– Почему? А если они были правы?

– Прав тот, кто изучает! Понятно? Не пустые версии, не предположения, а научные исследования.

– Но…

– Вот именно – но! Всегда держите в голове это «но» и никому не верьте на слово!

От возмущения Дима покраснел, ноздри его раздувались. Леночка испуганно покосилась в его сторону, глянула на темный горизонт.

– Смотрите! – крикнула она, показывая вдаль, через речку. – Там как будто что-то горит!

– Это наши, да?

– Никакие они не наши, – поморщилась Оля.

– Бесов Нос отсюда не виден, – мрачно произнес Дима, и глаза его в свете костра разноцветно полыхнули: один темнотой, другой светом. – Это на Мысе Кладовец кто-то стоит.

– Но вы видите, да, видите? – волновалась Леночка. – Мелькает что-то.

– Может, маяк? – Это была Соня.

– Маяк не работает. Там ламп нет. Все, идите спать. Хватит на сегодня сказок.

– Но там же мальчики. Они могли разжечь. Может, они просят помощи?

– Еще скажите, что это бес разжег, – страшным шепотом произнес Дима. – И что он ищет свою жертву.

– А он ищет? – прошептала вконец перепуганная Соня.

– Ложитесь!

Дима раздраженно выбрался из-под навеса. Песок под ногами хрустел. Песчинки прилипали к сапогам, назойливыми муравьями взбирались по голенищу.

Катя вышла из-под навеса, чтобы посмотреть, куда он пошел.

Река Черная широким створом входила в Онегу. Вода стояла, ни течения, ни сопротивления озера. То, что в Каршеве казалось черным, где так неправильно отражались такие неправильные березы, здесь выровнялось. Деревья стали ровные. У пологого переката покачивался белый катер с высокой мачтой. Рядом с ним приткнулась ржавая лодка, на которой они переправлялись через реку. Противоположный берег начинался валунами, по ним взбирались кривые елочки, дальше буйно, разом бралась трава, выпячивали бока липы. Темная каменная гряда отсоединялась от берега и тянулась в уснувшее, набушевавшееся за сегодня озеро.

Там, за грядой, ровно горел огонек. Как сильная электрическая лампочка. Дима сморгнул, прогоняя наваждение, и, специально громко топая, чтобы шуршанием песка заглушить ненужные мысли, пошел к лагерю. Поющий песок не успокаивал. Наоборот, хотелось сильнее вогнать ногу, чтобы эта песня превратилась в крик. А лучше в стон. Чтобы захрустело под ногой громче.

От дальнего мыса по песку навстречу ему шла приземистая фигура. Когда она приблизилась, стали заметны две косички.

Утро было полно свежести и солнечных бликов на воде. Из-за горизонта поднималась уже привычная туча. Солнце ласково освещало ее. И было совершенно не понятно, чего они вчера боялись. Каких шагов? Каких вздохов? Чьих недобрых пожеланий?

– Ты не представляешь, как он ругался! Орал: «Вы все делаете не так! Дрова не те! Сначала надо развести костер!»

Никитос сиял ярче медных пуговиц на куртке. Даже зубы его в улыбке казались особенно белыми.

– Зацени:

Он третий раз рассказывал историю бурного пробуждения в лагере, добавляя новые строчки к стихам.

В это утро голос у Шаева был громогласный. Он командовал разведением костра, и ему снова ничего не нравилось. Не подпуская никого к месту готовки, он решил все сделать сам. Тут-то и выяснилось, что дрова не собраны, воды нет, спички потерялись по карманам, котелок со вчерашнего дня не вымыт.

искрил поэтическим талантом Никитос.

Миша лежал в лапнике. От каждого его движения в воздухе появлялся свежий еловый запах. Над головами орал Санек:

– Спасите! Ну помогите уже! Кто-нибудь!..

– А у вас здесь хорошо, – разрешила Катя, оглядывая капище. – Ленточки еще повяжем и границу колышками обозначим. Чтобы если уж пересекали, было бы заметно. А вообще вы свиньи, что здесь остались. Я всю ночь мучилась – и вы здесь одни, и поэтов в лагере с Шаевым оставлять нельзя. Тут уж непонятно, кто страшнее – он или бес.

– Был он здесь! Настоящий бес! И глаза еще такие. Чуть меня не съел!

Дальше следовал уже известный всем рассказ, как Санек спасся от беса на маяке. Залезть – залез, а спуститься не может. И вот теперь сидит и жалобно взывает о помощи. Помощь ему никто не оказывал.

Олег разводил костер под установленной треногой с котелком. Санек скулил.

Ребята появились неожиданно, ввалились молчаливой толпой. Смотрели с завистью.

– И не страшно было? – в третий раз спрашивал Володя.

Миша хмуро отворачивался. Хорошо, что пришли ребята, что утро и солнце, что больше можно не прислушиваться к звукам и шорохам. Плеск разыгравшейся Онеги его настораживал. Этот звук преследовал его всю ночь. Все казалось, кто-то выходит из воды, кто-то тянет к нему руки… И тогда он просыпался, понимая, что это сон. Всего лишь сон. Страшный, неприятный.

Ему снилась долгая, протяжная песня. Она звала к себе. Звала спуститься. Звала отдохнуть. Голос был как будто женский. Высокая худая женщина сидела на берегу черной реки, волна в ней железно шуршала. Женщина опускала руку в воду, а когда поднимала ее, то с пальцев начинала капать кровь. Миша оборачивался, искал Санька – ведь они здесь были вместе. Рядом никого не было.

На этом сон заканчивался.

– И как вы только могли прогнать девочку? – ворчала Катя. – Ладно, вы два балбеса, а она-то одна. У петроглифов ее нет, в маяке нет. Куда вы ее загнали?

– Ничего, на запах придет! – хозяйственно заверил Олег.

– Решено оборудовать поблизости капище, а на ночь уходить за реку. Племена ведь никогда не жили рядом со священными местами. Делали стойбища около реки, а на капище ходили за советами к богам. Здесь будем оставлять охрану. Эту ночь были вы. А в следующую…

– Я! – от нетерпения Володя поднял руку. – Я буду!

– Придется надгробную эпитафию придумывать, – притворно вздохнул Никитос, – а я не умею. «Девять негритят пошли купаться в море. Девять негритят резвились на просторе…»

– Тринадцать, – подал голос Миша.

– Чего «тринадцать»? – спросил Никитос. – В песне девять!

– Нас тринадцать. – Ветки приятно хрустели, елового запаха становилось больше.

– «Тринадцать негритят решили пообедать», – тихо пропел Олег и посмотрел на курящийся котелок.

– Хорошо, следующую ночь будет Володя, – прервала песню Катя. Она какое-то время боролась с собой, но потом не выдержала, поморщилась и вскочила: – Не придумывайте себе сказок. Кто к кому приходил, кто как завывал. Нет ничего!

– Ой, было, было. Ходил! – орал Санек.

Олег весело засмеялся. Вторя его смеху, затрещали ветки в костре, взлетели искры.

– Я знаю, куда Алабай делась! – взывал с верхотуры Санек.

– Ты ее оттуда видишь? – обрадовалась Катя.

– Ее в жертву принесли. Раньше, когда дело какое начинали, приносили в жертву красивых девушек.

– Ты там опух на своем маяке? – завопил Никитос. – Какая же Алабай красивая? Мы лучше Ветку в речку бросим, тогда наш поход будет удачным.

– Я тебе брошу! – На маяке заскреблись, зашуршали в очередной попытке слезть.

– Так, хватит об этом, – притопнула ногой Катя и уселась у костра. – Надо выбрать шамана и изобрести обряды. Кто хочет быть шаманом?

– Я! – заверещал Санек. Никуда он не спускался, все так и сидел на своем насесте. – Меня возьмите! Я вам тут нашаманю! Лягушки с неба посыпятся…

Миша захрустел ветками, приподнимаясь, но Никитос опередил его:

– Шаманом надо делать Игоря. Он все равно не сможет охранять, сбежит. Пускай шаманит. Я буду вашим сказителем. Олег…

– Я – охотником! – напомнил о себе Олег.

– Ладно, охотником, – разрешила Катя. – Никитка – летописцем. Санек – рыболовом.