Альфреда, прислонившись к плечу Патерсона, нагнулась, чтобы скрыть зевок. Она находила австрийца очень добросовестным, а его исторический обзор — крайне скучным.
— Конечно, — добавил Жак, — всякий раз, когда думаешь об Австрии, следует не терять из виду австро-германский блок… Германию и ее "будущее на морях"[220], которое противопоставлено Англии… Германию, которая подвергнута торговой блокаде и ищет путей для новой экспансии… Германию с ее "Drang nach Osten"[221], Германию и ее виды на Турцию… Отрезать России путь к проливам… Железнодорожная линия к Багдаду, к Персидскому заливу, к английской нефти, путь в Индию и так далее… Все это связано между собой… А на заднем плане не надо забывать доминирующих над всем этим двух мощных группировок капиталистических держав, ищущих столкновения!
— Разумеется, — сказал Мейнестрель.
Бем кивнул в знак согласия.
Воцарилось молчание.
Австриец повернулся к Пилоту и спросил серьезным тоном:
— Правильно?
— Необычайно ясно! — решительно заявил Мейнестрель.
Пилот редко хвалил кого-либо, и все, за исключением Бема, были удивлены. Альфреда внезапно изменила свое мнение и стала присматриваться к австрийцу с большим вниманием.
— А теперь, — сказал Мейнестрель, глядя на Жака и немного откинувшись назад, — послушаем, что говорит Хозмер и каковы новые факты.
— Новые факты? — начал Жак. — Сказать правду, их нет… Пока еще нет… Лишь предвестия…
Он выпрямился быстрым движением, так что лоб его скрылся в тени; желтый свет лампы озарял нижнюю часть лица, выступающий вперед подбородок и большой рот с горькой складкой.
— Предвестия очень серьезные, которые позволяют предусмотреть, — может быть, в скором времени, — новые события… Я подвожу итог: со стороны Сербии — глубокое народное возмущение в результате непрекращающихся выпадов против ее национальных стремлений… со стороны России — явная тенденция к поддержке славянских притязаний; настолько очевидная, что после убийства эрцгерцога русское правительство, полностью подчиняясь влиянию генерального штаба и националистических кругов, заявило через своих послов, что оно решительно выступит на защиту Сербии. Хозмер получил эти сведения из Лондона… Со стороны Австрии — ярость правящих кругов, униженных последним поражением, и серьезное беспокойство за будущее. Как говорит Хозмер, с этим взрывчатым грузом взаимной ненависти, обид и домогательств мы летим теперь в неизвестность… Неизвестность началась с внезапного удара двадцать восьмого июня — с сараевского убийства… Сараево, боснийский город… Сараево, где после шести лет австрийской аннексии население сохранило верность Сербии… Хозмер склонен полагать, что некоторые сербские официальные деятели более или менее непосредственно помогали подготовить это преступление. Но доказать это трудно… Для австрийского правительства это убийство, вызвавшее негодование европейского общественного мнения, создает неожиданный шанс. Шанс поймать Сербию на месте преступления! Свести с нею счеты раз навсегда! Поднять престиж Австрии и тут же без промедлений создать эту новую Балканскую лигу, которая должна обеспечить австрийскую гегемонию в Центральной Европе! Следует признать, что для государственных деятелей это довольно соблазнительно. Поэтому венские правители не колеблются. В настоящее время они вырабатывают план действий.
Первый пункт заключается в том, чтобы установить соучастие Сербии в преступлении. Вена приказывает немедленно произвести официальное расследование в Белграде и во всем сербском королевстве. Нужно во что бы то ни стало получить доказательства. Между тем пока что этот первый пункт программы, по-видимому, провалился. Удалось установить всего-навсего несколько имен сербских офицеров, замешанных в антиавстрийском движении в Боснии. Несмотря на строгие указания, расследователи не смогли прийти к заключению о виновности сербского правительства. Естественно, что их доклад был положен под сукно. Его тщательно скрыли от журналистов. Но Хозмеру удалось раздобыть эти материалы. Они здесь, — добавил он, положив руку на толстый пакет на столе, с красными печатями, выделявшимися в свете лампы.
Задумчивый взгляд Мейнестреля на мгновение остановился на пакете и снова устремился на Жака; тот продолжал:
— Что же сделало австрийское правительство? Оно оставило все это без внимания. И здесь мы имеем явное доказательство того, что оно преследовало тайную цель. При его попустительстве стали писать, что соучастие Сербии установленный факт. Официальная печать не перестает обрабатывать общественное мнение. К тому же нетрудно было сыграть на убийстве. Митгерг и Бем могут подтвердить, что личность наследника престола священна там в глазах народа. В настоящее время нет ни одного австрийца или венгра, который не был бы убежден, что сараевское убийство есть результат заговора, поощряемого сербским правительством, а может быть, и русским, и имеющего целью выразить протест против аннексии Боснии; ни одного, кто не считал бы себя оскорбленным и не стремился к мести. Именно этого и хотели в высоких сферах. На следующий же день после убийства было сделано все, чтобы раскалить национальное самолюбие!
— Кем сделано? — спросил Мейнестрель.
— Людьми, стоящими у власти. Главным образом министром иностранных дел Берхтольдом[222].
Тут вмешался Бем.
— Берхтольд! — сказал он с многозначительной гримасой. — Чтобы все понять до конца, надо знать этого честолюбивого господина так, как знаем мы! Подумайте: раздавив Сербию, он мог бы стать австрийским Бисмарком! Уже дважды ему казалось, что это удастся. И оба раза возможность ускользала у него из рук. На этот раз он чувствует, что у него есть шансы. И не хочет их упустить.
— Однако Берхтольд все же еще не вся Австрия, — заметил Ричардли.
Он повернул свой острый нос прямо к Бему и улыбался. В малейших его интонациях чувствовалась полная внутренняя уверенность, свойственная молодым людям, овладевшим стройной доктриной, в истинности которой они не сомневаются.
— Ах! — возразил Бем. — Вся Австрия у него в руках. Во-первых, генеральный штаб, а потом и сам император…
Ричардли покачал головой:
— Франц-Иосиф? С трудом верится… Сколько ему лет?
— Восемьдесят четыре года, — сказал Бем.
— Восемидесятилетний старик! У которого за плечами две неудачные войны! Чтобы он с легким сердцем согласился закончить свое царствование такой…
— Однако, — воскликнул Митгерг, — он прекрасно чувствует, что монархия находится под смертельной угрозой! Несмотря на свои годы, император далеко не уверен, что удержит на голове корону до минуты, когда ему придется лечь в гроб!
Жак встал.
— Австрия, Ричардли, еле-еле справляется с невероятными внутренними затруднениями… Вот чего не надо забывать… Это — государство, состоящее из восьми или девяти национальностей, враждующих между собою. Авторитет центральной власти падает с каждым днем. Распад страны почти неизбежен. Все эти противостоящие друг другу народности — сербы, румыны, итальянцы, насильно включенные в состав империи, — все они кипят и ждут лишь благоприятного часа, чтобы сбросить иго!.. Я только что оттуда. В политических кругах, и в правых и в левых, кругом говорят, что есть только одно средство избежать расчленения государства — война! Это мнение Берхтольда и его клики. Конечно, таково же и мнение генералов!
— Вот уже восемь лет, — сказал Бем, — как начальник генерального штаба у нас Конрад фон Гетцендорф[223]… Злой гений армии… Самый ярый враг славян… В течение восьми лет он открыто ведет дело к войне!
Ричардли, казалось, не был убежден. Скрестив руки и сверкая — слишком ярко сверкая — глазами, он смотрел по очереди на всех говоривших с тем же проницательным и самодовольно-недоверчивым видом.
