- Проходи мимо,- послышался низкий, сиплый голос,- не мешай служителю господа и святого Дунстана читать вечерние молитвы.
- Преподобный отец,- сказал рыцарь,- я бедный странник, заблудившийся в этих лесах; воспользуйся случаем проявить милосердие и гостеприимство.
- Добрый брат мой,- отвечал обитатель хижины,- пресвятой деве и святому Дунстану угодно было,чтобы я сам нуждался и в милосердии и в гостеприимстве, где уже тут оказывать их. Моя пища такова, что и собака от неё отвернётся, а постель такая, что любая лошадь из барской конюшни откажется от неё. Проходи своей дорогой, бог тебе поможет.
- Как же мне искать дорогу,-возразил рыцарь,- в такой глуши, да ещё тёмной ночью? Прошу тебя,честной отец, если ты христианин, отопри дверь и укажи мне по крайней мере, в какую сторону ехать.
- А я тебя прошу,брат мой во Христе,не приставай ко мне, сделай милость! - сказал пустынник. - Ты и так заставил меня пропустить молитвы - одну pater, две aves и одну credo, которые я, окаянный грешник, должен был, согласно своему обету, прочитать до восхода луны.
- Дорогу! Укажи мне дорогу!- заорал рыцарь.- Хоть дорогу-то укажи, если ничего больше от тебя не дождёшься!
- Дорогу,- отвечал отшельник,- указать нетрудно.Как выйдешь по тропинке из лесу, тут тебе будет болото, а за ним - река. Дождей на этих днях не было, так через неё, пожалуй, можно переправиться. Когда переправишься через брод, ступай по левому берегу. Только смотри не оборвись, потому что берег-то крут. Да ещё я слыхал, что тропинка в некоторых местах осыпалась. Оттуда уже всё прямо…
- Что же это- и тропинка осыпалась,и крутизна, и брод, да ещё и болото! - прервал его рыцарь.- Ну, сэр отшельник, будь ты хоть рассвятой, не заставишь ты меня пуститься ночью по такой дороге. Я тебе толком говорю… Ты живёшь подаянием соседей и не имеешь права отказать в ночлеге заблудившемуся путнику. Скорей отпирай дверь, не то, клянусь небом, я её выломаю!
- Ах, друг мой,- сказал отшельник,- перестань надоедать мне! Если ты принудишь меня защищаться мирским оружием, тебе же будет хуже.
В этот момент отдалённое ворчанье и тявканье собак, которое путник слышал уже давно, превратилось в яростный лай. Рыцарь догадался, что отшельник, испуганный его угрозой ворваться насильно,кликнул на помощь собак, находившихся внутри. Взбешённый этими приготовлениями, рыцарь ударил в дверь ногой с такой силой, что стены и столбы хижины дрогнули.
Пустынник, как видно не желая вторично подвергать дверь такому удару, громким голосом закричал:
- Имей же терпение! Подожди, добрый странник, сейчас я сам отопру дверь, хотя не ручаюсь, что этим доставлю тебе удовольствие.
Дверь распахнулась, и перед рыцарем предстал отшельник - человек высокого роста, крепкого телосложения, в длинной власянице, подпоясанной соломенным жгутом. В одной руке он держал зажжённый факел, а в другой - толстую и увесистую дубинку. Две большие мохнатые собаки, помесь борзой с дворняжкой, стояли по сторонам, готовые по первому знаку броситься на непрошеного гостя. Но когда при свете факела сверкнули высокий шлем и золотые шпоры рыцаря, стоявшего снаружи, отшельник изменил своё первоначальное намерение. Он усмирил разъярённых псов и вежливо пригласил рыцаря войти, объяснив свой отказ отпереть дверь боязнью воров и разбойников, которые не почитают ни пресвятую богородицу, ни святого Дунстана, а потому не щадят и святых отшельников, проводящих жизнь в молитвах.
- Однако, мой отец,- сказал рыцарь,рассматривая жалую обстановку хижины, где не было ничего,кроме кучи сухих листьев, служивших постелью, деревянного распятия, молитвенника, грубо обтёсанных стола и двух скамеек,- вы так бедны, что могли бы, кажется, не бояться грабителей; к тому же ваши собаки так сильны, что, по-моему, могут свалить и оленя, а не то что человека.
- Это добрый лесной сторож привёл мне собак,- сказал отшельник,- чтобы они охраняли моё одиночество до тех пор, пока не наступят более спокойные времена.
Говоря это,он воткнул факел в согнутую полосу железа, заменявшую подсвечник, поставил трехногий дубовый стол поближе к очагу, подбросил на угасавшие уголья несколько сухих поленьев, придвинул скамью к столу и движением руки пригласил рыцаря сесть напротив.
Они уселись и некоторое время внимательно смотрели друг на друга. Каждый из них думал,что редко ему случалось встречать более крепкого и атлетически сложенного человека, чем тот, который в эту минуту сидел перед ним.
- Преподобный отшельник,- сказал рыцарь, долго и пристально смотревший на хозяина, - позвольте ещё раз прервать ваши благочестивые размышления. Мне бы хотелось спросить вашу святость о трех вещах: во-первых, куда мне поставить коня, во-вторых, чем мне поужинать и, в-третьих, где я могу отдохнуть?
- Я тебе отвечу жестом,- сказал пустынник,- потому что я придерживаюсь правила не употреблять слова, когда можно объясниться знаками.- Сказав это, он указал на два противоположных угла хижины и добавил:- Вот тебе конюшня, а вот постель, а вот и ужин, - закончил он, сняв с полки деревянную тарелку, на которой было горсти две сушёного гороха, и поставил её на стол.
Рыцарь, пожав плечами, вышел из хижины, ввёл свою лошадь, которую перед тем привязал к дереву, заботливо расседлал её и покрыл собственным плащом.
На отшельника, видимо,произвело впечатление то,с какой заботой и ловкостью незнакомец обращался с конём. Пробормотав что-то насчёт корма, оставшегося после лошади лесничего, он вытащил откуда-то охапку сена и положил её перед рыцарским конём, потом принёс сухого папоротника и бросил его в том углу, где должен был спать рыцарь. Рыцарь учтиво поблагодарил его за любезность. Сделав всё это, оба снова присели к столу, на котором стояла тарелка с горохом. Отшельник произнёс длинную молитву, от латинского языка которой осталось всего лишь несколько слов; по окончании молитвы он показал гостю пример, скромно положив себе в рот с белыми и крепкими зубами, похожими на кабаньи клыки, три или четыре горошины - слишком жалкий помол для такой большой и благоустроенной мельницы.
Желая последовать этому похвальному примеру, гость отложил в сторону шлем, снял панцирь и часть доспехов. Перед пустынником предстал статный воин с густыми курчавыми светло-русыми волосами, орлиным носом, голубыми глазами, сверкавшими умом и живостью, и красиво очерченным ртом,оттенённым усами более тёмными,чем волосы;вся его осанка изобличала смелого и предприимчивого человека.
Отшельник, как бы желая ответить доверием на доверчивость гостя, тоже откинул на спину капюшон и обнажил круглую, как шар, голову человека в расцвете лет. Его бритая макушка была окружена венцом жёстких чёрных волос, что придавало ей сходство с приходским загоном для овец, обнесённым высокой живой изгородью. Черты его лица не обличали ни монашеской суровости, ни аскетического воздержания. Напротив, у него было открытое свежее лицо с густыми чёрными бровями чёрная курчавая борода,хорошо очерченный лоб и такие круглые пунцовые щёки, какие бывают у трубачей. Лицо и могучее сложение отшельника говорили скорее о сочных кусках мяса и окороках, нежели о горохе и бобах, и это сразу бросилось в глаза рыцарю.
Рыцарь с большим трудом прожевал горсть сухого гороха и попросил благочестивого хозяина дать ему запить эту еду. Тогда отшельник поставил перед ним большую кружку чистейшей родниковой воды.
- Это из купели святого Дунстана,- сказал он.- В один день, от восхода до заката солнца, он окрестил там пятьсот язычников - датчан и британцев. Благословенно имя его!
С этими словами он приник своей чёрной бородой к кружке и отпил маленький глоточек.
- Мне кажется,преподобный отче,- сказал рыцарь, - что твоя скудная пища и священная, но безвкусная влага, который ты утоляешь свою жажду, отлично идут тебе впрок. Тебе куда больше подходило бы драться на кулачках или дубинках, чем жить в пустыне, читать молитвенник да питаться сухим горохом и холодной водой.
- Ах, сэр рыцарь,- отвечал пустынник,- мысли у вас, как и у всех невежественных мирян, заняты плотью. Владычице нашей богородице и моему святому покровителю угодно было благословить мою скудную пищу, как издревле благословенны были стручья и вода, которыми питались отроки Содрах, Мисах и Авденаго,не пожелавшие вкушать от вин и яств, присылаемых им сарацинским царём.
