– Мать не ищи, Ростислав,- сказал Банацкий упавшим голосом.- Мы можем разыскать только Ядзю, которой удалось избежать жестокой участи.

Ростислав вскинул голову, испуганно посмотрел на товарища.

– Что ты, Павел! Я же видел, как мать за Ядзей подбежала к скирде. Я же видел…

Не договорив, Ростислав положил у ног неразлучный автомат, руками обхватил голову. Слезы застлали усталые глаза…

Павел Банацкий не тревожил Ростислава. Он понимал, какую сыновью боль переживает друг. Но когда в тишине снова прозвучали выстрелы, он дотронулся рукой к его вздрагивавшему плечу.

– Успокойся, дружище, Марфу Ильиничну не воскресишь… Пойдем,- слышишь, кто-то уже рыщет по лесу.

Банацкий взял под руку опечаленного Ростислава и повел его. Шли молча. Ростислав остановился.

– Как же мы уходим, не похоронив мать?

– Сейчас мы бессильны что-либо предпринять. Но сюда мы скоро вернемся, тогда жители покажут ее могилу.

Сумерки застали боевых друзей возле хутора Вырок. Здесь они наконец разыскали Ядзю. Она была мрачная, с бледным лицом. До сих пор девушка ощущала теплоту ладони добродушной женщины, видела ее добрые глаза… Что она может еще рассказать!

– Ядзя,- глухим голосом обратился к ней Ростислав, ты…

– Не будем сейчас, Ростик, умоляю,- перебила его Ядзя.

Возвращаться предстояло открытым полем, друзья должны были миновать несколько сел. Во избежание неожиданностей, решили переждать до наступления темноты. Расположились вблизи заболоченной лужайки. Павел Банацкий хотел скоротать время, отвлечь друзей от грустных мыслей, и он поведал им невыдуманную историю:

– Летом прошлого года,- рассказывал он,- я вместе с сыном лесника Яковом Добрыниным ушел из села к партизанам, где был командиром Кирилл Михайлович Алексеев. Кличка за ним укрепилась довольно странная- «Махно». Мы добрались до отряда и решительно заявили: от вас никуда больше не пойдем.

– А если прогоним?-пошутил командир.

– Все равно не пойдем! Раздался дружный хохот.

– Ну, что ж,- сказал Махно,- оставайтесь. Жалеть не станете? Здесь мама завтрак вам не подаст. А вообще, ребята, что вы умеете делать?

Тут мой дружок буквально выпалил:

– Могу петь петухом.

Дружный хохот снова огласил лес.

– Как настоящий?

– Да.

Яков продемонстрировал свое петушиное искусство, трижды пропел «ку-ка-реку».

– Действительно не отличишь. Это, пожалуй, пригодится, – обнадеживающе заговорили партизаны.

Через несколько дней нас послали на боевое задание. Яков и я шли с несколькими автоматчиками. Потом Якова оставили в кустарнике, а сами направились к железнодорожному полотну. В условленное время раздалось певучее «ку-ка-реку». Двое немцев, охранявших участок дороги, почуяв птицу, остановились возле переезда, стали прислушиваться. Партизаны тем временем подошли к мосту, под его фермы подложили взрывчатку. Вот уже невдалеке послышалось пыхтение паровоза. Над тяжело груженным составом повисли в воздухе белые облачка пара.

– Шнур! – скомандовал старший. Раздался оглушительный взрыв – мост рухнул. Вагоны с грохотом вздыбились, весь состав свалился под откос…

Рассказ Банацкого отвлек товарищей от печальных дум. Незаметно день сменили сумерки.

– Пора! – скомандовал Банацкий.- Пойдем напрямик, иначе наткнемся на пикеты. Ядзя следует за мной, Ростислав – замыкающий.

Поздно ночью друзья подошли к окраине села Кричильск. Павел остановился.

– Может, заглянуть в отчий дом? – нерешительно обратился он к попутчикам.

– Зайди, обрадуются твои… А мы побудем возле хаты. Только не долго!

Ночь выдалась темная. От реки Горынь тянул холодный ветерок. В памяти пробежало беззаботное детство и юность, проведенные в этих живописных местах. А ныне по родному клочку земли приходится идти с оглядкой. Недалеко от порога заскулила собака, она узнала хозяина и бросилась ему на грудь. Павел ласково гладил юлившего пса.

– Ну, постой, хватит, Барбос. – Потом он постучал в окно.

– Кто? – кликнул настороженный женский голос.

– Это я, Татьяна, открой,- негромко промолвил Павел.- Он вошел в открытую отцом дверь.

– Все живы, здоровы! Милые мои!..

– Все, все, родной…- вторили в возбуждении отец и Татьяна. Растроганная приходом мужа, жена поведала ему о том, как бандиты дважды врывались в дом.

– Мне и детям грозятся смертью, если ты не вернешься домой,- всплакнула Татьяна.- Предупреждали: «От нас не скроется! Мы его найдем!»

Не зажигая света, Павел подошел к спавшим в кроватках детям. Он целовал сонных Катю, Леню и Валю, прижимал их головки к своим щекам, нежно поправлял одеяло: «Спите, родные, спите…».

Как много хотелось сказать жене! Но у Павла оставались считанные минуты, его ждали. Спросил, хватает ли харчей, не болеют ли дети.

– Не тужи, Татьяна, скоро будем вместе,- успокаивал Павел жену.- А сейчас мне пора.

– Куда же так скоро?

– Задерживаться опасно, коли приметят нас на рассвете – беда. Будь здоров, отец, до встречи, Татьяна…

Павел поочередно их расцеловал. На скулах под кожей ходили желваки.- А с душегубами обязательно встретимся!

– Павел!..- со слезами на глазах повисла на его шее Татьяна.- Не уходи! – умоляла.

– Опомнись, Татьяна,- вмешался отец. – Он же не волен собой распоряжаться. Дождемся его здоровым и невредимым.

Татьяна понимала: если бандиты узнают о возвращении мужа, ему не сдобровать. И только при одной этой мысли она сразу согласилась.

– Корюсь твоей воле… Только немного провожу.

Подошли к реке. Перед ними открылась даль, синяя и спокойная. Горынь лениво текла в спокойных берегах. Татьяна шепнула мужу:

– Тут я видела лодку. Поищу.

К счастью, лодка оказалась на месте. Бесшумно усевшись в нее, партизаны попрощались с плачущей Татьяной и переправились на противоположный берег. Небо на востоке заалело, близилось утро. Ядзя, Павел и Ростислав миновали Гуту-Степанскую и подошли к заветному лесу.. Через несколько дней они добрались в свой отряд.

Крестьяне позже рассказывали, кем был в действительности Грищенко.

– Всю жизнь воровал, таким путем и нажил себе хозяйство,- с гневом отзывались о нем старожилы.

С вторжением немецких оккупантов на Украину Грищенко поступил на службу в немецко-украинскую полицию. Гестапо сразу оценило его качества. И так как он жил у самого леса, где часто появлялись партизаны, фашисты задумали наиболее выгодно использовать предателя. Для видимости его арестовали, затем был инсценирован побег. С той поры Грищенко «скрывается». Выслуживаясь перед фашистами, агент и привел жандармов в дом Загоруйко. Но они опасались открытой схватки с партизанами. Никто из них не решался войти в дом. Тут на помощь подоспел случай. Мимо проходила женщина, ее задержали и силой оружия принудили забежать во двор и крикнуть: «Немцы! Спасайтесь!» Так жандармы надеялись всполошить партизан и в суматохе перестрелять их.

Избитый фашистами Загоруйко, пошатываясь, вошел в дом. Здесь его взору открылась страшная картина: в кухне на полу корчилась от боли тринадцатилетняя дочь Антося с зияющей раной в груди. В какой-то миг проблеска сознания дочь узнала отца и еле пошевелила губами: «Та…ту».

В первые минуты Петр Аврамович точно одеревенел, его потрясло увиденное, он не мог шевельнуть рукой, ноги стали чужими, а в глазах, больших черных глазах, застыл ужас.

– Боже, что делать? Что делать? За что тебя казнили, доченька?!

Крупные слезы скатились по щекам, оставляя на них влажный след. Обезумевший от горя, Петр Аврамович разводил руками, он не знал, как облегчить страдания дочери. Потом быстро сбросил с себя латанный пиджак, сильным рывком оторвал кусок полотняной рубахи, неловко перевязал кровоточащую рану дочери, собрал последние силы, осторожно поднял ее и понес к своему брату Федору, проживавшему по соседству. Бледное, безжизненное лицо Антоси запрокинулось вверх. На ее красивых тонких губах проступила синева. Длинные черные ресницы оставались неподвижными, а золотистые волосы развевались по ветру…