Вышла старушонка в фетровых сапогах, что-то пробормотала и, размахивая сморщенными, как скорлупа грецкого ореха, руками, стала зазывать посетителей внутрь. Глядя на ее хитрые и еще довольно молодые с прищуром глазки, я подумал: «Да, матушка, сейчас ты стара, жизнь твоя почти закончилась. Но каким резвым жеребенком была ты когда-то!» Я проследовал вместе со всеми и очутился в холле, который напомнил мне мою старую школу в Хаарлеме, где нам вдалбливали азы букваря одновременно с преданностью королевскому дому. Я знал наизусть все пятнадцать строф «Вильгельмуса».

«Либман, пересядь на заднюю парту!»

В помещении было жарко, сильно пахло камфорой. Я посмотрел на окружавшие меня со всех сторон расплывчатые фрески на стенах. На одной — чухающий по снегу мамонт, на другой динозавр, птица додо, рядом с представителями царства фауны, которые пока еще не вымерли. Это был Зоологический музей. Я сдал свой плащ в гардероб — за перегородкой, в зарослях пустых вешалок шныряла целая рота карликов. Почему-то один из гномов, силой не уступающей дауну, стал тянуть у меня из рук чемоданчик Жан-Люка.

— Нет! — закричал я, — нет. Это частная собственность!

С мрачным видом подошел другой карлик, несколько раз он что-то прокричал, потирая под пиджаком свой яйцевидный горб. Чего он от меня хочет?

— Вы должны сдать свой чемодан, иначе вам придется заплатить штраф в размере тринадцати рублей, — перевела для меня на английский молодая женщина, стоявшая позади меня в очереди.

У нее была потрясающая балетная фигура, ее дочка со светлыми, блестящими как атлас волосами, казалась почти точной копией матери. Как удивительно устроены биологические законы, если все идет как надо!

— Merci madame,[35] — учтиво поклонился я, одновременно чувствуя, что карлик тянет у меня из рук десятку.

Я погладил девочку по голове, попрощался с балериной и отошел. «Взгляни, Янтье, где здесь туалет?» Возле шести булькающих писсуаров я заправился двумя глотками водки, спрятал флягу и снова вышел в коридор. Вереница школьников с гомоном поднималась вверх по лестнице. Я уже хотел было войти в первое выставочное помещение, в зал с высокими колоннами, как взгляд мой вдруг упал на слоненка.

Милостивый Боже, это был слон-младенец, твердый как гранит. Я поставил на пол чемоданчик, погладил животное по пластиковой коже и попытался расшифровать табличку, установленную возле его левой лапы. Из всей надписи я уяснил только одно: слоненок, по той или иной причине — будь то болезнь, удар молнии, пуля охотника — в 1954 году погиб и превратился в чучело. Как печально своими янтарными глазами-бусинками смотрел на меня этот упитанный отпрыск африканской саванны! Оглядевшись по сторонам, я быстро пропустил еще несколько глотков и прошептал: «Да уж, дружище, я не знаю, почему так случилось — ибо жизнь остается для меня загадкой, — но мой отец, Йоханнес Либман, скончался в том же трагическом году, что и ты. Вернее сказать, спрятал концы в воду. Ты веришь в случайность?» Но животное, разумеется, ничего мне не ответило — я все понимаю, я ведь не сумасшедший. Слон уже давно покойник, тридцать четыре года, если говорить точнее; за подобный срок мальчик становится мужчиной, раскрывается как личность, может зачать детей и…

Люди, как же мне повезло! После всех своих мытарств я наконец очутился в русском музее, и не на каком-нибудь никчемном складе художественных экспонатов, не на выставке картин с вымышленными сюжетами, а среди подлинной природы. Алкоголь компенсировал бессонную ночь. В зал с колоннами я вошел бодро и провел в нем, блуждая среди витрин, целый час, а может быть, и полтора. Где-то под потолком болтался гигантский скат, обнаруживавший разительное сходство с современным американским самолетом-разведчиком. Все это когда-то дышало, плавало в теплых голубых водах, совокуплялось, а теперь… У меня просто в голове не укладывалось. Все вдруг стало жестким как гранит!

Я прошел дальше. У окна, рамы которого были заклеены оберточной бумагой, стояли двое: толстяк в летнем костюме и тщедушный парнишка с рыжеватой растительностью на лице; они фотографировали друг друга, как влюбленная парочка. Вдруг толстяк перевел ласковый взор своих водянистых глаз на меня. Что нужно от меня этому сексуальному авантюристу?

Я спрятался за стеклянным шкафом с экспонатами, потер ладонями лицо и вдруг обнаружил в стеклянном саркофаге первого в своей жизни осетра. Это была белуга длиной не меньше трех метров. Сколько килограммов икры она выбросила, прежде чем в ее доисторические жабры вонзился нож? («Рыбе, запомни, Янтье, вспарывают жабры, а человеку горло»). Чуть подальше стояли колбы, наполненные спиртосодержащей смесью гранатового цвета, в них плавали зародыши ежей, свиней, львов и жирафов — целая серия артефактов, я не мог смотреть на это без слез. А затем шли бабочки! Сверкающие всеми цветами радуги, они лежали в старинных шкафах, классифицированные по видам и расцветкам, приколотые булавками к своим могилкам из матового черного бархата. До чего великолепна и разнообразна природа! Я словно попал в праисторический лес, представлял себе, как промозгло и гадко на улице, и был действительно счастлив. Да, на какую-то долю секунды я даже забыл эту злосчастную историю с Эвиным обручальным кольцом.

Я поднялся по лестнице на второй этаж, с каждым шагом камфорный дух все усиливался. В уставленном ящиками коридоре я увидел, как мужчина и женщина в медицинских халатах скрылись в некоем подобии алькова. Пройдя мимо двери, остававшейся неплотно закрытой, я заглянул внутрь и тут же невольно отпрянул на несколько шагов. Никогда не забыть мне того, что я увидел в щелку. В помещении, выложенном плитками и освещенном трепещущим светом неоновых трубок, эти двое извлекали из трупа животного внутренности. Эта работа явно доставляла им удовольствие. Туша лежала в стеклянной ванне, голова была прикрыта платком. Мужчина и женщина голыми руками доставали кишки, органы, ленточки свернувшейся крови. Что это было за животное? Я выронил чемоданчик. Доктора испуганно посмотрели на меня, на лицах у обоих выступил пот, словно я застиг их в момент извращенной любовной игры. Женщина стала приближаться ко мне, размахивая руками, фиолетовыми по локоть; что-то прокричав, она захлопнула ногой дверь прямо перед моим носом.

Я побежал, весь дрожа и делая на ходу из фляги последние глотки. Чтобы поскорее забыть ужасную сцену, я затянул памятную с детства песенку. Меня мучил один вопрос, не найдется ли в этом забытом Богом заведении — не найдется ли в этом заведении, Янтье, кафетерия, или какой-нибудь палатки, где можно было бы купить бутылочку? С этим вопросом я подошел к женщине с птичьей головой, дремавшей на стуле в следующем зале.

— Билет! — гаркнула тетка, протягивая ко мне лапу цвета медяка.

Я предъявил ей входной билет, она махнула рукой, дескать, можно проходить, и я очутился в зале, похожем на кафедральный собор. Со всех сторон меня окружали скелеты, собранные по принципу конструктора. Некоторые из них были высотой до потолка. Скелеты обезьян, зебр, бегемота, слона. Это какой-то гигантский склеп!

На ребре у мамонта висела табличка, на ней тушью было обозначено место находки, где-то в Сибири. Вот, значит, чем занимались те люди в выложенной плитками каморке! Освежевывали туши. А кто даст гарантию, что, при все возрастающей коммерциализации, сюда не доставляют контрабандой животных, тайно умерщвленных браконьерами? Омерзительно!

Я уже хотел было уйти, как вдруг увидел за бликующими стеклянными дверцами шкафа череп человека, на который наслаивалось отражение моей собственной физиономии цвета туалетного мыла. Я словно прирос к месту, на котором стоял.

— Hello tsar,[36] — произнес я вслух по-английски (привычка говорить на этом языке у меня тоже от отца). — How do you do?[37]

— Very well,[38] — просопел неизвестный у меня над ухом.