– Надо возвращаться, в Клевани немцы…

Среднего роста, коротко остриженная, с черными красивыми глазами девушка решительно связала узел.

– Идемте! – обратилась она к уставшей, чуть сгорбленной матери Евдокии Дмитриевне Савельевой и ее сестре Евфросинии.

Женщины доверчиво посмотрели на Пашу. Лицо ее чуть вытянулось, но во всем облике не было видно растерянности.

– Боже, ведь мы так изнемогли, доберемся ли обратно в Луцк? – грустно произнесла в ответ мать, повязанная белым платочком.

Трое медленно двигались по дорогам на запад. Везде виднелись еще горячие следы жестоких боев с гитлеровскими захватчиками: то на обочине дороги застряла в безмолвии грузовая машина, то всеми позабытая стояла опрокинутая крестьянская повозка, то в стороне валялась подбитая, с поднятым жерлом пушка. Лишь изредка встречались с настороженными лицами женщины, за которыми торопливо семенили дети. Куда они передвигались? Куда их гнала неожиданно разразившаяся война? Возможно, как и Паша со своей родней, после неудачной попытки уйти подальше от ворвавшихся в город фашистов возвращались к своим очагам. Или уходили из оккупированного Луцка в село, где они надеялись облегчить свою участь?

Дороги эти казались длинными-длинными, и никто не испытывал наслаждения от живописной местности, которой так богата волынская земля. Ничто не радовало женщин. Даже Паша, так любившая природу, и та оставалась безразличной к пышному зеленому убранству лесов, к ярким цветам на полянках, молодым перелескам, мирному щебетанию птиц. А как все вокруг красиво! Какой живописной встает панорама украинской земли в эту чудесную июньскую пору!..

Измученные и голодные, ранним серым утром спутницы вошли в Луцк. Вот он, город, с которым сроднились, полюбили его. Знакомые улицы были молчаливы, печальны. По ним только сновали солдаты и надменные унтеры. Кованые фашистские сапоги топтали советскую землю… Паше, погруженной в раздумье, все это казалось страшным сном. В памяти воскресали годы юности. Десятилетка № 3, город Ржев. На выпускном вечере седовласая учительница с добрым сердцем напутствовала своих питомцев: «Вы вступаете на путь самостоятельной жизни,- говорила она,- не думайте, что все в ней дается легко. Чтобы построить красивую жизнь, надо быть трудолюбивым, честным, волевым человеком и прежде всего любить Родину».

Сейчас девушка думала, какой глубокий смысл заложен в этих простых словах. «Слабые духом не смогут бороться со злом. Нужно быть сильным, несгибаемым…»

Любовь к труду привили ей с детства родители, простые крестьяне. В те далекие детские годы в ней проявилась одна черта характера – желание и умение без хныканья преодолевать невзгоды. Вспоминалась суровая зима. В поединке на лыжах она вырвала у соперниц трудную победу – первой пересекла финишную ленточку. Кажется, и сейчас шумят в ушах аплодисменты подружек.

Потом она закончила Московский кредитно-экономический институт. И наконец с добрыми напутствиями приехала в Луцк. Сердечно встретил ее украинский город. Но вот нежданно грянула война. Вместе с матерью и теткой комсомолка Савельева пробивалась на восток. Потом намеревалась отправить женщин на родину, в Ржев, а затем попроситься в действующую армию. Но замысел осуществить не удалось. Савельевы возвращались в Луцк в состоянии отчаяния.

На повороте показалась группа немецких солдат. Завидев хорошенькую девушку, они начали зубоскалить. Рыжеволосый спросил:

– Куда, милочка, спешишь? Пойдешь с нами?

Другой с усмешкой добавил:

– А может, только со мной?

– Го-го-го…- разнеслось вокруг.

На лице Паши отразилось страдание. Она отвернула голову, нахмурила брови. Солдаты говорили на немецком языке, но Паша все отлично понимала.

Евдокия Дмитриевна забеспокоилась, шутки солдат ее напугали. Она прибавила шаг.

– Паша,- обратилась она нарочито громко, дабы увидели – девушка не одна.- Идем домой!

Какой-то солдат сострил:

– Курт, а ты пригласи с дочкой мамочку!

Снова улицу огласил хохот. Паша невозмутимо посмотрела на солдат.

В воздухе повис лязг металла. Рычали тяжелые танки с длинными жерлами пушек. Остановит ли их Красная Армия? Где?..

Квартиру Савельевых по улице Спокойной немцы превратили в склад награбленных вещей. Паше пришлось много побегать, пока с трудом удалось подыскать небольшую комнату по улице Хлебной, № 14. Тут и поселились всей семьей.

Сегодня Пани вышла на мост Бема, по которому громыхали подводы с награбленным добром, грузовики с немецкими солдатами. Зеленый лужок, раскинувшийся в стороне, и панорама города, за которым открывалась даль, синяя и спокойная, не радовали ее. На улицах всюду пестрели приказы фашистов. И в каждом из них большими буквами-«расстрел». Под приказами стояла подпись генерального комиссара Волыни и Подолии генерала Шене.

Перед войной Паша работала в банке. Теперь в этом здании засело гестапо во главе с Фишером. В католическом монастыре фашисты устроили тюрьму, а рядом – лагерь для военнопленных. Над двухэтажным домом по Улице Шевченко, № 45, где разместился гебитскомиссариат, развевался фашистский флаг со свастикой. Сквозь сизую дымку отсюда был виден суровый, с квадратными башнями замок Любарта – еще один фашистский застенок.

Когда Савельева увидела измученных советских военнопленных, загоняемых немцами за колючую проволоку, у девушки было такое состояние, будто ее обдали холодной струей воды. Взбудораженный мозг сверлила мысль: «Как измываются над людьми!» Глаза ее блестели огнем ненависти.

– Лишь бесчувственный человек может остаться равнодушным ко всему, что творится,- делилась Паша с матерью.- Если бы ты только видела военнопленных. На какие страдания они обречены!.. Теперь весь город охвачен страхом. Людей без всякого повода бросают за высокие каменные стены замка Любарта.

– А что там, доченька? – наивно полюбопытствовала Евдокия Дмитриевна.

– Теперь тюрьма. Даже на расстоянии оттуда слышны крики истязаемых…

Чуткое материнское сердце не обманывало Евдокию Дмитриевну. Что-то опасное задумала Паша.

– Да разве такой беде поможешь?

– Мама!..

– Чего ты, Паша? – смутилась от оклика дочери и понизила голос Евдокия Дмитриевна. Быстро откинула передник, обтерла мокрые руки и испуганно взглянула на дочь.

– Мириться с таким злом нельзя, нужно с ним бороться.

– Пашенька, будь осторожна. Пойми, родная, одна ты ничего не сделаешь. Придет время, с них за все спросится. Знаешь, в народе сказывают: спела бы рыбка песенку, да голоса нет. От того и лютуют, ироды.

Паша подошла к матери и нежно провела рукой по ее серебристой голове.

– Тем и опасна их лютость. В ней они могут погубить много наших людей.

– Родная моя девочка, я пугаюсь твоих слов, риск ведь какой!

– Не волнуйся, мамочка, я буду не одна. Кто из честных людей станет спокойно наблюдать, как бесчинствуют оккупанты?

– Пашенька,- буквально взмолилась мать,- прежде надо подумать о работе, как дальше жить, где продуктов достать. Прошу тебя, будь рассудительной.

Долго еще длилась тревожная беседа матери с дочкой. Трудно было переубедить Пашу, сдержать ее порывы. Мать поняла: ее любимая дочь не свернет с намеченного пути…

Был конец лета. На редкость богатым выдался урожай. От изобилия сочных плодов гнулись ветки яблонь. Дозрели сливы и груши. Зеленели орехи. День, залитый жарким солнцем, казался долгим-долгим. Даже не верилось, поступится ли он когда-нибудь перед сумерками с их вечерней прохладой, таинственным шепотом ночи и не-иссякающим благоуханием цветов.

В другое время люди радовались бы такой поре, буйной зелени, тихому плеску волн задумчивой Стыри. А сейчас? Девушка пристально вглядывалась в безмолвные улицы, притихшие парки и скверы, в тупые лица жандармов.

Опустив голову, шла Паша мимо гебитскомиссариата и, быть может, не заметила бы худощавой женщины, лукаво ей улыбнувшейся, если бы ее не окликнул знакомый голос: