– Ах вот как, – вкрадчиво хмыкнул Черный, подходя вплотную к зеркалу. – Вот кто показал тебе дорогу сюда. Значит, хочешь поменяться? Тогда возьми, пожалуйста. На.

Тишкин портрет окунулся в зеркало и прошел сквозь него. Ника дернула за краешек к себе. И чуть не упала, потому что портрет с той стороны никто не держал. Все оказалось проще простого.

– А теперь твоя очередь.

Ника замешкалась.

Она ведь уже забрала Тишку. Зачем ему Лев? Показала и хватит. Лев, правда, предупреждал, чтоб обязательно отдала, но все же… А если… если Черный перевернет его? Порвет? Сожжет? Утопит в болоте? Что тогда будет с Львом? Нет, отдавать нельзя!

Черный не двигался, она видела только размытую тьму под капюшоном.

– Дай. Я жду.

Ника испуганно помотала головой.

– Ш-ш-ш-ш, – Черный легко оттолкнулся от зеркала. Повернулся к стене портретов. Тени под капюшоном насмешливо шевельнулись.

– Маленькая моя девочка… до чего же маленькая. Смотри, кто у меня есть еще.

– Мама, – жалобно выдохнула Ника, а Черный засмеялся, будто льдинки рассыпал по жести.

– Мама, ну конечно мама… она ведь тоже живет здесь. Все живут в моем доме, девочка. Все мамы, папы и бабушки.

Перед глазами поплыли знакомые лица – мама, соседка, Тишкина бабушка. А потом в зеркале отразились ее собственные глаза с расширившимися темными зрачками.

– Ты тоже живешь в моем доме, Ника. Я здесь Хозяин! – Зеркало тихо зазвенело, откликаясь на его голос. – Отдай!

Ника закаменела. Ей казалось: отдаст портрет Льва – случится ужасное.

– Ну?!

– Сейчас… Черт, нет!

Забытый Джучи выскочил из-под шкафа, прыгнул на близкое кресло, а оттуда – прямо в зеркальную дверь. Черный отпрянул, а кот пролетел насквозь и приземлился в зазеркалье, на его стороне.

Полы плаща разлетелись в стороны, щелкнули лошадиные челюсти.

– Джучи!!!

Ника прыгнула следом.

В зеркало.

Это получилось само собой. Кот прыгнул – и она прыгнула.

Мир остановился и задрожал, завибрировал, загрохотал, точно взлетающий самолет.

Ника видела свои ноги в прыжке, шарахнувшуюся черную тень, складки плаща, кружащиеся портреты, а дальше – спящих людей без лиц, их белую гладкую кожу в синих и розовых жилках.

Тишка, задыхаясь, завернула за угол мрачного серого дома. Перед ней расстилалась знакомая Университетская набережная, Академия художеств, спуск к Неве.

И сфинксы.

Один смотрел на нее со своей платформы миндалевидными глазами, с губ на шею спускался огромный шрам. Внизу, на длинных ступеньках, ближе к воде, устроилась женщина в синих потрепанных джинсах и красной футболке с Че Геварой на спине.

Тишка облегченно рванулась к ней.

Кошка строптиво вывернулась у нее из рук.

– Господи, как хорошо, что вы тут! – крикнула Тишка, невольно оглядываясь – не выбежал ли кто следом из-за угла?

– Привет, – кивнула женщина. – Хорошо, что я тут. Садись, поговорим.

Длинные рыжие волосы она закрутила в хитрые косы вокруг головы. Кошка с достоинством устроилась у ее ног.

Тишка растерянно опустилась рядом. Она не знала, что делать дальше.

А женщина смотрела на воду, на золотой шлем Исакия по ту сторону реки.

– Тут связь совсем не ловит, – заметила рыжая, скосив зеленый глаз. – Но ты можешь позвать нужного тебе человека. Я помогу. Может быть, он услышит и придет.

– А… ясно.

Хотя было абсолютно неясно.

– А это… ваша кошка?

– Это не моя кошка, это я сама.

– А… ясно.

– Ясно?

– Нет, черт возьми! Ни черта не ясно! Где я? Кто вы? Где другие люди? Мне нужна помощь, понимаете?! Мой папа… понимаете… я нашла его на кладбище. В могиле…

Губы затряслись, слова резали рот.

– Другие люди спят, – неторопливо ответила женщина. – Ты тоже спишь, хотя и наполовину. Поэтому ты можешь со мной разговаривать. А они не спят, – она показала на сфинксов, – они слушают.

Кошка утвердительно склонила голову.

– Мы все тебя слушаем. Говори.

– Я хочу спасти папу! Хочу домой! – Тишка всхлипнула и спрятала лицо в ладонях.

– У тебя дома смерть, – ответила женщина.

– Боже! – она сразу поверила и перестала плакать от страха. – Папа, да?

– Папа жив, – покачала головой женщина.

– А кто тогда? Бабушка? Или…

– Ты сама. Ты умираешь, девочка. И я смотрю твой последний сон.

– Кто вы? – прошептала Тишка.

– Я кошка и ее тень. Я две реки, бегущие из одного моря. Я сухая вода пустыни. Я сон, который поймал своего ловца. Я бабочка, которая сожгла солнце.

– Это какой-то бред. Вы мне снитесь, да? Это сон… это кошмарный сон, да?

Женщина мягко улыбнулась. Лицо ее было похоже сразу и на скуластую морду черной кошки, и на каменные лики сфинксов.

– Это ты мне снишься, не путай. Но я не знаю, кошмарный он или нет. Твой сон, ты и выбирай.

– Простите?

– Ты сама можешь выбрать, как исполнить собственное желание.

– Какое желание?!

Женщина буднично сунула руку в карман джинсов и достала измочаленный бумажный самолетик:

– Он долетел до моей реки. Я прочла. Твое желание дало Черному власть над частью твоей души. Тут написано «Я хочу быть свободной!». Ты будешь свободной. Но что ты отдашь за свою свободу?

– Я ж не знала! – дернулась Тишка. – Что тут такого? Мы просто шутили с подругой, понимаете? Это игра!

– Когда просишь свободы, всегда играешь со смертью.

Темно.

Голова гудит.

Всего два ощущения – темно и гудит. Темно и гудит. Как будто голову шмелями набили, ей-богу.

Ника разлепила веки.

Темно.

Закрыла. Открыла. Закрыла.

Все равно темно.

Пожалуй, с закрытыми глазами темнота терпимей. Хоть какое-то разнообразие – цветные пятна, точки, тающие световые ниточки.

Особенно сильно гудело справа. Она потрогала: было непонятно – есть кровь, нет?

Ника провела ладонью по близкой шероховатой стенке, поняла, что кирпичи, и села, привалившись спиной. Знакомые запахи… Пыль, мокрые тряпки… старые трубы… ржавая стекловата, кирпичи… она на чердаке. Ну конечно! А гул – это не внутри головы, это снаружи – так потревоженные голуби хлопают крыльями в узких боковых проемах.

А почему так темно?

Да потому что ночь.

Гудение в голове разом переместилось наружу. Ника, опираясь о стену, поднялась. Как она здесь очутилась? Она прыгнула в зеркало… и, кажется, разбила его. А что дальше? Где Джучи? Где Лев? Где… Черный?

Шагнула вбок, ведя ладонью по стенке. Сквозняк подсказал, что там вентиляция. А где вентиляция, там и лестница.

Ладонь провалилась в пустоту. За углом вправду была лестница. Через миг Ника уперлась макушкой в знакомую дверь.

Тяжелая, зараза.

Она надавила всем телом изо всех сил – и дверь наконец-то подалась, выпустила ее со скрипучим надрывом.

Свобода! Родная крыша!

Тут бесновался ветер. Он раскачивал город точно цветущее электрическими цветами дерево. Сверху, в облачных разрывах, мерцала луна. Антенны дрожали, хлопали задирающиеся края жестяных карнизов. Ветер смешивал грохот и стонущий шелест тополей снизу. Как будто они решили наконец-то вырвать корни из земли и улететь в черное безумное небо.

– Лев!

Ника бросилась к любимому их месту. Никого. Только вой ветра и быстрые тени от облаков.

– Лев, ты где? Эй!

Она металась по крыше.

Вот кирпичная будка, где они сидели вместе в последний раз. Стена отбрасывала рядом мазутную тень. Неожиданно наступило затишье – и с темного неба вдруг полетели белые крутящиеся пушинки, тополиный снег. Они щекотали губы, щеки, руки, невесомо скользили по коже, танцевали перед глазами.

– Ле-ев!

Глухой скрежещущий грохот.

Так могла лязгнуть только дверь на чердак, если захлопнуть ее со всей дури.

Она обернулась.

Огромная черная тень шла к ней, далекие антенны казались ее рогами. Красный огонь вспыхивал под низко надвинутым капюшоном.