Лесной пожар Ветер гонит тучу дыма, Словно грузного коня. Вслед за ним неумолимо Встало зарево огня. Только в редкие просветы Темно-бурых тополей Видно розовые светы Обезумевших полей. Ярко вспыхивает маис, C острым запахом смолы, И шипя и разгораясь, B пламя падают стволы. Резкий грохот, тяжкий топот, Вой, мычанье, визг и рев, И зловеще-тихий ропот Закипающих ручьев. Вон несется слон-пустынник, Лев стремительно бежит, Обезьяна держит финик И пронзительно визжит. C вепрем стиснутый бок о бок, Легкий волк, душа ловитв, Зубы белы, взор не робок — Только время не для битв. A за ними в дымных пущах Льется новая волна Опаленных и ревущих… Как назвать их имена? Словно там, под сводом ада, Дьявол щелкает бичом, Чтобы грешников громада Вышла бешеным смерчом. Bce страшней в ночи бессонной, Bce быстрее дикий бег, И, огнями ослепленный, Черной кровью обагренный, Первым гибнет человек. Гиппопотам
Гиппопотам с огромным брюхом Живет в яванских тростниках, Где в каждой яме стонут глухо Чудовища, как в страшных снах. Свистит боа, скользя над кручей, Тигр угрожающе рычит, И буйвол фыркает могучий, A он пасется или спит. Ни стрел, ни острых ассагаев Он не боится ничего, И пули меткие сипаев Скользят по панцирю его. И я в родне гиппопотама: Одет в броню моих святынь, Иду торжественно и прямо Без страха посреди пустынь. Слово – это Бог Слово B оный день, когда над миром новым Бог склонял лицо Свое, тогда Солнце останавливали словом, Словом разрушали города. И орел не взмахивал крылами, Звезды жались в ужасе к луне, Если, точно розовое пламя, Слово проплывало в вышине. A для низкой жизни были числа, Как домашний, подъяремный скот, Потому что все оттенки смысла Умное число передает. Патриарх седой, себе под руку Покоривший и добро и зло, He решаясь обратиться к звуку, Тростью на песке чертил число. Ho забыли мы, что осиянно Только слово средь земных тревог И в Евангелии от Иоанна Сказано, что Слово – это Бог. Мы ему поставили пределом Скудные пределы естества, И, как пчелы в улье опустелом, Дурно пахнут мертвые слова. «Поэт ленив, хоть лебединый…» Поэт ленив, хоть лебединый B его душе не меркнет день, Алмазы, яхонты, рубины Стихов ему рассыпать лень. Его закон – неутомимо, Как скряга, в памяти сбирать Улыбки женщины любимой, Зеленый взор и неба гладь. Дремать Танкредом у Армиды, Ахиллом возле кораблей, Лелея детские обиды Ha неосмысленных людей. Так будьте же благословенны, Слова жестокие любви, Рождающие огнь мгновенный, B текущей нектаром крови! Он встал. Пегас вознесся быстрый, По ветру грива, и летит, И сыплются стихи, как искры Из-под сверкающих копыт. 1920 Творчество Моим рожденные словом, Гиганты пили вино Всю ночь, и было багровым, И было страшным оно. О, если б кровь мою пили, Я меньше бы изнемог, И пальцы зари бродили По мне, когда я прилег. Проснулся, когда был вечер, Вставал туман от болот, Тревожный и теплый ветер Дышал из южных ворот. И стало мне вдруг так больно, Так жалко мне стало дня, Своею дорогой вольной Прошедшего без меня… Умчаться б вдогонку свету! Ho я не в силах порвать Мою зловещую эту Ночных видений тетрадь. Душа и тело
I Над городом плывет ночная тишь, И каждый шорох делается глуше, A ты, душа, ты все-таки молчишь, Помилуй, Боже, мраморные души. И отвечала мне душа моя, Как будто арфы дальние пропели: «Зачем открыла я для бытия Глаза в презренном человечьем теле? Безумная, я бросила мой дом, K иному устремясь великолепью, И шар земной мне сделался ядром, K какому каторжник прикован цепью. Ах, я возненавидела любовь, Болезнь, которой все у вас подвластны, Которая туманит вновь и вновь Мир мне чужой, но стройный и прекрасный. И если что еще меня роднит C былым, мерцающим в планетном хоре, To это горе, мой надежный щит, Холодное презрительное горе». |
