Пытаясь остановить их порыв, я пошел на слияние с розовым туманом, но единственный линкор, СНИЖ которого оживил, был уничтожен уже через пару минут. Линкор выпустил кучу ракет, повредивших соседей, был признан вражеским и атакован. Запрокинув нос, чтобы унять кровь, стал обдумывать возможность второго соединения с божественной сущностью: я-то справлюсь, но вот Эльва… — похоже, ей не понравилась, что «ее ребенок» вынужден был умереть, едва родившись. Впрочем, это действительно было нечестно: больше не стану оживлять корабли, находящиеся среди врагов.
Я видел, как наши линейные крейсера изо всех сил пытались удержаться в строю, выпускали ракеты и отстреливали приближающиеся к ним звездолеты, но то одна, то другая ракета прорывалась, причиняла страдания живым СНИЖ или убивала людей в управляемых кораблях. А прорвавшиеся сквозь заслон вражеской ПРО ракеты наших крейсеров принимались на энергетический щит, выставленный и усиленный судами поддержки. Другие корабли, которые, скорее, представляли собой орудийные платформы, подходили к атакующим и обеспечивали им посильную защиту…
Но самым критическим обстоятельством оказалась не угроза падения нашего «щита», а та группа легких звездолетов, которая, разделившись, обошла его с двух сторон. И если бы не дредноут с двумя эсминцами, они бы уже ударили линейным крейсерам в тыл, а так… просто атаковали артиллерию с флангов.
Кроме фрегатов и других «средних» кораблей среди них оказались авианосцы, выпустившие из себя рои истребителей и бомбардировщиков, которые тут же резво ринулись к неповоротливым жертвам…
— Вот проклятая мошка! — в сердцах бросил я. — Знал бы — приказал бы делать акцент на строительстве перехватчиков!
Спокойное лицо адмирала вновь повернулось в мою сторону:
— Сияющий, Эльву необходимо приблизить к нам на «расстояние руки», чтобы она прижала их огнем зениток.
— Понял, — отозвался я. — Эльва…
— Приняла, отец.
Едва первые торпеды были сбиты у бортов эсминцев, бомбардировщики уже забарабанили по щитам дредноута. Пушки Эльвы все еще стреляли по центральным силам, и, видя отсутствие интереса со стороны неторопливо приближающегося гиганта, две группы легких кораблей решили покончить с артиллерией в виде эсминцев и дредноута одним ударом. Конечно, не все, но большая часть звездолетов приблизилась настолько, что ПРО гигантов более не успевала перехватывать их ракеты, а исчезнувшая энергетическая защита подставила под удар бока беззащитных кораблей…
«Эльва» задвигалась в шесть раз быстрее, ее дюзы зажглись синим, а форсажные двигатели — желто-красным. Показалось, в отчаянии она выпустила в стороны по шесть огромных ракет — они почудились мне гигантскими, можно сказать, размерами с те же космические корабли. Кроме размеров, в них не было ничего особенного, но я вспомнил, что ракеты называются «крылатыми».
Увидев их, часть истребителей, оставив все прочие дела, бросилась наперерез, а некоторые корабли, будто в ужасе, попытались метнуться в стороны, но все оказалось тщетно. У ракет была собственная энергетическая защита, надежно предохранявшая их от посягательств штурмовиков, была собственная ПРО, которая сбивала ракеты-перехватчики задолго до их приближения. Вот только сами гигантские ракеты ни в кого не попали — да им это и не надо было. Они взорвались, как сверхновая, огненный обруч, возникший от взрывов, насколько я понял, заставил Эльву включить энергетические щиты.
А когда шесть огненных шаров погасли, увидел множество спасающихся бегством легких кораблей. Удивительно, но среди микроскопических звездолетов уцелевших оказалось больше, они бросились на обожженные корпуса гигантов, потому что ничего другого им не оставалось, и были незамедлительно уничтожены не растратившими силу оборонными системами кораблей.
— Сияющий, — сказал адмирал с экрана, — прикажи Эльве занять место дредноута. Вы должны защищать тыл «щита».
— Что вы собираетесь делать, адмирал?
— Какая разница? Я отдал вам приказ, Сияющий, извольте выполнять.
— Понял, — ответил излишне поспешно.
Поспешно потому, что врубился в его задумку слишком поздно. Знай раньше, что он хочет сделать, отстранил бы его от командования.
Дредноут, увлекая за собой эсминцы, подвинулся вперед, туда, где, сражаясь из последних сил, держали оборону линейные крейсера. Он прошел их строй и врезался в наступающих. Тяжелый корабль проплыл между вражескими судами, как галеон в забытых морских сражениях. У него не было практически никакого оружия, не считая оружия главного калибра, яростно отстреливались только следовавшие за ним эсминцы, но психологический эффект он производил серьезный.
— Дредноуту просто повезло, — прошептал я. — Это было чистой воды самоубийство.
— Возможно, вы правы, отец, но повезло не ему, а нам всем. Если бы у вражеского командующего не сдали нервы… Возможно, он просто хотел сохранить жизни экипажей своих кораблей.
Я долго смотрел на экраны, транслирующие изодранные пушками Гаусса, прекратившие стрелять корабли, переводил взгляд на стратегический стол, на котором вражеский флот перестал быть вражеским. Все корабли издавали сигналы бедствия; все подавали сигнал капитуляции. М-да, мы не уничтожили, а захватили Шестой флот.
Я стоял в окружении своих солдат на борту флагмана «Гордость Аливрии». Некогда грозный враг, отделявший меня от цели, сейчас представлял собой дырявое корыто, но былой помпезности не растерял. Адмирал флота ОСА, весь в золотых медалях и серебряных бляшках, вышагивал по красной дорожке под траурный марш.
Если бы не прямая трансляция, передающая происходящее на сдавшиеся корабли флота, я бы плюнул на все церемонии и… словом, избавил бы старика от унизительных телодвижений. Но такова традиция — правящие круги ОСА придумали даже красивую церемонию сдачи в плен: окружающие должны знать, что эти героические люди сделали все, что было в их силах…
Адмирал снял с пояса бутафорскую саблю, возникшая словно из ниоткуда адъютант поднесла красную подушку, на которую он ее положил. Потом упал на колено и протянул саблю мне. Я принял молча, как должно победителю, и протянул руку, чтобы помочь подняться побежденному.
Вскоре мы сели за стол, адмирал подписал заранее заготовленную бумажку о безоговорочной капитуляции, и я во всеуслышание объявил о судьбе пленных:
— Меня ваши власти считают покойным террористом номер один, мои слова покажутся вам пустыми и нелепыми, но я всего лишь пытаюсь рассказать людям правду. Если бы это было возможно, отпустил бы всех сейчас же, но, к сожалению, обязан задержать вас на некоторое время. Однако даю слово, что все выйдут на свободу не позже чем через месяц. Это не касается высших офицеров — они могут быть свободны.
Трансляция закончилась, и, отведя в сторонку не верящего своему счастью старика, я поинтересовался:
— Могу ли узнать подробнее о причинах, побудивших вас капитулировать?
Старик в почти позолоченной фуражке дернул щекой:
— Мне сто сорок лет, из которых восемьдесят пять я провел во флоте. Что-что, а считать умею, даже если бы мы бились до конца и уничтожили дредноут, эсминцы и весь ваш «щит», воевать с колоссом стало бы просто некому. Ну скажите, что было делать с той нависшей над нашими корабликами махиной? Что толку жертвовать жизнями молодых офицеров, если впереди всех ждет горечь поражения?
Я кивнул и пожал ему руку.
— Обещаю сдержать свое слово и выпустить ваших людей в скором времени. Прощайте, адмирал.
Он кивнул в ответ и прошаркал в соседний зал, заполненный поджидающими его высшими офицерами.
— Сияющий, — обратилась ко мне адъютант, — поступило сообщение, что станция связи захвачена.
— Наконец-то! Чего они копались так долго?
— Десантные группы наткнулись на серьезное сопротивление, вражеские солдаты и вооружившиеся работники станции сражались до последнего. Пленных среди них почти нет…
— Прискорбно. Почему они не могли просто сдаться, как этот адмирал?…А, ладно. Сообщите людям, которых мы вывезли из обсерватории Зальты-16, что их помощь наконец понадобилась. Думаю, они будут рады это услышать. И поинтересуйтесь, не надумали ли они возвращаться в Федерацию — вряд ли мы будем удерживать станцию слишком долго.
