В тот же период Мартен дю Гар счел нужным еще раз нанести удар по собственникам, написав небольшую книгу "Старая Франция" (1932). Это сатирические очерки французского провинциального мещанства, жадного, страшного в своей тупости. "Племя недоверчивое, завистливое, расчетливое, изъеденное жадностью, как язвой". Животные с сильными челюстями, низкими лбами, лицемерные стяжатели, знающие лишь одну страсть — барыши. И снова возникал вопрос: можно ли изменить этот неподвижный мир, не коренится ли зло в самой человеческой природе? Но уже само название книги давало ответ: это "старая Франция", отживающая собственническая Франция. Знаменательно, однако, что и здесь Мартен дю Гар нашел людей, которые судят мещан. Он нашел их в коммунистах, чья одухотворенность и человечность противостояли собственничеству. В них увидал он — пусть еще слабые, хрупкие — ростки новой, будущей, истинной Франции.
Но вернемся к "Семье Тибо". Война врывается в роман как грандиозная мировая катастрофа, ломающая уже надтреснутый уклад довоенной жизни. Роман превращается в широкое социально-политическое полотно. Как бы отрываясь от реализма XIX века, он сближается с публицистической прозой середины XX века. Судьбы братьев Тибо сплетаются с судьбами Европы. Все характеры обнажают свою подлинную сущность. Отныне, говорит Жак, человек измеряется его отношением к войне. Но принять или отвергнуть империалистическую войну значило для Мартен дю Гара принять или отвергнуть всю систему буржуазной жизни.
Первые дни войны обостряют разногласия между двумя братьями и превращают их в идейных противников. Антуан, ощущая себя членом буржуазного общества, не может отказаться идти защищать его, в то время как Жак, ощущавший себя всегда вне рамок и законов ненавистного ему строя, естественно, вступает в противоречив в его законами. Война приносит гибель обоим.
Новая для Мартен дю Гара форма широкого политического романа потребовала изучения многих документов, истории социалистических партий и Интернационала. "Лето 1914 года" — одно из самых сильных антивоенных произведений, написанных в период "между двумя войнами". С потрясающей силой воссоздана напряженная атмосфера июльских дней 1914 года, когда неумолимо надвигалась война. Но в ее приходе для Мартен дю Гара нет ничего фатального. Роман объясняет, как начинается война, он раскрывает причины ее, обнажает внутренние пружины событий, документально доказывая, какие силы развязывают войну. Эти объяснения раскрыты через размышления, поиски, ожидания и иллюзии многочисленных персонажей романа. Тысячи людей в разных странах, множество социалистов напряженно продумывают каждый поворот событий в поисках ответа: как, чем остановить войну? Перед нами, с одной стороны, вся система лжи и лицемерия правительства и дипломатов, а с другой — трагический разброд, растерянность, бессилие, царившие в западных социалистических партиях; картина слабости и иллюзий, промедлений и, наконец, открытого предательства со стороны их вождей. Но наряду с этим и патетические сцены массовых митингов и демонстраций против империалистической войны в Париже, в Брюсселе, протест, который бурлил в массах, но не мог быть достаточно организован, сопротивление, скованное и преданное реформистскими лидерами. И отдельные революционеры, готовые к действию, в этом всеобщем хаосе не знали, как действовать. Мы видим Жореса, который становится как бы символом грозной ненависти масс. В Брюсселе Жорес-трибун выступает перед многотысячным человеческим морем, покрывающим его речь криками "Долой войну!" и пением "Интернационала". В эти минуты Жак Тибо, затерянный в толпе, чувствует себя слитым с народной стихией. В эту минуту все они еще верят в мощь Интернационала. Но второй раз мы видим Жореса в Париже в момент его гибели. И эта сцена как бы знаменует победу сил войны над раздробленными партиями II Интернационала.
"Лето 1914 года" и сейчас звучит с чрезвычайной остротой, воплощая трагизм судьбы миллионов, которые, не будучи достаточно организованными, не смогли взять руль истории в свои руки. И сейчас, в наши дни, роман Мартен дю Гара еще раз говорит о необходимости единства народов перед лицом реакции и о роли революционных партий, способных возглавить движение многомиллионных масс против империалистических войн.
Уже две первые книги "Лета 1914 года" раскрывают двойственный облик той социалистической эмиграции, с которой сближается Жак в Женеве. Эмигрантская Женева представлена в романе и как прообраз людей будущего нового мира, и одновременно как большая "говорильня". В западных эмигрантах-социалистах Жак ценит их бескорыстие и честность, ставящие их морально бесконечно выше буржуазной среды. Но он ощущает в них и какую-то беспочвенность, бесплодие. И хотя Жак мог бы в те годы встретить в Женеве русских большевиков, Мартен дю Гар не дал ему их встретить. В бесконечных потоках слов женевских социалистов выступают черты бессилия западных социалистических партий, которые потом, в последних главах "Лета", развертываются в широкую картину банкротства II Интернационала перед лицом войны.
В романе мы находим несколько неожиданное для Мартен дю Гара подробное, почти профессиональное продумывание вопросов революционного движения. Опыт русской революции 1905 года, вопрос о диктатуре рабочего класса, о роли субъективного фактора в революции, о методах борьбы против войны, о всеобщей стачке, об истинном и ложном патриотизме — все эти вопросы неоднократно обсуждаются в романе, как и те, которые особенно волновали интеллигентские круги, — о революции и морали, о роли революционного насилия, об индивидууме и партии. Мартен дю Гар, несомненно, имел в виду здесь вопросы французской интеллигенции 30-х годов, с не меньшей остротой звучащие для нее и сейчас. "Лето 1914 года" — не только политический, но и интеллектуальный роман. В нем воссоздана атмосфера неустанно, лихорадочно ищущей мысли. Множество воззрений сталкиваются в романе, споря, опровергая друг друга, уточняясь в этих столкновениях. Социалисты Женевы резко отталкиваются от реформизма, но в них самих немало противоречий, сектантских или анархо-синдикалистских идей. Порой Мартен дю Гар "снимает" односторонность их воззрений, часто устами женевского социалиста Мейнестреля, иногда Жака или же самим ходом событий.
Но все же эта среда непривычна для Мартен дю Гара, и дело не обошлось без некоторой доли экзотики. Таково, например, деление революционеров на "апостолов" и "исполнителей". Весьма спорной кажется фигура Мейнестреля. Думается, что образ этот искусственный, лишенный той внутренней логики, которая обычно свойственна характерам Мартен дю Гара. Мейнестрель изображен как революционер большой политической зрелости и опыта, резко выступающий против реформистов, идейно стоящий выше и пацифистских интеллигентов, и леваков-сектантов. Когда все кругом еще полны иллюзий, Мейнестрель уже уверен, что войну предотвратить нельзя. И все же он считает, что надо бороться против нее, ибо массы в этой борьбе приходят к зрелости. При всем том Мартен дю Гар, может быть, желая подчеркнуть бессилие II Интернационала на Западе, очень неудачно наделяет именно Мейнестреля мужской физической неполноценностью, из-за которой он в самый острый политический момент пытается покончить с собой. Более того, именно Мейнестрелю автор приписывает черты своеобразного политического авантюризма. Секретные документы, добытые социалистами, опубликование которых могло бы, по его мнению, остановить войну, Мейнестрель сжигает. В сущности, он не прочь, чтобы мировая война все же разразилась, ибо она может ускорить нарастание революционной ситуации. Нужно ли напоминать, что в последующие десятилетия подобные идеи снова возникали в мире, уже прошедшем через испытания второй мировой войны и опыт Хиросимы?
Зато с чрезвычайным блеском психологического анализа нарисован в "Лете 1914 года" идейный и жизненный путь Жака Тибо. Жак здесь более сложный, более зрелый, чем в первых книгах. Как и прежде, он чужд компромиссам, но мы видим его в непрерывных идейных поисках, порой в противоречиях бурного роста. Так, он отвергает диктатуру, споря с Митгергом, и признает ее в споре с Антуаном; порой он сомневается в природе человека, но убеждает себя в том, что социализм может в корне изменить человеческую сущность. И это естественные для Жака противоречия. Во французской критике подчеркивалось одиночество Жака, невозможность для него слиться со средой социалистов, его неспособность к настоящей революционной деятельности. Утверждалось даже, что Жак — тип террориста-одиночки. Все это, конечно, не так. Жак был одинок и индивидуалистичен, пока он оставался в духовно чуждой ему среде. Порвав с ней, он стремительно идет к слиянию с новой средой, которую находит среди социалистов Женевы. Умирая, Антуан завидует тому, что у Жака всегда были друзья. В Женеве Жак не только находит Друзей и единомышленников, но и приобретает среди них большой авторитет. Товарищи прислушиваются к его суждениям, ждут его оценки и помощи. Мы чувствуем, что в иных исторических условиях Жак мог бы вырасти в последовательного революционера. Но история не дает ему времени для этого. Жак лихорадочно ищет действия, в котором могла бы проявиться его страстная ненависть к войне. Он вовсе не стремится быть одиночкой, напротив, именно в эти дни он становится членом социалистической партии и разъезжает по городам Европы с важными и опасными заданиями. Но после начала войны, после предательства верхов II Интернационала, он не видит больше путей организованной борьбы. Конечно, здесь сказывается недостаточность его революционного опыта, но автор упорно подчеркивает, что Жак вынужден остаться одиночкой, а не стремится к этому. Не случайно левые силы социализма, впоследствии объединившиеся в Циммервальде и Кинтале, представлены в романе очень бегло. С восхищением, но мельком упоминается о русских большевиках, об июльских стачках в России, неоднократно говорится о роли Карла Либкнехта. И тем не менее в июле 1914 года в Париже вокруг Жака лишь отдельные, разрозненные люди, близкие ему по духу.
