Эшер жестом приказал Огате и третьему солдату, Хирато, остаться снаружи и стеречь лошадей. Затем он взял ранец и фонарь и вслед за Мицуками начал спускаться во тьму.

Время приближалось к трем часам дня.

Меж камней сновали крысы. Из темноты до Эшера доносился их быстрый топот и постоянное попискивание, сладковатая затхлая вонь смешивалась с запахами воды и камня. В провалах диагональных штреков зло поблескивали крохотные рубиново-красные глаза. Эшер считал повороты, то и дело сверяясь при свете фонаря с обеими картами, и молился, чтобы Исидро не ошибся, чтобы ленивые ублюдки из горнодобывающей компании ничего не придумали и не начертили наобум, потому что все равно никто не станет спускаться сюда ради проверки…

Чтоб им всем..!

Японцы едва задевали потолок головами, но Эшеру и Карлебаху приходилось идти пригнувшись. Мицуками прошептал:

— Ого! — и высветил фонарем косой крест, нацарапанный на стене по левую руку от него. Царапины были свежими. — Что это, Эсу-сенсей?

Эшер посмотрел на карту. Отмеченный крестом тоннель, судя по всему, вел к той самой галерее, которую они искали.

— Кто-то здесь был, — охрипшим голосом сказал Карлебах.

— Цзян говорил о чем-то подобном, — соврал Эшер. — Пропустите меня вперед.

Он поднял фонарь и двинулся по тоннелю, который резко спускался вниз, следуя за древним угольным пластом. Эшер коснулся стены рукой и ощутил влагу. Через некоторое время проход расширился, потолок стал выше, и в свете фонарей показались посеревшие и рассохшиеся от времени подпорки, по-прежнему поддерживающие свод в том месте, где раньше рубили уголь.

После взрыва тут все обрушится…

Затем галерея снова сузилась, и Эшеру пришлось повернуться боком и как следует упереться в пол, круто уходивший вниз. Он вытянул перед собой руку с фонарем, затем опустился на колени и пополз вперед.

Перед ним распахнулось темное пространство. Над краем проема торчали концы лестницы, но Эшер не рискнул воспользоваться ей. Он лишь протянул над бездной фонарь и в его свете рассмотрел над собой смутные очертания сталактитов, чьи соляные наплывы поблескивали под сочащейся с потолка водой, а внизу, не слишком далеко от края провала, — волнистые линии натёчных камней и бледные сталагмиты. Он крикнул:

— Эй! — и эхо подхватило его голос, наполнив им огромное гулкое пространство.

Исидро был прав. Любые объемы хлорина разойдутся по этим пещерам и безжалостно растворятся в миллионах кубических футов воздуха. И тогда яогуай смогут уйти и, возможно, найдут еще один выход, на расстоянии нескольких миль отсюда.

Эшер отодвинулся от края провала и пополз назад, туда, где его ждали остальные.

— Там в самом деле есть пещеры, — он указал фонарем на нависающий каменный свод и поеденные временем и сыростью подпорки. — Взрыв обрушит галерею, так что вам всем лучше вернуться к началу тоннеля.

Провода запала, поставленного в том месте, где проход начинал сужаться, заканчивались примерно в двадцати футах от устья тоннеля. Эшер прикрутил гелигнитовые заряды как можно ближе ко входу в пещеры. У него оставалось лишь несколько шашек, припасенных на тот случай, если им встретится не отмеченный на карте колодец или провал.

— Назад, — скомандовал он, прикрепляя провода к машинке. — Живо!

Мицуками осторожно взял Карлебаха за локоть, но старик стряхнул его руку. Словно завороженный, он смотрел на еще один крест, выбитый в стене галереи.

— Он там, внизу? — шепотом спросил он на чешском, опускаясь на колени рядом с Эшером. Его глаза ярко полыхнули в свете фонаря. — Не монах… вы знаете, кого я имею в виду.

— Не знаю, — Эшер спокойно выдержал его взгляд. — Цзян упоминал о метках…

— Может быть, их оставили Иные? Или пекинские вампиры, чтобы завести нас в ловушку?

Эшер едва сдержался, чтобы не рявкнуть: «Не будьте идиотом!» Призвав на помощь всю любовь и уважение, которые он испытывал к старому ученому, он ответил:

— Цзян говорил, что им уже много лет.

— А ему можно верить? — голос Карлебаха дрожал от сдерживаемых эмоций. — Джейми, мы охотимся за тварью без души. За бесконечно хитрым существом, которое может исказить восприятие и сознание даже самых праведных и стойких людей!

Эшер выудил из кармана ватные тампоны и вручил два из них Карлебаху:

— Заткните ими уши. Вот эти отдайте Мицуками и его людям, — он достал из синей бумажной упаковки еще несколько штук. — И не забудьте закрыть рот и нос.

Тут же он сам последовал собственному совету, повязав платком нижнюю часть лица, как какой-нибудь злодей с Дикого Запада.

— А теперь отойдите назад. Одному господу известно, насколько сильным будет обрушение.

Оглянувшись через плечо на удаляющийся свет фонаря, он подумал: «Симон, простите меня».

Затем надавил на рукоятку, вскочил и со всех ног бросился к тоннелю, словно за ним гнался сам дьявол, так часто поминаемый его отцом в проповедях. До выхода оставалось не больше ярда, когда земля задрожала, в уши ударило эхо запертого в тесном пространстве взрыва, а в спину толкнула горячая пыльная волна, едва не сбив его с ног. Устояв, Эшер упрямо продолжал ковылять вперед, думая только о тоннеле и о теряющихся во мгле пятнах света. За спиной раздался грохот — потолок галереи не выдержал, и теперь тонны камня рушились вниз…

Должно быть, он бессознательно сумел сохранить направление и выбрался в тоннель, потому что перед лицом вдруг возникло мутное желтое марево. Покрытые пылью люди подхватили его под руки. Мицуками он узнал только по очкам и мечу, Карлебаха — по росту и бороде. В ушах звенело, и Эшер скорее почувствовал, чем услышал, что за спиной наступила тишина. Он взял фонарь, вернулся назад сквозь стоявшую стеной пыль и увидел, что в дальнем конце галереи, всего в каком-нибудь ярде от подрывной машинки, потолок полностью обвалился. Преодолевая вызванное взрывом головокружение и морщась от вспышек боли в боку, Эшер все-таки вытянул из-под завала провода и намотал их на руку.

Ему пришлось поднести часы к самому фонарю, который держал один из солдат, чтобы рассмотреть стрелки. Половина четвертого. Они все еще будут на этом склоне горы, когда сержант Тамаё подорвет баллоны с хлорином и обрушит шахту.

В тусклом свете фонаря Карлебах выглядел полностью потерянным, и Эшер не ушами, но сердцем слышал его бормотание: «Он был мне как сын…»

Эшер с удовольствием вдохнул свежий воздух, холодный пыльный воздух гор Сишань. Свет, мелькнувший в устье тоннеля, отливал золотом, как бывает ранним вечером. Слух вернулся, но голова по-прежнему болела, а Сэки, у которого хлынула носом кровь, походил на какое-то страшилище из сказки.

Когда они обрушат старый вход на дальнем склоне, Исидро во сне услышит взрыв и поймет: остался только один.

Не надо об этом думать. За годы в департаменте Эшер научился не думать о подобных вещах.

Он покинул департамент в том числе и по этой причине.

Боль в ребрах, пронзавшая его каждый раз, стоило ему закашляться, ноющие мышцы и суставы отвлекали, не давая задуматься о чем-то еще. А затем впереди, там, где уже виднелся выход наружу, он заметил движение. К тоннелю бежали люди. Много людей с винтовками в руках. В то самое мгновение, когда первые пули ударились о стены пещеры, Эшер крикнул:

— Назад!

Карлебах не обладал рефлексами солдата. Рядовой Нисихару схватил его за руку и потянул за собой вглубь тоннеля. Примерно в тридцати футах обнаружился боковой ход, куда Эшер и нырнул; он набросил на плечи лямки огнемета, шагнул в тоннель и выстрелил струей жидкого огня. Пятеро мужчин, едва успевших войти в пещеру, выскочили прочь; Эшер заметил, что они одеты в ципао и штаны-ку, заправленные в европейские сапоги. За ними маячили фигуры в серой форме китайской армии. Человек в европейском костюме (Эшер разглядел американский двубортный пиджак) выступил вперед, вскинув вверх руки.

— Эшер!

«Цзи-туань, — подумал он. — Чжэнь Цзи-туань, племянник госпожи Цзо».