Мы любовались родными местами и не сразу заметили показавшийся на горизонте Луцк. Город, почти с девятисотлетней историей, разрезала извилистая река Стырь. Над ним поднимались позолоченные купола церквей и остроконечные шпили костела. А вдали, в голубой дымке, виднелся древний замок Любарта со своими суровыми квадратными башнями по краям. Бросились в глаза выкрашенные в ярко-красный цвет длинные двухэтажные здания. Это были казармы. По городской окраине пробе-гала параллельно шоссейной железная дорога.

Луцк! К нему сбегаются дороги Волыни, по обе стороны которых раскинулись живописные села Жобка, Сапогово, Небожка, Гуща, Вышков, хутора с белыми мазанка-ми, окутанные фруктовыми садами. Каков он сейчас? Как встретит нас?

Мы подъехали к железнодорожной станции. У привокзальной площади нужно было повернуть вправо, но все трое увидели немецкого офицера, делавшего рукой знак остановиться. Нас встревожила такая неожиданность. Моя рука машинально потянулась к пистолету. В этот момент раздался спокойный голос Станислава:

– Еще один пассажир, подвезем!

Остановив лошадь, Станислав соскочил и на ломаном немецком языке пригласил офицера: битте шейн! Прошу вас!

Немец пристально посмотрел на белокурого парня, затем перевел взгляд на седоков и, видимо, сделав вывод, что ничто ему не угрожает, показал рукой на покосившийся забор.

– Там цвай копер, чамайдайн.

Зная повадки фашистов, Станислав, не мешкая, подбежал к забору, взял чемоданы и аккуратно уложил их на подводу.

– Зицен зи зих! Садитесь! Прошу! – еще раз жестом пригласил он немца.

– Их зитцен с медхен, – повелительно распорядился офицер. (* Я сяду с девушкой) Я занял место рядом со Станиславом, а немец – с Ядзей.

– Базар? К мама? – любопытствовал офицер, в упор рассматривая лицо девушки.

Ядзя выдержала его наглый взгляд.

– И на базар, и к маме, да еще дела другие есть.

– А, тела! – безразличным тоном протяжно повторил офицер.

В этот момент по лицу Ядзи пробежал испуг. Из-под моей суконной коричневой куртки выглянули две кобуры. Влипли» – решила Ядзя. Я интуитивно почувствовал её волнение Офицер тоже посмотрел на кобуры и, видимо, принимал решение, как ему поступить. Секунды решали нашу судьбу. Необходимо действовать. И смело, немедленно нужно рассеять подозрения офицера. Я приподнял полу куртки, подтянул свисавшие кобуры. Насторожившийся немец успокоился, наверное предположив, что перед ним украинский полицейский.

– Помогайт Германия? Карател? – игриво подмигнул он мне. – Карашо, нада помогайт!

В центре города на углу улицы Богдана Хмельницкого, около сквера, офицер предложил остановиться. Взял чемоданы, дважды сказал «данке» и, как бы мимоходом, обратился к Ядзе:

– Медхен приглашайт офицер? – Но, не дождавшись ответа, весело насвистывая, удалился.

Первое испытание миновало. По-дружески попрощавшись со Станиславом, Ядзя и я направились в другую часть города. По дороге договорились – Ядзя пойдет в разведку к Баранчукам, проживавшим по улице Монополевой, № 18. Варфоломей Иванович Баранчук заведывал ветеринарным пунктом в пригороде Луцка. У него было двое детей – десятилетний сын Володя и восьмилетняя дочь Людмила. Он не терпел украинских националистов, смертельно ненавидел фашистов. Мы были уверены в сочувствии и поддержке Баранчука.

После короткой встречи, которая полностью подтвердила наши предположения, Ядзя пошла по второму адресу, тоже знакомому ей по первому посещению Луцка с моей матерью, на квартиру Григория Обновленного. Позднее у реки Стырь, около помещения районной полиции,. как условились, мы встретились.

– Баранчук и Обновленный работают на прежних местах, дома у них все без перемен, – сообщила Ядзя обстановку. – Жена Обновленного предупреждена, что через час к ней явится сын Марфы Ильиничны. Можешь ей довериться. Адрес запомнил? Ковельская, Наша встреча с Ядзей была назначена на завтра, на три часа дня, в конце улицы Монополевой.

Глядя со стороны, никто не подумал бы, что у нас есть какие-то другие заботы, кроме любовных. Взявшись за руки, мы прошлись по улицам Монополевой и Ковельской, присмотрелись к новым местам. Потом я оставил Ядзю у домика Баранчука, а сам направился на Ковельскую.

Мария Степановна Обновленная и ее мать Теофилия Ильинична встретили меня добросердечно. Григория дома не было, но женщины понимали, что меня больше всего интересует встреча именно с ним.

– Скоро придет Гриша, узнает, что ты сын Марфы Ильиничны, обрадуется, – успокоила Мария Степановна.

Я рассказал о смерти матери. Это встревожило женщин. Теофилия Ильинична заплакала. В это время открылась дверь и в ней показался рослый мужчина в полицей-ской форме.

– Что случилось? – недоумевал он. Мария Степановна рассказала мужу.

– Печально, – протянул Григорий и посмотрел на меня.

– Сын Марфы, Николай, познакомься.

Григорий пожал мою руку.

– Значит, сначала дерево пускает корни, а потом уже начинает расти вверх? Так? К нам прибыл с теми же хлопотами?

– Да.

Григорий попросил подробно рассказать, при каких обстоятельствах погибла мать. Волновался, в чьи руки попали переданные им сведения.

– Командование отряда благодарит вас за помощь, – прервал я его размышления. – Сведения в отряд доставила Ядзя, девушка, которая была с мамой. Помните?

– Знаю, знаю. А ты к нам с ночевкой?

– Деваться больше некуда.

– Оставайся, – без энтузиазма согласился Григорий.

На второй день к Обновленным зашла среднего роста, черноволосая, с голубыми глазами Нина Карст. Она казалась наивной и простой. На лице с тонкими бровями ле-жала печаль. Она была как бы отражением ее жизни, тяжелой, одинокой, безрадостной. С тех пор, как ее муж ушел на фронт, она перебивается на жалких харчах. Немало пришлось хлебнуть горя, пока устроилась на работу в молочный магазин. Но однажды туда явился немецкий офицер. Держался высокомерно. Медленным шагом он подошел к прилавку и спросил:

– Фрау ист фольксдойч? (* Женщина – фольксдойч?) – Нет.

– Кто же ты? – изменил тон немец.

– Украинка.

– А, украинка! – буркнул он под нос и тотчас же вышел. На второй день, в то же самое время, в магазин снова зашел офицер, а с ним – элегантно одетый мужчина в штатском и хрупкая, до безобразия напомаженная девица. Заговорил в штатском.

– Фрау Карст, мы вами вообще довольны, но оставаться в магазине вы больше не можете. Понимаете? Магазин обслуживает по карточкам только немцев. Фольксдойч Лора Брендорф вас здесь заменит.

Нину снова напугала неизвестность. Опять без работы. Кому пожалуешься? Кто тебя поймет? Эти продажные фольксдойчи? Или пресыщенный немецкий офицер?

Снова потянулись дни поисков работы. Наконец Нине удалось устроиться уборщицей в общежитие немецких офицеров. Перед тем, как ее туда взяли, строго-настрого предупредили:

– За проявление неуважения к немцам, вредные разговоры – тюрьма.

Нина начала работать и всячески старалась проявить себя с лучшей стороны. К этому времени она уже была связана с подпольщиками и аккуратно выполняла их зада-ния. Не один раз в ее комнате велись жаркие разговоры о самом насущном. Впоследствии квартира Карст стала конспиративной. Поэтому товарищи всегда заботились о том, чтобы ее хозяйка оставалась вне всяких подозрений.

– Немцы должны быть тобой довольны. Старайся им понравиться. Иначе у тебя нельзя будет собираться…

На улицу мы вышли вместе с Ниной. Стоял тихий вечер. Никилевым блеском отливала извилистая река Стырь.

– В Луцке устраиваетесь? – осведомилась Нина.

– Смотря какая работа подыщется.

Как знать, почему она этим интересовалась. Но в разговоре одной фразой я дал понять, мол, буду весьма признателен, если мне не дадут здесь скучать, разумеется, в хорошей компании. Мне почему-то вспомнились слова, сказанные Лукиным перед моим уходом в Луцк: «Дело не легкое, нужна выдержка, воля».

– Как же проходит ваша жизнь в Луцке? – в свою очередь спросил я у Нины.