- Думается мне,сэр рыцарь,-сказал отшельник,- что тебя понапрасну прозвали Лентяем. Признаюсь, ты кажешься мне очень подозрительным молодцом. Тем не менее ты у меня в гостях, и я не стану испытывать твоё мужество иначе, как по твоему собственному желанию. Садись, наполни свой кубок, будем пить, петь и веселиться. Коли знаешь хорошую песню, всегда будешь приятным гостем в Копменхерсте, пока я состою настоятелем при часовне святого Дунстана, а это, бог даст, продлится до тех пор, пока вместо серой рясы не покроют меня зелёным дёрном. Ну, что же ты не пьёшь? Наливай чашу полнее, потому что эту арфу теперь не скоро настроишь. А ничто так не прочищает голос и не обостряет слух, как чаша доброго вина. Что до меня, я люблю, чтобы винцо пробрало меня до кончиков пальцев; вот тогда я могу ловко перебирать струны.

Гость исполнил в точности совет гостеприимного отшельника, однако довольно долго возился с арфой, прежде чем её настроил.

- Мне кажется, святой отец,- сказал он,- что тут не хватает одной струны, да и остальные в плохом виде.

- Ага, так ты заметил это?- сказал отшельник. - Значит, ты мастер своего дела.Вино и яблочная настойка,- прибавил он,с важностью подняв глаза к небу. - Вся беда от вина и яблочной настойки. Я уж говорил Аллену из Лощины, северному менестрелю, что после седьмой кружки лучше не трогать арфы. Но уж больно он упрям, с ним не сговоришься… Друг, пью за успех твоего исполнения.

Сказав это, он с важным видом опорожнил свой кубок, всё время покачивая головой при воспоминании о пьяном шотландском певце.

Тем временем рыцарь кое-как привёл струны в порядок и после краткой прелюдии спросил хозяина, что ему больше нравится: спеть ли сервенту на языке ок или же на языке уа, или виреле, или балладу на простонародном английском языке?

- Балладу, балладу,- сказал отшельник.- Это будет лучше всякой французской дребедени. Я чистейший англичанин, сэр рыцарь, такой же англичанин, каким был мой заступник святой Дунстан,а он, наверно, так же чурался этих ок и уа, как чёртова копыта. У меня в келье допускаются только английские песни.

- Ну хорошо, - согласился рыцарь, - я попробую припомнить балладу, сочинённую одним саксом, которого я знавал в Святой Земле.

Оказалось, что если рыцарь и не был вполне искусным менестрелем, то по крайней мере его вкус развился под влиянием наставников.Голос его,который от природы был грубоват и обладал небольшим диапазоном, был хорошо обработан. Поэтому он пел очень недурно и мог бы удовлетворить и более взыскательного критика, чем наш отшельник; рыцарь пел выразительно, то протяжными, то задорными звуками оттенял слова и придавал силу и значение стихам.

Из Палестины прибыл он,

Военной славой осенён,

Он через вихри битв и гроз

Крест на плечах своих пронёс.

В боях рубцами был покрыт

Его победоносный щит.

Когда темнеет небосвод,

Любимой песню он поёт:

«Возлюбленная! Рыцарь твой

Вернулся из страны чужой;

Добыча не досталась мне:

Богатство всё моё - в коне,

В моём копье, в мече моём,

Которым я сражусь с врагом.

Пусть воина вознаградят

Твоя улыбка и твой взгляд.

Возлюбленная! Я тобой

Подвигнут был на славный бой.

Ты будешь при дворе одна

Вниманием окружена;

Глашатай скажет и певец:

«Она владычица сердец,

В турнирах билось за неё

Непобедимое копьё.

И ею меч был вдохновлён,

Сразивший мужа стольких жён:

Пришёл султану смертный час -

Его и Магомет не спас.

Сияет золотая прядь.

Числа волос не сосчитать, -

Так нет язычникам числа,

Которых гибель унесла».

Возлюбленная! Честь побед

Тебе дарю; мне - славы нет.

Скорее дверь свою открой!

Оделся сад ночной росой;

Зной Сирии мне был знаком,

Мне холодно под ветерком.

Покои отвори свои -

Принёс я славу в дар любви».

Пока продолжалось пение,отшельник вёл себя, словно присяжный критик нашего времени, присутствующий на первом представлении новой оперы. Он откинулся на спинку сиденья, зажмурился и то слегка вертел пальцами, то разводил руками или тихо помахивал ими в такт музыке. При некоторых переходах мелодии, когда его искушённому вкусу казалось, что голос рыцаря недостаточно высок для исполнения, он сам приходил ему на помощь и подтягивал. Когда баллада была пропета до конца,пустынник решительно заявил,что песня хороша и спета отлично.

- Только вот что я тебе скажу,- сказал он.- По моему мнению, мои земляки саксы слишком долго водились с норманнами и стали на их манер сочинять печальные песенки.Ну к чему добрый рыцарь уезжал из дому?Неужто он думал,что возлюбленная в его отсутствие не выйдет замуж за его соперника? Само собой разумеется, что она не обратила ни малейшего внимания на его серенаду, или как бишь это у вас называется, потому что его голос для неё- всё равно что завыванье кота в канаве… А впрочем, сэр рыцарь, пью за твоё здоровье и за успех всех верных любовников. Боюсь, что ты не таков,- прибавил он,видя, что рыцарь, почувствовавший шум в голове от беспрестанных возлияний, наполнил свою чашу не вином, а водой из кувшина.

- Как же,- сказал рыцарь,- не ты ли мне говорил, что это - вода из благословенного источника твоего покровителя, святого Дунстана?

- Так-то так,- отвечал отшельник,- он крестил в нём язычников целыми сотнями. Только я никогда не слыхивал, чтобы он сам пил эту воду. Всему своё место и своё назначение в этом мире. Святой Дунстан, верно, не хуже нашего знал привилегии весёлого монаха.

С этими словами он взял арфу и позабавил гостя следующей примечательной песенкой, приспособив к ней известный хоровой мотив старинных английских песен дерри-даун. Эти песни, как предполагают, относились к далёкой старине, более далёкой, чем эпоха семи государств англов и саксов; их пели во времена друидов, прославляя жрецов, когда те уходили в лес за омелой.

Ты можешь объехать за несколько лет

Испанию и Византию - весь свет;

Кого б ты ни встретил в заморских краях,

Счастливее всех босоногий монах.

В честь дамы отправился рыцарь в поход,

А вечером раненный насмерть придёт.

Его причащу: если ж дама в слезах,

Утешит её босоногий монах.

Цари своих мантий величье не раз

Меняли на скромность монашеских ряс,

Но вдруг захотеть оказаться в царях

Не мог ни один босоногий монах.

Привольное лишь у монаха житьё:

Чужое добро он сочтёт за своё,

Монаха во всех принимают домах,

Везде отдохнёт босоногий монах,

Ведь лакомства, что для него берегут,

Бывают обычно вкуснее всех блюд;

Всегда он обедает славно в гостях -

Почётнейший гость, босоногий монах.

За ужином пьёт он отменнейший эль,

И мягкую стелют монаху постель:

Хозяина выгонят вон впопыхах,

Чтоб сладко поспал босоногий монах.

Да здравствует бедность одежды моей,

Власть римского папы и вера в чертей!

Рвать розы, не думать совсем о шипах

Могу только я, босоногий монах.

- Поистине,-сказал рыцарь,-спел ты хорошо и весело и прославил своё звание как следует. А кстати о чёрте, святой причетник: неужели ты не боишься, что он когда-нибудь пожалует к тебе как раз во время таких мирских развлечений?