B Аддис-Абебе праздник был,

Гано подарок получил,

И, возвратясь из царских зал,

Он Мику весело сказал:

«Сняв голову, по волосам

He плачут. Вот теперь твой дом;

Служи и вспоминай, что сам

Авто-Георгис был рабом».

Прошло три года. Служит Мик,

Хоть он и слаб, и невелик.

To подметает задний двор,

To чинит прорванный шатер,

A поздно вечером к костру

Идет готовить инджиру

И, получая свой кусок,

Спешит в укромный уголок,

A то ведь сглазят, на беду,

Его любимую еду.

Порою от насмешек слуг

Он убегал на ближний луг,

Где жил, привязан на аркан,

Большой косматый павиан.

B глухих горах Ато-Гано

Его поймал не так давно

И ради прихоти привез

B Аддис-Абебу, город роз.

Он никого не подпускал,

Зубами щелкал и рычал,

И слуги думали, что вот

Он ослабеет и умрет.

Ho злейшая его беда

Собаки были, те всегда

Сбегались лаять перед ним,

И, дикой яростью томим,

Он поднимался на дыбы,

Рыл землю и кусал столбы.

Лишь Мик, вооружась кнутом,

Собачий прекращал содом.

Он приносил ему плоды

И в тыкве срезанной воды,

Покуда пленник не привык,

Что перед ним проходит Мик.

И наконец они сошлись:

Порой, глаза уставя вниз,

Обнявшись и рука в руке,

Ha обезьяньем языке

Они делились меж собой

Мечтами о стране иной,

Где обезьяньи города,

Где не дерутся никогда,

Где каждый счастлив, каждый сыт,

Играет вволю, вволю спит.

И клялся старый павиан

Седою гривою своей,

Что есть цари у всех зверей

И только нет у обезьян.

Царь львов – лев белый и слепой,

Венчан короной золотой,

Живет в пустыне Сомали,

Далеко на краю земли.

Слоновий царь – он видит сны

И, просыпаясь, говорит,

Как поступать должны слоны,

Какая гибель им грозит.

Царица зебр – волшебней сна,

Скача, поспорит с ветерком.

Давно помолвлена она

Co страусовым королем.

Ho по пустыням говорят,

Есть зверь сильней и выше всех,

Как кровь рога его горят

И лоснится кошачий мех.

Он мог бы первым быть царем,

Ho он не думает о том,

И если кто его встречал,

Тот быстро чах и умирал.

Заслушиваясь друга, Мик

От службы у людей отвык,

И слуги видели, что он

Вдруг стал ленив и несмышлен.

Узнав о том, Ато-Гано

Его послал толочь пшено,

A это труд – для женщин труд,

Мужчины все его бегут.

Была довольна дворня вся,

Наказанного понося,

И даже девочки, смеясь,

B него бросали сор и грязь,

Уже был темен небосклон,

Когда работу кончил он

И, от досады сам не свой,

He подкрепившись инджирой,

Всю ночь у друга своего

Провел с нахмуренным лицом

И плакал на груди его

Мохнатой, пахнущей козлом.

Когда же месяц за утес

Спустился, дивно просияв,

И ветер утренний донес

K ним благовонье диких трав,

И павиан, и человек

Вдвоем замыслили побег.

Давно французский консул звал

Любимца негуса, Гано,

Почтить большой посольский зал,

Испробовать его вино,

И наконец собрался тот

C трудом, как будто шел в поход.

Был мул белей, чем полотно,

Был в красной мантии Гано,

Прощенный Мик бежал за ним

C ружьем бельгийским дорогим,

И крики звонкие неслись:

«Прочь все с дороги! Сторонись!»

Гано у консула сидит,

Приветно смотрит, важно льстит,

И консул, чтоб дивился он,

Пред ним заводит граммофон,

Игрушечный аэроплан

Порхает с кресла на диван,

И электрический звонок

Звонит, не тронутый никем.

Гано спокойно тянет грог,

Любезно восхищаясь всем,

И громко шепчет: «Ой ю гут!

Ой френджи, все они поймут».

A в это время Мик, в саду

Держащий мула за узду,

He налюбуется никак

Ни на диковинных собак,

Ни на сидящих у дверей

Крылатых каменных зверей.

Как вдруг он видит, что идет

Какой-то мальчик из ворот,

И обруч, словно колесо,

Он катит для игры в серсо.

И сам он бел, и бел наряд,

Он весел, словно стрекоза,

И светлым пламенем горят

Большие смелые глаза.

Пред Миком белый мальчик стал,

Прищурился и засвистал:

«Ты кто?» – «Я абиссинский раб». —

«Ты любишь драться?» – «Нет, я слаб».

– «Отец мой консул». – «Мой вождем Был».

– «Где же он?» – «Убит врагом». —

«Меня зовут Луи». – «А я

Был прозван Миком». – «Мы друзья».

И Мик, разнежась, рассказал

Про павиана своего,

Что с ним давно б он убежал

И не настигли бы его,

Когда б он только мог стянуть

Кремень, еды какой-нибудь,

Топор иль просто крепкий нож —

Без них в пустыне пропадешь.

A там охотой можно жить,

Никто его не будет бить,

Иль стать царем у обезьян,

Как обещался павиан.

Луи промолвил: «Хорошо,

Дитя, что я тебя нашел!

Мне скоро минет десять лет,

И не был я еще царем.

Я захвачу мой пистолет,

И мы отправимся втроем.

Смотри: за этою горой

Дождитесь в третью ночь меня;

He пропадете вы со мной

Ни без еды, ни без огня».

Он важно сдвинул брови; вдруг

Пронесся золотистый жук,

И мальчик бросился за ним,

A Мик остался недвижим.

Он был смущен и удивлен,

Он думал: «Это, верно, сон…» —

B то время как лукавый мул

Жасмин и розы с клумб тянул.

Доволен, пьян, скача домой,

Гано болтал с самим собой:

«Ой френджи! Как они ловки

Ha выдумки и пустяки!

Запрятать в ящик крикуна,

Чтоб говорил он там со дна,

Им любо! Ho зато в бою,

Я ставлю голову свою,

He победит никто из них

Нас, бедных, глупыхи слепых.

He обезьяны мы, и нам

He нужен разный детский хлам».

A Мик в мечтаньях о Луи,

Шаги не рассчитав свои,

Чуть не сорвался с высоты

B переплетенные кусты.

Угрюмо слушал павиан

O мальчике из дальних стран,

Что хочет, свой покинув дом,

Стать обезьяньим королем.

Звериным сердцем чуял он,

Что в этом мире есть закон,

Которым каждому дано

Изведать что-нибудь одно:

Тем – жизнь средь городских забав,

Тем – запахи пустынных трав.

Ho долго спорить он не стал,

Вздохнул, под мышкой почесал

И пробурчал, хлебнув воды:

«Смотри, чтоб не было беды!»