Ну, почти…

– В понедельник, Эш. Ее день рождения в понедельник. Ровно через неделю… начиная с сегодняшнего дня.