Он вообще умел слушать – за что и ценился друзьями и партнерами. А теперь и вовсе – лучше было слушать другого, чем увязать в бессмыслице собственной жизни. Однажды Дамантов даже поделился с собратом по несчастью написанными «в неволе» стишатами.
Лист октября, как воробей, ютится на заборе:
Опустит клювом черенок – и вытянет опять.
Как глухо шаркают шаги в больничном коридоре:
Пятнадцать… тридцать… пятьдесят…
сто восемьдесят пять…
А в детстве – даже у больниц хозяйничала радость:
Снежки, прогулки во дворе, смешенье голосов…
Что ж так нелепо утекло – с дождем и листопадом —
И сколько времени ушло из жизненных часов?
Считать и мерить – не по мне. Вот в зеркале – загадка:
В нем облик мой был так хорош – тринадцать лет назад!
Сейчас же – очертила рот предательская складка
И сетка горестных морщин окутала глаза.
Больничный старый дом в саду переменил
свой «профиль» —
Здесь вместо радостных детей гуляет старичье.
Что правит судьбами людей? Бог – или Мефистофель?
Ах, доктор Фауст, добрый друг, все это ни при чем…
Несколько дней после скандала Дамантов пребывал в подавленном настроении. Сон у него пропал, но явилась нервозная суетливость. Раза два Летуев даже уловил знакомый запах спиртного. Наконец, в вечер с пятницы на субботу, опять же под легким хмельком, актер окончательно доверился «корешу Лехе». Разговор, как обычно, затеял он сам – Леха только слушал и кивал…
В этот день, с утра, Летуев впервые почувствовал себя в достойной физической форме. Не тряслись руки, мысли не путались, глаза не отекали и не слезились, даже нос задышал получше. А итог всему этому получился безрадостный. Душевный стержень, надежда на добро человечье, опора на верность, на крепкую дружбу и неподкупную любовь надломились тогда еще, после разговора с Дашковым. А без опоры Леха чувствовал, что падает куда-то, в бессмыслицу, – и ощущать это было так больно и странно, что ночи он спал со снотворным, а днем просто лежал не шевелясь, словно внутри у него была живая, открытая рана. Чем лучше становилось самочувствие физическое, тем неодолимее разрасталась душевная боль. Она пригибала Летуева к земле, как самый сильный нейролептик. В тот день ему стало ясно, что справляться с этой болью предстоит еще долго. А как справляться – Летуев пока не знал…
Даже Васяня Дамантов пришелся ему кстати – бубнит себе над ухом, вроде даже отвлекая от провальных мыслей. А Васяня разошелся не на шутку! В какой-то момент, в середине его монолога, суть его вдруг зацепила внимание Летуева. Леха даже приподнялся на койке и впервые прямо взглянул на собеседника. Да-а, Дамантов был явно нехорош: лицо какое-то синюшное, губы прыгают, глаза как у больной собаки. Руки ходят ходуном, как с тяжелого похмелья. Говорил он с заиканием, временами бессвязно, и видно было, что слова даются ему с трудом – словно гортань временами сводило судорогой:
– И понимаешь, Лехыч, после этой б…, с которой я даже не расписан, всем запретили меня навещать! Кореша-то ладно, подождут, но есть один человечек – один, без которого мне хана! Он и не навещал даже, а передавал «посылочку» через окно! Так теперь и окно задраили, ручки из рам вынули – я в консервной банке сижу! А мне без этого – как в операционной без наркоза! Анестезия от жизни, понимаешь? Да что говорить?! Ничего нет в жизни – ни любви настоящей, ни веры. Ничего, понимаешь? Чтобы сыграть по-настоящему, выкладываешь душу, а потом месяцами зализываешь рану внутри! А без этого получается халтура, продажное фиглярство! Без женщины нельзя, а она, как камень, висит на шее! Скучно, говорят, без детей, а куда их, в такой-то гонке? И достало все до тошноты, до рвоты: бездарные режиссеры, жадные бабы, бессмысленные халтурные сериалы, попойки с друганами! Да и друганов-то настоящих давно нет… А тут – хватает одного «баяна» на целый день: без проблем, с радостью, с терпением к близким и далеким, с уменьем ценить каждую минуту, с любовью, наконец, к женщине, к зиме, к лету, к своему непутевому ремеслу! Одна доза – и я опять человек. И возникает цель, и ясно, что и зачем в мире, и как жить – точь-в-точь как было и в двадцать, и в тридцать…
Дамантов хотел говорить еще, но его рот свела сильнейшая судорога, левая рука от плеча даже подпрыгнула, как под током. Васяня свалился на койку рядом с Лехой и прохрипел:
– Короче, у тебя окно с ручками – открой моему человечку, открой, брат! – а за окном уже слышался осторожный, тихий стук…
Лехе и впрямь медсестры доверяли самому проветривать палату – хотели сэкономить электричество в палатном кондиционере. Знали, что Летуев этим во вред не воспользуется.
Конечно, в тот вечер Дамантов получил свою дозу. И конечно, зачастил в палату Летуева – каждый день, до выписки. А Леха все поднимал себя с постели – буквально за шиворот – и не знал, как жить дальше.
А дня за два перед выпиской к нему приехала Сашенька…
Глава 10. Красное пятно
Взволнованная дежурная медсестра забежала к нему в палату:
– Алексей Николаевич! Конечно, здесь реанимация, мы не пускаем… И это не жена… Но такая приличная дама… Расстроенная такая…
Никогда еще не приходилось Алексею Николаевичу так насиловать себя. И любить нельзя – и не любить тоже. И такая «зубная боль в сердце…». Выйти к Сашеньке он отказался. Эсэмэски от нее стирал в мобиле все время. Эти последние два дня он и вовсе не вставал с койки – лежал, без сил, без воли, ни в том, ни в этом мире! Исхудал, скулы обтянулись, и еда, и даже питье потеряли вкус – как вата, как бумага. Не мог только отказать в помощи Дамантову – ведь человеку некуда было деться от такой же самой тоски…
В тот день, когда приходила Сашенька, резко поменялась погода – с минуса на плюс. Дамантов никак не мог дождаться своего курьера. И, получив дозу, так поспешно затянул резиновым жгутом руку и вошел иглой в вену, что сгусток крови брызнул прямо под окно, за батарею…
Потом, блаженно отдыхая, возвращаясь к жизни, Васяня вгляделся в Леху и постановил:
– Не нравишься ты мне, кореш… Видно, и тебя задушила эта же бессмыслица! Давай назавтра закажу два «баяна»? Хуже тебе все равно уже не будет!
И Летуев, не в силах оторваться от кровяного пятна, согласно кивнул головой. Лишь бы успеть попробовать, пока не оформили выписку и пока страшное пятно не попалось на глаза дежурным медсестрам.
Весь следующий день это пятно почему-то не давало ему покоя. Может, и вправду, бывает счастье – и без друзей, и без любимой? И, возможно, даже без работы, без дома? Одна доза – и ты уже в раю, прямо здесь и сейчас, как говорится в рекламе! А терять ему, в сущности, нечего. Все уже потеряно. Кто не курит и не пьет – тот здоровеньким помрет? Знал, знал Алексей Николаевич все о наркомании, о СПИДе. Но снова выходить в жизнь, безо всякой анестезии, не мог. И не хотел…
И вечером накануне выписки, под руководством опытного Васяни, сам так же затянул резиновый жгут – и неловко брызнул кровью за батарею под окном…
А потом началась жизнь. Включился мобильник. Все партнеры получили инструкции, все уверились, что шеф просто «задержался в командировке». И снова объявилась Сашенька со своей любовью. И Дашков со своими наездами. И все это уже не доставало, не ранило – в том мире, границу которого он переступил вместе с Васяней. Теперь и у него появились курьер, адреса, нужные телефоны. А главное – полная уверенность в том, что он справится со всем в этой жизни, ведь теперь ему обеспечена анестезия от нее. А какой ценой – не важно, раз другого выхода нет!
