Эшер по-чешски обратился к разозлившемуся старому профессору.

— А вы бы как поступили, сэр?

«Исидро в чем-то был прав, когда говорил о ван хельсингах», — подумалось ему.

Они вернулись в гостиницу по затянутым сумерками улицам.

— Семья Ито служила дому Мицуками три века подряд, — объяснил Эшер, плотнее запахивая длинное коричневое пальто. Из ворот французского посольства, несколько нелепых в своей массивности, падал свет, в котором белыми облачками плыл вырывавшийся при дыхании пар. — Разумеется, сам граф помог ему.

Не сбавляя шага, он сделал вид, будто его внимание привлекли зазывные крики старухи, продававшей клетки для сверчков, и посмотрел на противоположную сторону Посольской улицы. Необычный мазок цвета, манера двигаться, полузнакомое лицо? Он не увидел, что именно, но что-то пробудило ту часть его души, которая позволила ему уцелеть в Берлине, Белграде и Стамбуле…

И теперь все его существо, все инстинкты требовали, чтобы он бросился бежать, и как можно быстрее. Потому что кто-то шел по его следу.

Проклятие!

Конечно же, за их спинами не было ничего такого, что наводило бы на мысль об опасности. Слишком много теней, льющийся из современных зданий электрический свет, в котором тонуло мягкое сияние бумажных фонарей; мимо протарахтел возок рикши, за ним еще один, прошла группка спешащих домой китайцев — скорее всего, слуг, но кто их знает? — и трое американских солдат, которые, взявшись за руки, распевали «Марш по Джорджии».

Кто-то у них за спиной перебежал улицу и затаился в портике китайского почтамта или за воротами немецкого посольства? Показалось, что узнал прохожего? Или одного из немецких солдат на другой стороне улицы? Кто-то, пройдя мимо них с Карлебахом, затем развернулся и сейчас идет им навстречу? Ответов не было, а осматриваться сейчас в поисках преследователей значило бы только ухудшить ситуацию. Одну ошибку они уже совершили. Если не поостерегутся, то рано или поздно допустят еще одну.

Если, конечно, не разберутся с ним еще этим вечером.

Эшер даже не знал, кто такие эти «они». За границей такое случалось.

Мысленно он прикинул пути отступления. Вампир не позволил бы заметить себя, разве что это был неоперившийся птенец или же кто-то, кто голодал достаточно долгое время и утратил силу. Если преследователи были немцами или австрийцами (хотя до сих пор он не встретил здесь никого из тех, кого знал как сотрудников немецкой контрразведки), за ним могли наблюдать только для того, чтобы собрать информацию. Он уже неделю жил в Посольском квартале, и все, кому он мог понадобиться, знали…

Надо сказать Карлебаху, чтобы он помог Лидии…

Интересно, дедуля У по-прежнему живет в переулке Чжулун?

Гостиничные окна, угольные желоба, кладовки… Кухонная дверь открывалась в проулок, по которому можно было выйти на рю Мэйдзи примерно в сотне ярдов от водяных ворот, отделявших квартал от Внешнего города.

По невысоким ступеням гостиницы Эшер поднялся с чувством облегчения. Едва они миновали французское посольство, как Карлебах пустился в рассуждения о следующей поездке в горы Сишань, но Эшер почти не слышал его.

— Если мы перекроем остальные выходы из шахт, то сможем спуститься туда днем. Нужно лишь найти, где они спят, и…

Карлебах прервался, чтобы ответить на приветствие швейцара-англичанина. Эшер пересек вестибюль, направляясь к стойке. Мужчина, до этого сидевший в кресле и читавший «Таймс», встал, и Эшер повернулся в его сторону. От стойки к нему двинулся еще один незнакомец.

Вот оно.

Читатель «Таймс» сделал ошибку, обратившись к Эшеру до того, как его товарищ подошел на достаточное для броска расстояние.

— Профессор Эшер?

Суссекс. Европейский английский, с претензией на Оксфорд…

— Меня зовут Тиммс. Я из посольской полиции. Вы обвиняетесь в передаче информации немецкому посольству. Серьезное преступление.

— Это нелепо, — с ноткой удивления возразил Эшер.

Жестом он попросил подождать, якобы собираясь что-то сказать Карлебаху, повернулся…

И метнулся вправо, к выходившим на рю Мэйдзи окнам, перевернул по дороге стул, чтобы задержать Тиммса, распахнул окно и вывалился в темноту.

Про себя он порадовался точности, с которой все просчитал: сейчас он находился в ярде от ведущего к кухне проулка. Все окна на этой стороне стояли зашторенными, оберегая жильцов от ночного холода. Перепрыгнув через ограду, Эшер стянул с себя широкое пальто, повесил его на сгиб руки и зашел в кухню через заднюю дверь:

— Меня вызвали проверить генератор, — объяснил он тому единственному человеку, который оторвался от приготовлений к обеду и удостоил чужака взглядом.

После этого он прошел в генераторную, извлек из тайника деньги и по черной лестнице поднялся на крышу.

Скорее всего, они решат, что он направился прямиком к водяным воротам, до которых от послужившего ему выходом окна было несколько сот ярдов, и на всякий случай пошлют кого-нибудь следить за комнатами Лидии.

Хобарт. Он молча поднимался в темноте, ногами нащупывая каждую из пятидесяти шести ступенек. Возможно, немцы — Айхорн мог в конце концов узнать его, — но немцы вряд ли обвинили бы его в том, что он продает им информацию. Мицуками..? Инстинкт подсказывал ему, что японскому атташе можно верить, но это ровным счетом ничего не значило. Не только вампиры вызывали в людях доверие, чтобы заработать свой хлеб насущный.

Но только у Хобарта были причины желать, чтобы его как можно скорее депортировали из страны, а к причинам прилагался шкаф, битком набитый скелетами.

В это время все помещения на этаже, отведенном камердинерам и горничным постояльцев, пустовали. Еще выше располагался чердак, заставленный сундуками и чемоданами. От поднявшейся пыли запершило в горле. Узкая щель коридора, дюжина комнаток, на каждой двери указан номер этажа, на котором проживают владельцы багажа; в прошлые свои визиты сюда Эшер выяснил, где находится выключатель, но не стал пользоваться им, чтобы не выдать себя. Из кармана пальто он извлек свечу, с которой собирался охотиться на яогуай, зажег ее и пробрался к выходившей на крышу лестнице.

В свете убывающей луны он прошел вдоль низкого парапета до пожарной лестницы. Двумя этажами ниже виднелась крыша Франко-Китайского банка. Китайские дома, которые стояли здесь в 1898 году, сильно пострадали во время восстания, и им на смену пришли современные здания с современными пожарными выходами и металлическими решетками. Между Франко-Китайским банком и старым зданием банка Гонконга (одно из немногих уцелевших свидетельств былой эпохи) протянулся узкий переулок, в который и выходила пожарная лестница. По-прежнему держа пальто на сгибе руки (серой подкладкой вверх, чтобы никто не смог толком ответить на вопрос, не проходил ли мимо мужчина в коричневом пальто), Эшер проверил, на месте ли пропуск, вышел из переулка и подошел к рикшам, как всегда, стоявшим у магазина Кирульфа.

— Шелковый переулок, — приказал он.

— Сказали, будто Джейми… что? — Лидия в недоумении посмотрела на Карлебаха, затем перевела взгляд на одетого в твидовую пару крепкого мужчину, который представился Тиммсом из посольской полиции.

— Прошу прощения, мэм, но никто ничего не говорил, — сухо поправил ее Тиммс. — Мистера Эшера обвиняют в передаче информации немецкому посольству…

— Кто обвиняет? — она встала и подошла к посетителям, хотя для того, чтобы как следует рассмотреть лицо полицейского, ей пришлось бы наступить ему на ноги. Пока что она видела только сизые обвисшие щеки и напомаженные волосы цвета кофе, в который недолили молока. — И какого рода информацию Джейми мог бы собрать здесь, в Пекине? Порядок построения на плацу?

— Подробности обвинения меня не касаются, мэм. Но у него точно совесть нечиста, если он решил скрыться.

— Это нелепо.

Она открыла было рот, собираясь сказать, что Джейми НИКОГДА не признался бы немцам (тем более — немцам) в том, что был шпионом… и поняла, что вряд ли сумеет таким образом исправить ситуацию. Вместо этого она рухнула в ближайшее кресло и сквозь слезы беспомощно посмотрела на стоявших перед ней мужчин: