– Здравствуй, Савельева!

Паша остановилась, от неожиданности всплеснула руками:

– Мария Ивановна! – радостно вырвалось у нее.- Вы? Как я рада!

До войны они вместе работали в банке. Мария Ивановна слыла активисткой и чутким товарищем. Паша привязалась к Дунаевой, хотя та и была намного старше ее.

Дунаева забросала Пашу вопросами. Где застала война? Что делает? Здорова ли мама? Окинув внимательным взглядом хорошенькую по-прежнему девушку, Мария Ивановна полюбопытствовала:

– Как проводишь время? В клубе бываешь? Танцуешь?

– Как можно такое предположить!

Мария Ивановна уловила нотку обиды в ее голосе и поспешила загладить нелепый вопрос.

– Это я так, между прочим. Не все ведь такие, ты же знаешь.

– Знаю.

– Ну вот, не серчай.

Дунаева и Савельева еще о многом переговорили, но обеим казалось, будто они очень мало друг другу поведали о пережитых днях, перенесенных лишениях и, главное, не затронули того, как же будет завтра, послезавтра. Что ожидает их в будущем? Эти мысли в одинаковой степени волновали обеих.

Мария Ивановна однажды говорила об этом и с Наташей Косяченко, которая с двумя детьми приехала сюда в мае из Полтавы погостить и не смогла в первые дни войны выбраться из Луцка. О том же она беседовала и с подругой, солдаткой Анной Остапюк. Настроение у них подавленное, но никто, как выразилась Наташа Косяченко, не собирался сидеть сложа руки. Мужья их дерутся с врагом на фронте, а они будут им помогать в тылу.

Шли дни, а с ними приплывало к сердцу все больше и больше огорчений, и в то же время крепло желание мстить фашистам. Женщины стали собираться чаще, толковали между собой подолгу. Потом Наташа Косяченко рискнула пойти в лагерь военнопленных и передала им хлеб. Когда она возвратилась, не могла успокоиться. Какой у них страшный, изнуренный вид!

– Нужно что-то предпринимать,- говорила Косяченко подругам. Решили снова собраться у Дунаевой, обсудить положение. Встретив Пашу Савельеву, Мария Ивановна пригласила ее к себе.

– Приходи, Паша, ко мне домой, мы с тобой по-бабьему и поболтаем вместе с моими подружками. Ну, как? Ждать тебя?

– Приду. Адрес прежний?

– Да.

Паша вернулась домой в хорошем настроении. Мать предположила, что Паша наконец устроилась.

– Нашла работу?

– Нет, мамочка, порадовать пока вас не могу.

– А настроение у тебя веселое!

– Знакомую встретила. Пригласила в гости. Вот и все.

– Кто такая?

– Ты ее не знаешь, – Дунаева. Мы с ней раньше встречались по работе, домой к ней не раз заходила:

– С хорошими людьми, конечно, свидеться стоит.

Сумерки быстро заполнили комнату. Евдокия Дмитриевна не видела выражения лица Паши, но, скользнув по нему тревожным взором, она сердцем почуяла: непонятное затеяла дочка.

Утром следующего дня Паша отправилась к Дунаевой. Мария Ивановна ждала ее. Муж Дунаевой – конюх бургомистра Луцка Кульгофа – еще на рассвете отправился на работу. Бургомистр был злым, надменным, жестоким чиновником. Он выезжал в город, как правило, со своим любимым бульдогом. Сидели они рядом. Над миндалевидными глазами Кульгофа выступал высокий лоб с двумя синеватыми прожилками. Даже родинка на левой щеке не нарушала суровости круглого лица. Кульгоф почти никогда не разлучался со стеком и любил им похлопывать по начищенным до лоска голенищам, а в минуты деловых бесед ловко подбрасывал его под мышку. Собака, присев на задние лапы, ворочала по сторонам своими выпуклыми глазами.

Завидев такой выезд, люди шептались:

– Собачья упряжка едет!

– Смотри, как надулся Кульгоф, злее бульдога!

– Собака и та добрее хозяина!

Чья-то смелая рука приклеила к кузову открытой брички листок с надписью: «Кульгофа и бульдога ждет одна собачья дорога».

К счастью, конюх первым заметил дерзкую выходку и своевременно сорвал листок. Муж Марии Ивановны во всем старался угодить бургомистру, не гневить хозяина.

– Люди пусть думают, как хотят, а мы свое дело знаем. Правда, Мария?- обращался он к жене. – На нас народ в обиде не будет!

Мария Ивановна рассказала Паше о работе мужа, о бургомистре и остановила взгляд на гостье. На Паше аккуратно сидела белая кофточка с ажурным воротничком. Стройные бедра облегала черная юбка.

– На тебя поглядишь, Паша,- призналась Дунаева,- и забудешь, что вокруг столько горя.

– А вам, Мария Ивановна, не видно, что делается в моей душе,- прямо в лицо ответила Паша.

– Хоть и не видно, но догадываюсь.

Разговор принял вполне откровенный характер.

– Паша, мы знаем тебя как хорошую комсомолку и давай говорить не таясь. Ты моложе меня и тебе, возможно, труднее осмыслить все происходящее вокруг. Но вдумайся, родная, и скажи так, как велит сердце: можем ли мы дальше прощать злодеяния фашистам? Ведь что творят! Людей наших губят! Оно, конечно, одним гусем поля не вытопчешь, а вот если ты, я да еще подружки, смотри-и сила появилась. Правду говорю?

Легкая улыбка пробежала по лицу Паши. Ей не верилось, что эта добродушная женщина советуется с ней. А разве не она сама, как только вернулась в израненный город, зажглась чувством мести за кровь и слезы мирных советских людей? Паша подошла к Марии Ивановне, обняла.

– Теперь мне легче, – шептала она. – Сейчас мы вдвоем терзаемся думами, а будет нас больше? Намного больше? Правда?

– Конечно, конечно,- подтвердила Мария Ивановна.- С тобой, Паша, нас уже пятеро.- И, заметив удивление в ее глазах, объяснила: – Я познакомлю тебя с Наташей Косяченко, Анной Остапюк… Ты их не знаешь, а познакомишься – увидишь, какие это хорошие люди.

О связях с Виктором Измайловым, коммунистом, который воодушевил Марию Ивановну на организацию подпольной группы, был ее негласным руководителем, Мария Ивановна пока умолчала. Она не решилась назвать его фамилию, тем более, что не знала, как отнесется Паша к предложению войти в создаваемую подпольную группу. «Придет время, Паша сама о нем узнает»,- рассуждала Дунаева.

В Луцке мало кто знал Виктора Измайлова. Прибыв в этот город незадолго до начала войны к своему брату Вячеславу Васильевичу, адвокату по профессии, он при содействии горкома партии только лишь успел устроиться на работу в ремесленное училище. Круг знакомых был не широк, и это обстоятельство явилось главным фактором при решении вопроса о том, чтобы оставить Измайлова в подполье.

Над городом кружили фашистские самолеты, когда коммуниста Вячеслава Васильевича Измайлова вызвали в горком. Беседа была очень короткой. Городская партийная организация выясняла возможность его участия в партийном подполье. Все были готовы остановиться на его кандидатуре. Но вот беда, ведь адвоката Измайлова многие жители Луцка очень хорошо знают, поэтому вероятность строгой конспирации отпала.

– Жаль, товарищ Измайлов, но мы не можем поручить вам такое задание. Возможно, это и к лучшему, для общего дела.

– Есть другой вариант! – вдруг воскликнул Вячеслав Васильевич.- Виктор, мой младший брат, тоже коммунист, и его здесь почти никто не знает. На него можно положиться, я ручаюсь за него и как брат, и как коммунист.

– Где он сейчас?

– В военкомате. Просится призвать его в действующую армию в первую очередь.

Работник горкома, пожилой мужчина с усталым лицом, связался по телефону с облвоенкоматом. К счастью, документы у Измайлова только что взяли, и он находился еще там. Через полчаса Виктор был в горкоме. Его спросили, готов ли он выполнить поручение партийной организации Луцка, и, когда получили утвердительный ответ, ему все подробно объяснили.

– Повторяю, ваше преимущество в том и состоит, что вас никто или почти никто в Луцке не знает. Первые несколько дней вам придется скрываться, а потом явитесь как дезертир, не пожелавший служить советам. Товарищи из центра с вами свяжутся, а вы начинайте действовать. Только осмотрительно, не подвергайтесь риску тогда, когда в этом не будет острой необходимости.

Собеседники встали. Над Луцком разрывались снаряды. Враг вел интенсивный обстрел города.