— Лиля, ты где? — казалось, откуда-то с Австралии донесся еле слышный голос Саши.

— Я здесь! — вздрогнув от неожиданности, негромко отозвалась я, не отводя взгляда от животного. Услышав Сашку, он прижал уши, оскалил зубы и одним прыжком скрылся в кустах.

— Лиль! — настойчиво бился в моём сознании Сашкин голос, теперь причудливо переплетаясь с каким-то бухтением, в котором я через секунду опознала звук двигателя какой-то крупной машины. — Идем скорее, я грузовик тормознул, он нас до города довезет!

Я сняла шапку, одним движением руки взлохматила волосы, чтобы хоть немного проветрить голову, и окончательно стряхнув с себя остатки наваждения, полезла решительно в заросли на звук тарахтения, ставшего, наконец, четким и чересчур громким.

— И ты знаешь, кругом глухая стена. Этот Муся, чтоб ему, неприкосновенный, зараза, и все тут, — Сашка закинул ногу на ногу и заложил руки за голову, вытягиваясь на диване во весь рост. — И вообще, у нас в отделении что-то странное происходит. Летит народ со своих мест, как утки по осени на юг. Этот, дядюшка Мусин — судья наш, натащил видать, с собой весь свой клан. Или, у Муси еще кто есть… В прокуратуре, уж точно. Я ведь с Мусей — эх, подходящие название вы этому говнюку дали! Так вот, я с ним уже имел дело, приходилось видеть этого придурка у себя в кабинете. Только знаешь, пролетом — то в качестве свидетеля, то подозреваемого, в отношении которого ничего конкретно ничего нельзя было предъявить… Так, разговоры одни. И еще — я поискал его прошлое «Дело», по которому он проходил подозреваемым, и не нашел… Черт знает что…

— Слушай, Сань, не нравится мне это все, шел бы ты со своей работы уже поскорее, а то не дай бог, тебе что-нибудь пришьют… — я с беспокойством посмотрела на него, опустив на колени рваный на пятке, Сашкин носок, который зашивала, слушая его рассказ.

Мы жили в Фединой квартире уже два дня. Не считая коротких Сашкиных отлучек на работу, чтобы выяснить, как обстоят дела с Лехой, мы все это время проводили вместе. Я позвонила своему редактору, как только появилась такая возможность и попыталась было, оправдаться за отсутствие статей, но тут же оказалась, как и Сашка, в отпуске, с наказом появиться в редакции с заявлением, датированным вчерашним числом. Ну конечно, у Владимира Павловича предпраздничная лихорадка — ему требуются статьи об украшении города, об активности дедов морозов и снегурок, а не о бандитах — проститутках уродующих лицо нашего города…

И ладно. Даже — и замечательно. Ведь еще никогда, никогда, никогда я не была столь полностью и категорически счастлива. Счастье, казалось, пронизывает меня насквозь, как солнце пронизывает своими лучами прозрачную ткань.

— Но знаешь, я все-таки его нашел, — ворвался Сашкин голос в мои размышления. — Он живет у одной бабы — Елены Макаровой, она раньше у него работала девочкой по вызову, вроде бы, а теперь наводчица.

— Наводчица на что? — удивилась я. — На клиентов, что ли? Определяет степень возбуждения мужчин мимо проходящих, как кто-то перевозбудился, так туда сразу бригада проституток несется?

— Э, нет. Муся ведь не только живым товаром торгует, он еще с черными риэлторами в доле. Официально-то она работник социальной службы, в ее обязанности как раз входит посещение на дому стариков, ну там, покупка продуктов, помощь по дому, и так далее. И вот что интересно — на ее участке за последние полгода произошло несколько внезапных смертей. И квартиры этих стариков были проданы в рекордные сроки. Уфф…

Саша привстал, стащил с себя толстый свитер и опять разлегся. Я нетерпеливо заерзала на месте, ожидая продолжения.

— Хорошо хоть у меня приятель в прокуратуре есть, мы с ним вместе в Чечне служили. И мне кое-что удалось узнать. Так вот, как я уже сказал, слишком часто у нее на участке подопечные мрут. Оно, конечно, контингент такой, но как-то очень избирательно помирают, сплошь одиночки, и все исключительно от сердечных приступов. Завели было дело, но некто у нее там с мохнатой лапкой имеется, и это самое дело быстренько прикрыли. А вот буквально на днях, опять какие-то непонятки с ней начались. Умер у этой Лены, как водится, старичок один, перед смертью он написал завещание в пользу совершенно непонятных товарищей. С головой у него, вроде как, полный порядок был, и сам шустрый, в общем, старичок вполне себе, самостоятельный. Но наша Лена все равно его иногда навещала, в рамках социальной программы. А вот когда началась вся эта муравьиная возня с квартирой, и наследнички туда вроде бы уже новых жильцов успели привести, как появился не то сын старика, не то внук, я не понял, в общем, близкий родственник, короче, прямой наследник. Поднялась шумиха…

Сашин монолог неожиданно прервал глухой удар из прихожей, а следом послышался брачный вопль гиппопотама:

— Вашу мать!

Я подскочила и воткнула иголку в палец.

— Что это? То есть — кто это? — запинаясь, выговорила, пугливо поглядывая в сторону двери.

— Не узнала? А это есть великий и ужасный Федор, — Сашка поерзал на диване, устраиваясь поудобнее. — Опять, небось, с женой поссорился.

Я не успела ничего ответить, как в дверном проеме появился великий и ужасный, держась за голову.

— Вор-ркуете, гуси-лебеди? — поплывшим голосом осведомился он. — А я, между прочим, жизнь свою постоянно подвергаю опасности, меня убивают на каждом шагу, а они сидят тут…

Я, залившись краской смущения, хотела было, промямлить что-то в свое оправдание, дав понять, что мы в сей же миг освободим подведомственную Федору территорию, но Сашка меня опередил.

— Что, Федюня, опять жена сковородкой по башке огрела?

— Огрела… Все Санек, ушел я от нее окончательно и бесповоротно. Ты только глянь — ведь она меня чуть убила к едрене фене!

Федор убрал пальцы со лба и наклонил голову. Я тихо ахнула — на лбу светилась гигантская гуля, сочившаяся кровью. Я беспокойно взглянула в глаза пострадавшего — было такое ощущение, что в момент удара они съехались, да так до конца и не вернулись на место — у Федора наблюдалось некоторое сходящееся косоглазие, которого в прошлую нашу встречу совершенно точно не было. Заметив выражение моего лица, Федор слегка всхлипнул, и драматически сообщил, обращаясь почему-то, ко мне:

— Представляешь, прихожу домой, а она с мужиком каким-то прохлаждается, коллега, итить его налево… Знаю я таких коллег, сидит, сволочь, мое вино коллекционное лакает… Ну, я его аккуратно из квартиры вытряхнул, даже рожу не начистил, а она… Она моей же бутылкой меня по башке! Коллекционной! — И без перехода: — Санек, будь другом, слетай за обезболивающим!

— У меня есть анальгин! — подорвалась, было, я.

— Нет, Лиль, ему другое лекарство нужно, — хмыкнул Сашка, поднимаясь. — Сорокаградусное…

— Это как минимум! — подхватил Федор, обрушиваясь на освободившееся место.

— Лиль, я через пятнадцать минут приду, окей? Ты не против? — спросил меня ласково Саня.

— А чего ей быть против то? С таким мужчиной остается, любая за счастье почтет! — самодовольно пробурчал Федька, со стоном при этом пристраивая голову на подушке.

— Эй! Ты у меня смотри! Не вздумай свои лапы к Лиле тянуть, слышь? — довольно грубо рявкнул Сашка, нависая над нахалом.

— Да ладно тебе, я ж шучу. Хреново мне на душе, вот и болтаю ерунду… Лиль, ты ж не сердишься на меня, а?

Он так умильно на меня смотрел, что я не выдержала и фыркнула:

— Да я-то не сержусь, а вот Саня…

— Ладно, ладно, понял — я ревнивый засранец. Ну, вас, — Санька махнул рукой и вышел. Но через секунду его лицо вновь возникло из-за угла. — Федор!

— Санек, да прекращай уже, ты что, всерьез решил, что я могу тебе такую свинью подложить? Ты ж мой друг! — уже обиделся Федюня. — Лилия для меня теперь просто сестра, и ничего боле! И вообще, я самый больной в мире Карлсон…