— Он в словах путается, как муха в паутине, — это третий.

Так перебирают всех мальчиков, и никто из них не выдерживает суровой критики.

Мальчики читать не будут, это ясно. Ни Биеля, ни остальные с первой парты. О других и говорить нечего. Пусть девочки читают, что им еще делать? Почему Эмма Дзелзскалне читать не может? Первая ученица! Настоящая немка! Пусть не перечит, раз велят — ведь она такая хорошая и послушная.

Эмма гордо вскидывает голову.

— Стану я вам читать! И не подумаю даже. Я пошла наверх вещи собирать.

И другим старшим девочкам вдруг понадобилось собрать вещи. Раз Эмма не читает, кто ж станет это делать!

— Я знаю кто. Пусть Анна Авот читает, — раздается голос Минните, которая ни на шаг не отходит от примуса — так хочется ей заглянуть в книгу, увидеть, что там внутри.

— Ты хочешь читать? — недоверчиво примус протягивает книгу Аннеле.

— Да, у нее звонкий голос, — торопится подтвердить Минните.

— Я не знаю, — смущается Аннеле.

— Будет, будет! У нее звонкий голос, и читает она, словно молитву произносит. Она будет читать, а мы все слушать.

Примус подкинул в руке книгу раз, другой, лицо его явно не выражает удовольствия.

— Хочешь или нет?

Аннеле пугается: вдруг унесет книгу обратно?

— Дай!

— Смотри! Книгу не запачкай, края не загибай, страницы не порви. Тебе в руки дал, с тебя и спрошу.

— А то она не знает! Давай скорей! — нетерпеливо перебивает Минните.

И вот Аннеле сидит в центре класса, под большой яркой лампой. В обнимку с ней Минните. Остальные расположились вокруг. Старшие мальчики неспроста разместились подальше — станут они слушать, что там читает эта девчонка-первогодок!

Книжка совсем новая. Страницы слиплись, листаешь, шуршат, как шелк. Рассказов в ней много, названия разные. Какой же выбрать?

— Самый-самый хороший, — предлагает Минните.

— Читай, где откроешь, — советует другая девочка. Книжка открывается посередине — на «Герое Тервете».

— Какая Тервете? Что за школой течет, наша речка? — спрашивает Минните.

Да, она, та самая.

Аннеле читает. О древних латышах, что жили в поселениях, и о вождях, что жили в замках. Обильно колосились нивы, тучные паслись стада. Но вот приплыли на кораблях чужеземные воины, жгли, грабили, убивали, оставшихся в живых крестили насильно. А предки окунутся в реку, смоют крещение и снова на врага поднимаются. Но вот пришли целые полчища завоевателей, и оружие было у них такое, какого не знали предки — древние латыши. А где оружие и огонь были бессильны, там хитростью действовали. Созвали вождей на сход, в сарай согнали, и сарай тот подожгли. Уничтожили вождей, после чего поработили народ. Дольше всех сопротивлялись чужеземцам земгалы. Сто лет сражались земгалы за свою свободу. Храбрые вожди у них были.

Храбрее всех был Виестур, который правил Земгале и жил в Терветском замке. Храбрым воином был и Намейтис, который правил после Виестура. А когда земгалы уже не могли противостоять несметным полчищам, они не сдались, они сожгли свои замки и рассеялись по чужбине.

Сердце Аннеле пылает, голова в огне. Заливает их жаркая волна, но бурный вихрь вздымает, и они взлетают на гребень этой волны. Латыши. Предки. Свободные. Вольнолюбивые герои — шепчет сердце. Словно обрело оно тысячи глаз и ушей, и встало перед ним далекое прошлое. Вот какие времена тогда были. Какие гордые были люди, какие храбрые! Не на жизнь, на смерть стояли здесь, на этой земле, на родной земле. И взгляд ее устремляется в окно: все представляется так живо, что кажется явью.

Золотым кольцом очерчен горизонт. Тихо вокруг. В далекое-далекое прошлое канули великие времена.

— Что замолчала, Авот? Читай дальше!

Все сгрудились вокруг, мальчики и девочки. Их дыхание напоминает шелест листьев, их дыхание согревает.

— Читай, Авот, читай!

Голос ее внезапно прерывается. Кто там стоит в дверях? Учитель. Давно стоит и слушает. Мгновение пристально смотрит Аннеле ему в глаза, тому, чье внимание надеялась завоевать, когда шла осенью в школу, но так и не добилась этого. И вот сейчас этот взгляд, пытливый, удивленный. Он словно спрашивает: что это за девочка читает, как она здесь оказалась?

Отцу недосуг было приехать за Аннеле. Прислал вместо себя Микелиса, а тот появился в такую рань, когда никого еще и не думали забирать. У Аннеле в глазах потемнело, когда его увидела.

— Ничего не поделаешь, — пояснил Микелис. Весна идет, работы хоть отбавляй. Ему еще в Лаукмали надо, и там десять дел переделать. Пока он возьмет только ее вещички, а сама пусть своим ходом добирается. Да и не в радость по такой грязи трястись. Пусть идет себе по дороге, к вечеру он ее нагонит и подвезет.

Первое школьное свидетельство. Счет — хорошо. География — хорошо. Закон божий — хорошо. Чистописание — посредственно. Стыдно. Посредственно все равно, что плохо. Стыдно, когда в табеле такое стоит — «посредственно». Латышский язык — очень хорошо. «Очень» подчеркнуто. «Может быть, потому, что в тот вечер учитель слышал, как я читала», — решила Аннеле.

Дует резкий весенний ветер. Вместе с гурьбой ребят покидает Аннеле школу. Бегут до опушки леса, останавливаются, оглядываются. Виднеется высокое здание школы с красной черепичной крышей. Стоит оно, словно мать, провожающая своих детей в мир. Защемило в груди. Жаль школы, но больше всего жаль, что обманулась в своих мечтах, что не стала ей школа любимой матерью.

Горстка ребятишек быстро тает, словно комок снега в кулаке. Те, кто живет поблизости, убежали, не попрощались. Бегут проселочными дорогами, так что только брызги летят во все стороны. И вот уже только одна девочка идет с Аннеле, но когда поднимаются в гору, и она сворачивает на межу, которая выводит прямо к дому на горе; идет, не обернется.

Ушли и те, кого дольше всего хранила память: Минните Скуя, Эмма Дзелзскалне, примус, два светловолосых брата; ушли, не оглянулись. Встретит ли она когда-нибудь их, увидит ли? Кто знает? Одна идет она этой бесконечно длинной дорогой. Микелис нагоняет ее возле самого дома.

Аннеле вышла из школы первой и припустила бегом. Добежала до тропинки и только там оглянулась. Гурьбой высыпали из двери школы мальчики и девочки. Смеялись, задирались, толкались, словно отпущенные на волю жеребята. Это от них она сбежала.

А здесь так тихо, так хорошо. Сегодня все казались Аннеле добрыми — удалось то, о чем она давно мечтала, к чему так стремилась. Сегодня, когда несколько старших ребят, а среди них и три рыжих брата, приятели Слудинатайса, подошли к кафедре отвечать закон божий на немецком языке, она неожиданно для себя оказалась среди них. Как осмелилась она, как принесли ее туда ноги, спроси ее — не объяснит. Столько раз видела себя там, что надо было, наконец, решиться, и она решилась. Кто-то засмеялся, толкнул соседа локтем. Снова ребята переглянулись, засмеялись. И вдруг вся группка ощетинилась локтями, и острые и колючие, как иголки, они стали выталкивать Аннеле.

— Уходи! Иди на свое место! Знаешь, где оно? На последних партах! Чего тебе здесь надо? А ну, ребята, оттащим эту девчонку назад. За юбку тащите! За косы!

Но тут на кафедре появился учитель,

— Что за шум? — И к Аннеле: — А, это ты? Что тебе?

Страх сжал горло, во рту пересохло. Только и смогла, что поднять руку с книгой. Учитель взял книгу, полистал. Стал приветливее, разговорчивее.

— Это книга твоего брата. Узнаю. Ну, так что же ты хочешь? Вместе с большими? А ты сумеешь? Знаешь что-нибудь?

Только и сумела Аннеле кивнуть головой.

— О сотворении мира помнишь?

Сердце екнуло, заколотилось в горле, но слова полились неудержимо:

«Am Anfange schied Gott Himmel und Erde. Und die Erde war w?ste und leer und es war finster, und der Geist Gottes schwebte ?ber der Finsternis.

Da sprach Gott: es werde Licht: Und es war Licht. Und Gott schied das Licht von der Finsternis und nannte das Licht Tag und die Finsternis Nacht.