— Ты не посмеешь это сделать!

Мелия положила руки себе на бедра и удивленно подняла брови.

Бесформенное тело Сифа заколыхалось, как желе.

— Ты безжалостна, как оса, Мелиндора! — с отвращением вымолвил бог-паук. Затем, немного успокоившись, добавил: — Но я скажу тебе то, что ты, желаешь услышать!

К сожалению, оказалось, что Сиф почти ничего не знает. Мелия и Фолкен время от времени задавали ему вопросы, но единственное, что тот мог подтвердить, состояло в том, что золотой паук не принадлежал ни ему, ни кому-либо из его почитателей. Он также не знал, кто мог обронить его. В конечном итоге богиня и бард поняли, что от Сифа больше не удастся ничего узнать.

— Я устала от тебя, Сиф, — сказала Мелия. — Мы уходим.

С этими словами они с Фолкеном повернулись спиной к трону.

— Постой, Мелиндора! — слащаво проговорил бог-паук. — Поскольку я рассказал все, что тебе было нужно, надеюсь, ты не сообщишь Этериону о моей маленькой сделке с Гебом? Ведь ты сделаешь это? Мелиндора? Мелиндора!

С губ Сифа слетали брызги слюны, но Мелия, гордо задрав подбородок, зашагала прочь от трона.

— Давайте уйдем отсюда, — сказала она остальным. — Я всегда терпеть не могла пауков!

Через несколько секунд они оказались за порогом храма и стали спускаться вниз по ступенькам. Суровое выражение лица богини немного смягчилось.

— Значит, это все-таки не Сиф, — произнесла Лирит и посмотрела на Даржа. — Похоже, что ты во всем оказался прав. Правда, пока ты еще сам не знаешь имени убийцы.

— Мне кажется, сударыня, что это чудо, на которое я имею такое же право, как и все остальные, — пожал плечами рыцарь.

Эйрин разочарованно вздохнула. Они так и не приблизились пока к разгадке.

— Кому же все-таки принадлежит золотой паук?

— Не знаю, — отозвался Фолкен. — Хотя, по-моему, Орсит это знал. Скорее всего он именно об этом писал в своем дневнике. Но тогда почему…

Закончить фразу ему помешал пронзительный нечеловеческий крик, разорвавший ночную тишину.

Все немедленно обернулись. Крик доносился из открытых дверей храма. Дарж и Фолкен ворвались внутрь первыми, за ними Мелия и Ландус и последними Лирит и Эйрин.

Затем все резко остановились, открыв от удивления рты. Внутри храма царила суматоха. Жрецы бестолково носились взад-вперед, на сей раз спасаясь бегством не от гнева Мелии, а пытаясь как можно дальше отскочить от огромной ямы, зиявшей в дальнем конце храма. Она образовалась там, где совсем недавно находился трон бога-паука. С полдесятка колонн были обрушены. С потолка сыпалась щебенка, в воздухе висели огромные клубы пыли. От Сифа не осталось и следа.

Не обращая внимания на обезумевших от паники жрецов, спутники Мелии пробрались через груды камней прямо к краю ямы. Когда они подошли слишком близко к краю, Фолкен жестом приказал отойти немного назад. Яма имела почти правильную круглую форму. Края ее были острыми, как будто сделаны огромным ножом. Внутри была бездонная пустота. Она магнетически притягивала Эйрин, маня девушку к себе. Лирит ухватила ее за плечи. Дарж метнул в яму камень. Все стали ждать, когда он достигнет дна, однако этого так и не произошло.

Фолкен попытался схватить одного из убегавших жрецов, но тот с криком вырвался и умчался прочь. Бард чертыхнулся.

— Что здесь происходит? Нужно спросить у него, что тут случилось!

— Ты теперь не найдешь его.

Эту фразу произнесла Мелия. Ее голос прозвучал как-то непривычно спокойно и устало. Богиня прижала ладонь ко лбу. Ее лицо будто подернулось пеплом.

— О небо, что же случилось?! — воскликнул Фолкен.

— Его больше нет. Он исчез. Навсегда, — отозвалась Мелия.

Эйрин прижала ладонь ко рту, чтобы сдержать, рвущийся из горла крик, Сифа больше нет. Он мертв. Убийца все это время находился где-то рядом, в храме, и даже богиня не заметила его…

Настало время сов.

Грейс лежала на жесткой узкой кровати и всматривалась в непроглядную тьму. Она сбила ногами грубые простыни, а выцветшая, маленькая не по размеру ночная рубашка на ней скомкалась и стала влажной от пота. Спальня старших девочек находилась на втором этаже приюта, воздух был спертым и тяжелым. Хорошо бы открыть одно из небольших окон и впустить дуновение прохладной горной ночи. Однако Грейс и не думала вставать. Все окна в детском доме «Беккет и Стрейндж» уже много лет были заколочены гвоздями.

Не делай этого, Грейс.

Вокруг нее клубилась плотная алчная тень.

Не заставляй себя снова переживать это, пусть пламя угаснет.

Но оставалось нечто важное — что-то, что ей необходимо вспомнить. Грейс сдалась на милость тьмы. Где-то заухали совы. Ей снова было тринадцать лет.

Над ее головой скрипнули половицы: старые сосновые доски прогибались под внушительной массой. Это, должно быть, миссис Фальк направляется в ванную после своего стакана чая с джином перед сном. Грейс так и не поняла, почему комната кухарки располагается на третьем этаже, ведь этой грузной даме требовалось десять минут, чтобы подняться по лестнице.

С другой стороны, все, кто работал в приюте, жили наверху — прислуга, медсестра, экономка, садовник, миссис Фальк и мистер Холидей, директор приюта. Может быть, так было легче держать детей на расстоянии. Третий этаж был строго-настрого запрещен Правилами. Однажды, когда Грейс было восемь лет, она подошла к лестнице, ведущей на третий этаж, и занесла ногу на первую ступеньку. В тот же миг ее настигла миссис Фальк, отволокла на кухню и отходила там одной из своих больших деревянных ложек, которыми помешивала суп в котлах. Грейс никогда больше не делала попытки подняться наверх.

Где-то над головой хлопнула дверь. Несколько секунд спустя послышалось ворчание, сопровождающееся натужным пыхтением. Это навело Грейс на воспоминание о документальном фильме Национального Географического Общества, который ей однажды дали посмотреть по старенькому приютскому черно-белому телевизору. Ей нравились такие фильмы, хотя мистер Холидей и говорил, что все ученые безбожные грешники. Тот фильм был о животных в Африке. Там черный буйвол, погрузившись в глубокую лужу грязи, издавал точно такое же пыхтение. Кажется, стряпня Фальк ей самой не пошла впрок. Вот опять. Это значит, что три-четыре раза за ночь Грейс будет разбужена ее хождениями. Если вообще уснет.

— Грейс…

Едва слышный шепот возник в темноте спальни.

— О Грейси…

Хихиканье.

Грейс оцепенела. Разговаривать после того, как погашен свет, запрещалось Правилами. Как и вставать с постели, даже если вам хотелось писать.

Мочиться в постель, как раз не шло вразрез с Правилами — а случалось это здесь нередко. В иной день простыни с желтыми пятнами развевались на бельевой веревке, как флаги. В то же время, испачкав постель, можешь получить шлепок-другой от миссис Мурто, экономки, а то и от ее мужа, если самой ей недосуг, а большие руки мистера Мурто грубые и жесткие от работы. Грейс научилась не пить слишком много перед сном.

— Мы за тобой, Грейси. — Снова короткие приглушенные смешки. — Это я, миссис Фальк и мистер Холидей здесь. — Противное причмокивание. — Мы хотим, чтобы ты стала нашей особенной девочкой, Грейси.

Из темноты протянулись руки, готовые ухватить ее за рубашку.

Грейс резко села.

— Оставьте меня в покое.

Она произнесла эти слова вслух, пусть даже миссис Броуд, смотрительница по второму этажу, сидит на стуле за дверью.

Руки исчезли.

— Ах ты, маленькая… — Грейс не разобрала слово, — лучше бы ты заткнулась.

Это была Мэтти Уинтер. Ей нравилось вворачивать слова, которые она украдкой подслушивала у мистера Мурто. Садовник имел обыкновение непрерывно ругаться за работой и, казалось, никогда не замечал этого.

— Ты нас слышишь? — донесся тонкий жалобный шепоток.

Лизбет Картер. — Она говорила, словно хныкала: у нее что-то было не в порядке с носом, и она не могла свободно дышать. В последнее время Лизбет тенью следовала за Мэтти.