— Нет, тетя! Цзи-фу тоже превращается в одну из этих тварей, сколько бы трав и настоек мы ему ни давали! Порою, когда я пытаюсь нащупать сознание брата, мне кажется, что я собираю куски гниющего трупа…

— Ты — трусливый дурак. Цзи-фу поправится. Он уже выздоравливает. А что касается Ли… Ли — цзян-ши. Его тело подобно алмазу, оно сильнее крови гуай. Он не захотел превратить тебя в цзян-ши, так что нам еще оставалось? Не будь ребенком и помоги мне.

Она оперлась на предложенную Цзи-туанем руку и засеменила ко входу в главный дом. К лестнице, которая вела вниз, к логову ее пленника, где вампир Ли был обречен на вечное существование во тьме и безопасности.

Эшер и Мицуками спустились вниз и быстро перебежали через дворик. Усиливающийся холод превращал их дыхание в серебристый пар. Сейчас в этой части усадьбы было пусто: ее обитатели отправились прочесывать берег озера или же отгоняли прочь хулиганов. Они прошли по галерее во дворик, где стоял павильон удовольствий Ань Лутана, и вышли в переулок Большого тигра.

Шум в «Саду императрицы» уже затих. Свернув в Лотосовый переулок, Эшер и полковник увидели поломанные витрины, расколотые ставни и осколки мебели и бутылок, свидетельствующие о размахе бушевавших тут беспорядков. В темноте раскачивались фонари над лавками, чьи владельцы подсчитывали убытки от разбитых ящиков и разграбленных товаров. То тут, то там в толстых стенах виднелись следы от пуль, вся улица провоняла разлитым спиртным и рвотой.

У винной лавки Мицуками остановил одетого в синюю форму полицейского и спросил:

— Есть пострадавшие?

Представитель пекинских сил правопорядка прошелся по длинноносым заморским ублюдкам, чьи матери, без сомнения, были самыми дешевыми шлюхами, пожелал, чтобы начальство выпороло их ржавыми цепями так, чтобы слезла шкура, но в конце концов сказал, что убитых нет. Мицуками сунул ему несколько монет и подозвал двух рикш.

Когда Эшер залез в возок, граф приказал:

— В японское посольство.

Через полтора часа, когда время близилось к трем утра, Эшер ходил из угла в угол по скупо обставленной комнате с застеленным циновками полом. Издалека донесся звук открывающейся двери, а затем — шорох торопливых шагов по татами. Через мгновение дверь в комнату распахнулась, и Лидия бросилась в его объятия.

— Сорок, — Эшер покрутил в пальцах записку от Исидро.

Хотя в особняке было электричество, Мицуками отдавал предпочтение мягкому свету керосиновых ламп. Одна такая лампа, накрытая нелепым стеклянным колпаком в розовый цветочек, стояла на китайском столике в углу, и в ее медовом свете на желтоватой жесткой бумаге четко проступали выписанные кистью странные буквы, больше похожие на рисунки.

Если не считать лампы и столика, комната, как и весь дом, была обставлена в японском стиле, что для европейца означало полное отсутствие какой-либо обстановки. Когда граф ночью вернулся домой с Эшером, слуги принесли гостю стеганый матрас — аккуратный темный прямоугольник, занявший почти две трети пола.

Сейчас Эшер по-турецки сидел на полу рядом с низким столиком; сбоку от него на подушках устроилась Лидия.

Слуга принес чай и вышел.

Приближался рассвет.

— Не так уж и много, — нарочито ровный голос выдавал охватившее Лидию беспокойство.

Эшер знал, о чем она умалчивает.

— Достаточно, если с нашей стороны будет всего пять или шесть человек, — ответил он. — Которые к тому же будут знать, что стоит только крови этих тварей попасть в рану, и ты сам через несколько дней превратишься в одного из них.

Лидия опустила взгляд на сложенные на коленях руки. Он слышал слова, которые она не осмелилась бы произнести даже мысленно: мы должны вытащить его оттуда. Эти слова стояли между ними все то время, пока они говорили о взрывчатке и хлорине, о том, как им отогнать крыс, чтобы заложить гелигнит («Может быть, попросить у немцев огнеметы?»).

Эшер понимал ее. Одно дело просто решить «Он тот, кто он есть, и не в силах изменить этого». То же самое можно было сказать и о Гранте Хобарте. Как-то Карлебах, говоря об Исидро, заметил: «Вы станете соучастником в каждом совершенном им убийстве», — и Эшер знал, что старик прав.

И не важно, что дон Симон Исидро отправился в шахты только потому, что хотел помочь Эшеру в расследовании. Как не важно и то, что он спас жизнь Эшеру, Лидии и еще не рожденной тогда Миранде.

Самому Эшеру за двадцать лет службы в департаменте не раз приходилось убивать, но это тоже не имело значения. Он покончил с убийствами. У Исидро такой возможности не было.

Вполне возможно, что вампир и не рассчитывал на спасение. И все же Эшер чувствовал себя предателем. Осознание, что он покидает попавшего в беду товарища, мучило его, как рана от отравленной стрелы.

— Она в самом деле намеренно заразила сына и племянника… двух племянников… кровью Иных, надеясь… надеясь получить власть? — неверяще спросила Лидия, когда Эшер рассказал ей обо всем, что ему удалось увидеть и услышать в усадьбе Цзо. — Не может быть. Кто бы решился на такое?

По ее глазам он видел, что она думает о Миранде. О крошечной рыжей девочке, похожей на хрупкий цветок…

— Ее собственная мать искалечила ей ноги еще до того, как ей исполнилось шесть, — ответил он. — Чтобы она стала «красивой» и ее можно было продать достаточно влиятельному человеку, который согласился бы помочь семье.

Лидия открыла было рот, осеклась и лишь покачала головой.

— Женщина с перебинтованными ногами до конца жизни живет с болью, Лидия. Не знаю уж, возненавидела ли госпожа Цзо свою родню, но ее взгляды на то, до какой степени семья может распоряжаться жизнью отдельных своих членов, наверняка покажутся нам… своеобразными.

— А я еще жаловалась на тетю Луизу…

— Каким-то образом вампир Ли попал в плен к госпоже Цзо, которая изувечила его, — спокойно продолжил Эшер. — Была ли виной всему случайность, или же он доверился ей настолько, что показал свое дневное убежище, я не знаю.

— Что ж, теперь понятно, почему пекинские вампиры не доверяют живым людям.

— И вообще никому. Думаю, после того, как Ли оказался в ее власти, она морила его голодом…

— Я бы поступила именно так, — рассудительно сказала Лидия. — То есть, если бы я была… э… такой…

Эшер поцеловал ей руку:

— Я видел тебя в анатомическом зале, любовь моя, и ты — как раз такая. Просто у тебя другие цели и намерения. Если вдруг Миранда окажется в опасности, ты ни перед чем не остановишься.

— Пожалуй, нет, — она подмигнула ему из-под очков, давая понять, что его замечание было самоочевидным.

— Потом она приводила к нему жертв, за которых он расплачивался, входя в чужие сны. Так банде ее мужа удалось взять верх над другими пекинскими семьями.

Лидия подхватила:

— Со временем, в сновидениях… или чьем-то сознании, он ведь очень стар и может проникать в мысли людей… он ощутил присутствие Иных. Точнее, коллективного разума, которым они, судя по всему, обладают, — она коротко нахмурилась. — Последние двадцать лет у госпожи Цзо должен быть очень беспокойный сон.

— Да уж. Но даже если каждую ночь он насылает на нее кошмары, от которых она с воплем вскакивает на постели, такая цена ее устраивает. Ради власти для себя и своей семьи она готова пожертвовать чем угодно, включая сыновей и племянников. Видимо, она захотела, чтобы Ли обратил их в вампиров, а когда он оказался, заразила его — и их тоже — кровью Иных в надежде, что через Ли сумеет управлять Иными. Думаю, о существовании Ли известно лишь узкому семейному кругу.

— Едва ли я стала бы делиться такой тайной со всей своей родней, — Лидия поерзала на подушках. Эшера еще при встрече поразил ее изысканный траурный наряд из черного, расшитого гагатом шелка. Она распустила волосы, и теперь они потоком лавы ниспадали на темную ткань. — Те зелья, которые ты видел у Цзо… как думаешь, с их помощью жертва может сохранить разум?

— У Матьяша Ураи получалось, пока он принимал лекарство, — при этой мысли Эшер поежился. — Не уверен, правда, что Чжэнь Цзи-туаню удастся подчинить себе Ли.