Паника у ресторана поднялась невообразимая. Немцы узнали о происшествии спустя две минуты. Многие выбежали с пистолетами в руках. Поднялась беспорядочная стрельба. Переулок и улица огласились окриками, кто-то попытался командовать, но ничего из этого не получилось.

Подбежал второй патруль, вскоре подъехала машина с гестаповцами. Но Громов и его попутчики уже были далеко.

Паша примчалась к Наташе Косяченко, горячо и долго говорила о происшедшем.

– О, я себе представляю, как обозлены немцы! А какой был Громов!..

Паша призналась Косяченко, что минуты ожидания были для нее очень томительными. А когда прозвучал выстрел, из груди вырвалось: «Все!» Сверлила только мысль: уйдет ли?

Рассказывая, Савельева нервно перебирала руками платочек. Лицо у нее горело, а грудь часто подымалась. От пережитого зрачки расширились. Подруга поняла – только сейчас у отважной комсомолки происходит разрядка нервов.

– Успокойся, Паша,- тихо подбодрила Наташа взволнованную подругу. Я понимаю, все это нелегко, риск большой, но какое дело вы сделали!

Наташа возбужденно продекламировала: …Бунтарский жар В нас не ослаб!

В двух километрах от восточной окраины Луцка, по проселочной дороге медленно ехала подвода. На ней восседал пожилой рыжий немец и время от времени понукал лоснящегося жеребца.

– Но, красавец, домой! Но!

Гохшистер уже много лет пребывает на интендантской службе, зарекомендовал себя исполнительным, дисциплинированным солдатом. Начальство относилось к нему с доверием, часто поощряло, ставило в пример другим. И если видели, что Гохшистер везет какой-нибудь груз, его не проверяли, тех, кто ехал с ним вместе, не задерживали.

Это обстоятельство как нельзя лучше пригодилось в то раннее утро, когда на перекрестке Гохшистера встретили трое путников.

– Гутен таг! – громко приветствовал один из них – белокурый парень с вещевым мешком за плечом.

– Гутен таг, – искоса поглядел немец.

– С операции идем, красных бандитов били, может, подвезете нас в город? Устали…

Возница придержал лошадей.

– Кто такие?

– Полицейские.

– Луцкие?

– Да.

– Садитесь!

Алексей Абалмасов неплохо знал немецкий язык и всю дорогу безумолку болтал с рыжим.

– Слава богу,- угодничал он,- немецкая армия благополучно закрепилась на новых рубежах. Думается, теперь уже прочно.

– Скоро о солдатах фюрера заговорит весь мир, – заносчиво произнес немец.

– Дай бог!

На улице Шевченко трое полицейских поблагодарили немца за услугу и дальше пошли пешком. А вечером они явились на квартиру к Савельевой. Абалмасов ей объяснил, что прибыли в Луцк по специальному заданию. Вместе с подпольщиками им предстоит выполнить серьезное поручение.

– А для этого нужно временно устроиться на работу. Это будет трудно?

– Раз нужно, попробуем. – Паша задумалась. – Документы у вас надежные, но работу найти сейчас нелегко.

В устройстве партизан приняла участие и Анна Остаток. Она работала уборщицей в гебитскомиссариате. Беседуя с Пашей, она вспомнила, что туда недавно требовались дровосеки.

– Пойдемте, попроситесь, авось повезет, – вызвалась Анна проводить партизан к гебитскомиссариату.

Все устроилось быстро. После недолгого опроса в канцелярии их временно приняли на работу дровосеками. В тот же день они пилили дрова.

Прошла неделя. Вместе с партизанами работал ранее принятый сюда мужчина, в потертом пиджаке и замасленной фуражке. Лицо у него было землистого цвета, щеки и лоб изъедены оспой. Незнакомец назвался Василием Сорокиным.

– Издалека? – поинтересовался однажды Абалмасов.

– Из Вятки.

– Ого, откуда тебя задуло! – пошутил Абалмасов. Немного погодя он другим тоном спросил: – А чем ты там занимался? Тоже дровосеком был?

– Кабы не война, может, был бы на другой работе, – уклонился от прямого ответа Сорокин.

– А здесь давно?

– Первый год, я из пленных.

В последующие дни партизаны присматривались к Сорокину, но ничего определенного не могли о нем сказать. А сегодня Алексей его спросил:

– Надоело тебе здесь, дружище?

– Да и тебе, я вижу, не меньше, – огрызнулся рябой. Абалмасов нахлобучил фуражку на лоб и настойчиво повторил вопрос.

– Э!.. Да что там! – раздался неопределенный ответ.. «Видно, очень осмотрительный человек», – пришли к выводу партизаны.

Хлынул нежданный летний дождь. Дровосеки забрались в сарай, скрутили козьи ножки, и голубой дымок поплыл вверх. Сорокин загасил папиросу, затянул потуже ремень на рубашке и направился к выходу.

– Куда же под дождь, приятель? – пытались задержать коллеги. – Смотри, льет как из ведра.

– Я не из глины, а дождь не дубина.

Когда Сорокин ушел, Абалмасов сказал:

– Оно и к лучшему. Обсудим наши дела.

Первый порыв дождя ослабел, и теперь он лишь моросил. Во дворе – ни живой души. Партизаны негромко советовались о том, как лучше осуществить диверсию. Даже легкий шепот Абалмасова был слышен в тишине. Он предлагал взорвать здание в момент, когда в нем соберутся фашисты на совещание, и в ту же ночь вывесить красный флаг над зданием генералкомиссариата. В это время другой дорожкой к сараю возвращался Сорокин. Он услышал шепот, остановился, прильнул ухом к доскам. Лицо его вытянулось, уши оттопырились, нижнюю губу прикусил. Кто-то громче повторил, что необхо-димо взорвать здание с двух сторон, дабы ни один фашист из него не выбрался.

– Ай-яй, что задумали! – Сорокин стоял как вкопанный, не шелохнулся. Из состояния оцепенения его вывел кашель. Сорокин отскочил от стенки сарая и специально зашлепал по грязи. На дворе уже выпогодилось, и дровосеки принялись за работу. Лица у всех были сосредоточенные. Неспокойные мысли терзали Сорокина. Нет, он не мог упустить удобный случай выслужиться…

– Зайду в магазин, продавщица обещала буханку хлеба. На это время условились… – Замялся. – Не любит неаккуратных.

– Э, да тебе, дружок, везет – и хлеб и баба есть.

Сорокин шел по улице, ведущей к управлению гестапо, не вызывая у прохожих интереса. Невзрачный на вид, он ничем не обращал на себя внимания. Но Паша к нему присмотрелась. Лицо этого чуть сутулого человека ей показалось знакомым, однако не могла сразу вспомнить, где его видела. Прошла еще несколько шагов и аж руками всплеснула: «С дровосеками!» Да, они ей рассказывали, какой замкнутый сибиряк с ними работает. А потом она его видела с ними после работы. Да, да, он самый! Паша -обратила внимание на то, как Сорокин задержался возле входа в здание гестапо. Вот он снял фуражку, украдкой перекрестился и нырнул в помещение. Так вот он какой! К лицу Паши прилила кровь. Ей хотелось подбежать, схватить его за рукав, оттянуть от зловещего здания. Но Сорокин скрылся.

Василий Сорокин действительно бывал в Вятке. Но там он находился не по своей воле. В 1939 году он «подрезал» сельского активиста в селе на Тернопольщине за то, что тот всячески поносил кулаков. Житья не давал! На тайной сходке подкулачники задумали убрать советского «орателя». Выполнить «святое дело» поручили Василию Сорокину.

Когда активист возвращался из клуба домой, к нему из-за угла подкрался Сорокин, нанес несколько ножевых ран и скрылся. Однако земляк остался жив. Убийцу нашли, осудили и выслали на Север. Там и отбывал наказание. Во время Великой Отечественной войны Сорокину дали возможность кровью искупить свою вину. Но при первом удобном случае он переметнулся на вражью сторону. Теперь по заданию оккупантов он присматривался к «смутьянам» и докладывал о них своим хозяевам.

Вот и сейчас Сорокин торопился доложить о подслушанном у сарая разговоре. Паша не знала истинных намерений рябого, но его приход в гестапо встревожил девушку. А вдруг он донесет на партизан? Может, пронюхал о их замыслах? Время бежало быстро. «Надо их предупредить, немедленно!» Сердце стучало: «Скорее, скорее»…

Торопливым шагом добралась до гебитскомиссариата.