Я вздохнула и поставила ногу на ступеньку. Вдруг до меня донеслись сверху какие-то сдавленные звуки. Забыв про усталость, стрелой взлетела вверх по лестнице. На втором этаже меня встретила такая картина, при виде которой мои ноги подогнулись, и пришлось опереться спиной о стену, чтобы не упасть.

Татьяна лежала ничком на полу, рядом валялся её пакет, из которого по всей площадке раскатились мандарины. Склонившись над моей подругой, стоял какой-то парень, приставив к её горлу нож. Второй обшаривал её карманы. Что-то словно сжало мне грудь — я вдохнула, а выдохнуть никак не получалось. На несколько секунд сердце перестало биться, а потом вдруг так бешено заколотилось, что я закашлялась. Мой хриплый кашель эхом раскатился по лестнице.

— Стоять, коза, — процедил тот, что обыскивал Таньку. — Шевельнёшься, мы её прирежем сразу.

Я и не думала шевелиться. Просто потому, что была на это просто не способна. Меня сковал такой дикий страх за подругу, что если бы они мне сказали выпрыгнуть из окна, то сделала бы это. Я открыла рот пытаясь сказать: — Заберите у меня деньги, все заберите, только не трогайте ее! — но не смогла издать ни звука. Перед глазами сгустился знакомый туман, в котором замелькали какие-то невнятные образы. Разглядеть ничего не получалось, тем не менее, было понятно, что это что-то очень страшное…

Думаю, я могу себе представить, каково было принцессе на горошине. Моя горошина весьма основательно пыталась просверлить мне бок. Она была большая и твердая и, кажется, уже надавила порядочный синяк. Я со стоном подсунула под себя руку и вытащила из-под подмышки мобильник. Надо же, никогда до сих пор не замечала, что он сделан из камня. Или из железа? Впрочем, края у него металлические и довольно острые. Я несколько секунд тупо смотрела на телефон. Боже, как болит и кружится голова…

— Нет, я говорю — нет, сто лет уже не пользуется, не переживай, забыла уже о его существовании. Какие консервы? Нет там ничего, не видел, что ли? Кому ты это говоришь, а? Улажу, улажу, не волнуйся. Время есть, есть, говорю, время, зима ж, полежат… — донесся до меня приглушенный голос Таньки.

Телефон упал на пол. Внезапно вспомнилось все, что было до… До чего? Как я здесь оказалась? И где это — здесь? Я быстро огляделась. Лежу на своем диване, на том самом, где мне уже довелось приходить в себя, после того падения в обморок на улице. Как, опять? Мое величество потеряло сознание? В самом деле аристократкой заделалась, как посмотрю… И меня снова сюда кто-то притащил? А те уроды мне померещились что ли? В мои мысли вновь ворвался резкий, но торжествующий голос подруги. Теперь, казалось, ее распирает от восторга.

— Милый мой, ты не понимаешь, что любая мелочь важна! Спокуха, дружок, ты меня просто еще плохо знаешь. Да если она… Пока, позже созвонимся, люблю тебя, чмоки — чмоки!

Через секунду Танька появилась на пороге и внимательно посмотрела на меня.

— Ну как ты, болезная моя? — заботливо спросила она, присаживаясь на краешек дивана, и трогая мой лоб, словно проверяя температуру у больного.

— Нет, это ты как? — резко сбрасывая ее руку, села я. — Ты цела? Что случилось?

— О чем это ты? — удивилась она. — Что со мной будет? Ведь это же не я стала хлопаться в обморок при каждом удобном случае… Спасибо хоть, почти у самой двери, смогла сама тебя дотащить. Что это с тобой было? Шла себе, шла, и вдруг — хлоп! Да, права ты была, не стоило тебя на улицу вытаскивать, ты и явно и впрямь, в последние дни малость переутомилась…

— Что? — не веря своим ушам, выговорила я. — Ничего не понимаю… А как же те грабители, те бандиты, что на тебя напали?

— Какие еще бандиты? Тебе сон дурной приснился, что ли? — Танька опять приложила руку к моему лбу. — Температуры вроде нет… Может, пора врачу обратиться? К неврологу, например?

— Ты меня еще к психиатру отправь! — я окончательно разозлилась. — Я прекрасно видела, как ты лежала на полу, а к твоему горлу приставили нож! Чего ты меня успокаиваешь? Говори, как было, не маленькая, переживу как-нибудь!

— Лиля, да не было ничего такого! Откуда? Говорю тебе — мы с тобой поднимались по лестнице, я ушла немного вперед, вдруг слышу — что-то позади меня упало, возвращаюсь, а ты валяешься кверху лапками, и бормочешь что-то про ножи и грабежи… Это был просто сон! Ну, или глюки, как хочешь, назови…

— Как же так… Тань, ты не врешь, а? Это же… Быть не может… — заикалась я, стараясь проморгаться — стоявшая передо мной картина лежащей на полу подруги с приставленным к ее горлу ножом, была так реалистична, что в носу стоял запах перегара и мандаринов.

— Еще как может! — весело отозвалась Танька. — Если уж ты стала брыкаться чуть что, в обморок, то ничего удивительного в том, что тебе всякая чушь мерещиться стала. Знаешь, — перестала она улыбаться, — думаю, тебе все-таки стоит хотя бы валерьянки попить…

— О господи… — обхватила я голову руками. — Неужели, правда, у меня глюки? Так и до психушки недалеко… Слушай! — я порывисто выпрямилась, подалась к подруге и внезапно осеклась. Увидев, мое резкое движение в ее сторону, Танька, вдруг побледнев, так стремительно отпрянула назад, что налетела спиной на угол тумбочки и, охнув, свалилась с дивана.

— Тань, ты чего? — изумленно спросила я, склоняясь над ней.

— Вс… всё в порядке, — с трудом выговорила она, еле шевеля побелевшими губами. — Ты просто… Так неожиданно прыгнула на меня…

Я ничего не понимала — что же такое с ней происходит? Ну да, возможно мое движение было несколько неожиданным, после обморока мне еще немного трудновато было координировать свои движения, но реагировать так, словно я, по меньшей мере, вцеплюсь ей сейчас в горло…

— Ты что же, думаешь, я сумасшедшая? — тихо спросила я.

— Ох… — со стоном поднялась Танька, держась за спину. — Не говори ерунды. Просто я сама вся на нервах, вот и испугалась чуток. Я сейчас любого резкого движения и звука боюсь.

— С чего бы это? Вроде бы, на тебя не нападали в подъездах пьяные придурки… Если не врешь, конечно… — еле слышно добавила я.

— Да за тебя ж переживаю. Да тут еще и с Вовкой никак не разберусь что и как… Квартирка-то накрылась медным тазом.

— Кстати, ты мне так и не сказала, что там с Вовкой было! — вспомнила я, начиная понемногу соображать. — Несла какую-то лабуду, когда шли и туда и оттуда, а то, ради чего ходила, так и не рассказала.

— Да ну его… Ничего особенного и рассказывать нечего. Говорит — шел куда-то, вдруг провал в памяти, очнулся в каком-то подвале, башка болит изнутри, внешних повреждений нет, не похоже, что били, а ощущение, будто избит. Карманы пустые, бумажник пропал. Вот и все. Два дня в отключке провалялся, и ничего ему не сделалось, представляешь? Вот нет, чтобы на улице свалиться, замерз бы и все дела, а то в теплый подвал его занесло…

— Ну и, слава богу! — горка камней лежащих на душе определенно стала поменьше. — Хоть тут я ни при чем. Знаешь, а может, это вообще все чушь? Ничего я такого не делаю, никаких талантов гадских у меня нет. Кот просто сдурел от каких-нибудь гормонов — феромонов, соседка всего лишь ногу на льду подвернула, а бабка в магазине… Ну, бабка просто перепсиховала, вот сердце и прихватило…

Таня подняла глаза и так долго на меня смотрела, что мне стало неуютно под ее гипнотизирующим взором.

— Ты чего, а? — шепотом спросила я.

— Ничего, — содрогаясь, отозвалась она. — А… Это… Какие еще тетки — бабки?

— Да неважно уже. Важно то, что, скорей всего, эти мои якобы таланты, полная лажа.

— А знаешь что? — вдруг встрепенулась Танька, словно решившись на что-то. — Давай на мне проверим! Сможешь ли ты мне чего сделать, или нет?

— Ну, сейчас, разбежалась! — фыркнула я. — Что заказывать будешь — потерю памяти? Зрения? Непрекращающуюся икоту? Да не буду и пытаться, еще, в самом деле, сделаю с тобой что-нибудь, ходи потом к тебе на кладбище, цветочки носи и мучайся угрызениями совести. Я, конечно, в эту ерунду больше не верю, но кто знает… На тебе точно не хочу это испытывать, мало что…