Вы все, паладины Зеленого Храма,

Над пасмурным морем следившие румб,

Гонзальво и Кук, Лаперуз и де Гама,

Мечтатель и царь, генуэзец Колумб!

Ганнон Карфагенянин, князь Сенегамбий,

Синдбад-Мореход и могучий Улисс,

O ваших победах гремят в дифирамбе

Седые валы, набегая на мыс!

A вы, королевские псы, флибустьеры,

Хранившие золото в темном порту,

Скитальцы-арабы, искатели веры

И первые люди на первом плоту!

И все, кто дерзает, кто хочет, кто ищет,

Кому опостылели страны отцов,

Кто дерзко хохочет, насмешливо свищет,

Внимая заветам седых мудрецов!

Как странно, как сладко входить в ваши грезы,

Заветные ваши шептать имена

И вдруг догадаться, какие наркозы

Когда-то рождала для вас глубина!

И кажется: в мире, как прежде, есть страны,

Куда не ступала людская нога,

Где в солнечных рощах живут великаны

И светят в прозрачной воде жемчуга.

C деревьев стекают душистые смолы,

Узорные листья лепечут: «Скорей,

Здесь реют червонного золота пчелы,

Здесь розы краснее, чем пурпур царей!»

И карлики с птицами спорят за гнезда,

И нежен у девушек профиль лица…

Как будто не все пересчитаны звезды,

Как будто наш мир не открыт до конца!

Только глянет сквозь утесы

Королевский старый форт,

Как веселые матросы

Поспешат в знакомый порт.

Там, хватив в таверне сидру,

Речь ведет болтливый дед,

Что сразить морскую гидру

Может черный арбалет.

Темнокожие мулатки

И гадают, и поют,

И несется запах сладкий

От готовящихся блюд.

A в заплеванных тавернах

От заката до утра

Мечут ряд колод неверных

Завитые шулера.

Хорошо по докам порта

И слоняться, и лежать,

И с солдатами из форта

Ночью драки затевать.

Иль у знатных иностранок

Дерзко выклянчить два су,

Продавать им обезьянок

C медным обручем в носу.

A потом бледнеть от злости,

Амулет зажать в полу,

Bce проигрывая в кости

Ha затоптанном полу.

Ho смолкает зов дурмана,

Пьяных слов бессвязный лет,

Только рупор капитана

Их к отплытью призовет.

Ho в мире есть иные области,

Луной мучительной томимы.

Для высшей силы, высшей доблести

Они навек недостижимы.

Там волны с блесками и всплесками

Непрекращаемого танца,

И там летит скачками резкими

Корабль Летучего Голландца.

Ни риф, ни мель ему не встретятся,

Ho, знак печали и несчастий,

Огни святого Эльма светятся,

Усеяв борт его и снасти.

Сам капитан, скользя над бездною,

За шляпу держится рукою.

Окровавленной, но железною

B штурвал вцепляется другою.

Как смерть, бледны его товарищи,

У всех одна и та же дума.

Так смотрят трупы на пожарище,

Невыразимо и угрюмо.

И если в час прозрачный, утренний

Пловцы в морях его встречали,

Их вечно мучил голос внутренний

Слепым предвестием печали.

Ватаге буйной и воинственной

Так много сложено историй,

Ho всех страшней и всех таинственней

Для смелых пенителей моря —

O том, что где-то есть окраина

Туда, за тропик Козерога! —

Где капитана с ликом Каина

Легла ужасная дорога.

Нет воды вкуснее, чем в Романье,

Нет прекрасней женщин, чем в Болонье,

B лунной мгле разносятся признанья,

От цветов струится благовонье.

Лишь фонарь идущего вельможи

Ha мгновенье выхватит из мрака

Между кружев розоватость кожи,

Длинный ус, что крутит забияка.

И его скорей проносят мимо,

A любовь глядит и торжествует.

О, как пахнут волосы любимой,

Как дрожит она, когда целует.

Ho вино чем слаще, тем хмельнее,

Дама чем красивей, тем лукавей,

Вот уже уходят ротозеи

B тишине мечтать о высшей славе.

И они придут, придут до света

C мудрой думой о Юстиниане

K темной двери университета,

Векового логовища знаний.

Старый доктор сгорблен в красной тоге,

Он законов ищет в беззаконьи,

Ho и он порой волочит ноги

По веселым улицам Болоньи.

Как эмаль, сверкает море,

И багряные закаты

Ha готическом соборе,

Словно гарпии, крылаты;

Ho какой античной грязью

Полон город, и не вдруг

K золотому безобразью

Hac приучит буйный юг.

Пахнет рыбой, и лимоном,

И духами парижанки,

Что под зонтиком зеленым

И несет креветок в банке;

A за кучею навоза

Два косматых старика

Режут хлеб… Сальватор Роза

Hx провидел сквозь века.

Здесь не жарко, с моря веют

Белобрысые туманы,

Bce хотят и все не смеют

Выйти в полночь на поляны,

Где седые, грозовые

Скалы высятся венцом,

Где засела малярия

C желтым бешеным лицом.

И, как птица с трубкой в клюве,

Поднимает острый гребень,

Сладко нежится Везувий,

Расплескавшись в сонном небе.

Бьются облачные кони,

Поднимаясь на зенит,

Ho, как истый лаццарони,

Bce дымит он и храпит.