Если б он мог хотя бы сообщить Сильвии, что ждет ее здесь…

Жюльен ухватился за эту мысль. Снова посмотрел на часы. Была половина третьего. Она уже не придет. Она… Он вздрогнул. По мосту Бье шли два человека. Два человека в темно-синей форме, на рукавах у них виднелись белые повязки с черными буквами. Тиссеран и Водас. Мерзкий Водас! Тиссеран смотрел в сторону парка. Ритер, без сомнения, предупредил его. Господи, он настоящий друг, этот Ритер! Забулдыга Ритер!

Жюльен повернулся на каблуках и побежал к центру города.

Жюльен заперся в лавке. Страх не оставлял его. Он никак не мог отделаться от этого страха, который окончательно лишил его спокойствия. Он как безумный метался по комнате, увешанной полотнами, которых даже не замечал. Встречи с Водасом Жюльен, в сущности, не боялся. Если бы он столкнулся с капралом, то, не раздумывая, снова избил бы его. И успел бы скрыться. Он принял бы вызов судьбы. Горе, терзавшее его, не подорвал» в нем ни решимости, ни сил. Но ведь бежать значило бросить Сильвию. Где она? Что делает? Что они с пей сделали? Может, заперли на ключ? А вдруг она ждет его? Надеется на его помощь? «Никогда не приходи ко мне, умоляю тебя. Не приходи, что бы ни случилось». Должен ли он все еще считаться с этим запретом?

Но если нельзя пойти к ней, надо попытаться хоть что-нибудь сделать. Оставаться в бездействии — значит предать Сильвию. Кроме того, если он ничего не предпримет, то сойдет с ума. Она и так, верно, думает, что он ее разлюбил.

В три часа дня Жюльен вышел из магазина и помчался на почту. Руки у него дрожали, на лбу выступил пот. До пяти часов он не рискует встретить Водаса в городе. После его приезда сержант Верпийа был вынужден строго придерживаться распорядка. И если Водас появился в сопровождении Тиссерана, значит, их привела в Кастр не прогулка, а какое-нибудь поручение. Жюльен набросал телеграмму Сильвии: «Страшно беспокоюсь, жду в Епископском парке до семнадцати часов». Расплатившись, он бросился в парк.

И вот Жюльен опять стоит возле балюстрады, но теперь он ждет не Сильвию, он ждет, когда с противоположной стороны появится разносчик телеграмм. Ждать пришлось недолго. Вскоре на велосипеде с гоночным рулем показалась фигура рассыльного в синей форменной куртке с черной сумкой на боку. Пять минут спустя он уже проехал обратно. Жюльен хотел было остановить его и спросить, вручил ли он телеграмму девушке или кому-нибудь другому. Но он поборол это желание и снова стал пристально смотреть на мост Бье. Он больше не чувствовал головной боли. Теперь он даже не замечал уличного шума. Он весь был во власти страха. Сильвия столько раз заклинала его никогда не писать ей домой. А ну как ее отец вскроет телеграмму и набросится на дочь? Пожалуй, именно сейчас он, Жюльен, должен быть рядом с нею, должен прийти ей на помощь!

Прошел час, который показался ему бесконечным, и вот вдали появилась фигура женщины; это была не Сильвия, но Жюльен сразу понял, кто она. Мать Сильвии шла по мосту. Шла ровной походкой и как будто даже не глядела в сторону парка. Жюльен, не спуская с нее глаз, отступил на несколько шагов. Следует ли ему оставаться на месте, пойти ей навстречу, кинуться прочь? Горячие капли пота стекали ему на глаза, мешая отчетливо видеть. Госпожа Гарюэль поравнялась с аллеей, где стоял юноша. Она еще прошла немного по тротуару, поднялась на три ступеньки, которые вели в парк, на мгновение исчезла за киоском, потом вновь появилась и направилась прямо к Жюльену. Он не двигался. И различал только один звук — биение своего сердца.

Когда госпожа Гарюэль остановилась прямо перед ним, Жюльен не в силах был выговорить ни слова. Он понимал, что смешон. Спокойным, почти мягким голосом, с чуть деланной улыбкой госпожа Гарюэль сказала:

— Мы можем присесть на скамью и несколько минут побеседовать.

Она походила на Сильвию, даже голоса у них были похожи. Ему вдруг захотелось обнять ее и назвать «мамой».

Сидела она очень прямо, слегка опираясь спиной на обшарпанную деревянную спинку скамьи. Когда он тоже опустился на эту скамейку, она проговорила:

— Вы очень неосмотрительны и очень неосторожны, мой милый. Хорошо, что вашу телеграмму получила я. Будь на моем месте муж, не знаю, что бы он сделал…

— Но госпожа Гарюэль… Сильвия… — Жюльен заикался.

— Сильвия больна. Больна по вашей милости.

Жюльен попытался что-то сказать, но она повелительным жестом остановила его. Взгляд ее стал суровым, а голос резким.

— Я пришла сюда не для того, чтобы вас выслушивать, а для того, чтобы самой говорить, — произнесла она. — Прошу вас оставить Сильвию в покое. Я проявила слабость. Я дала ей слишком много свободы и, можете поверить, горько о том сожалею. Однако теперь со всем этим покончено, понимаете?

— Но позвольте, госпожа Гарюэль…

— Не ищите извинений. Я и сама их не ищу.

— Я не ищу извинений, — поспешно сказал Жюльен. — Я хочу жениться на Сильвии. Теперь это необходимо, мы не можем больше ждать.

Она язвительно усмехнулась. Смерила Жюльена с ног до головы и, приняв высокомерный вид, бросила:

— Что я слышу? Не слишком ли вы о себе возомнили? Немедленно же выбросьте это из головы! Когда я говорю, что Сильвия больна, я именно это имею в виду, и ничего больше. — Она отчеканила последние слова. — Сильвия больна, слышите!.. У нее нервное расстройство, и вы тому виной…

— Но госпожа Гарюэль… значит, она вам не сказала…

— Замолчите! Моя дочь в последние дни тревожилась. У нее были основания опасаться… Словом, она страшилась более серьезной вещи. Она ошиблась. Только и всего. Такие случаи бывают довольно часто, можете мне поверить.

Жюльен выпрямился во весь рост. Из недр его души рвались слова, которые он не мог сдержать. Он прервал госпожу Гарюэль и крикнул:

— Но ведь никто не имеет права!.. Никто не имеет права так поступать! Это касается только Сильвии и меня, мы…

— Да замолчите вы наконец? Вижу, мой милый, вы совершенно не владеете собой. Я запрещаю вам сомневаться в правдивости моих слов, слышите? Что касается права, как вы изволили выразиться, то, насколько мне известно, вы сейчас в таком положении, что не можете проявлять чрезмерную настойчивость!

Она приблизила к Жюльену свое искаженное гневом лицо, и последняя ее фраза прозвучала как пощечина. Он заметил, что губы у нее дрожат. И опустил голову. Госпожа Гарюэль раскрыла сумочку и не спеша достала оттуда конверт. Руки у нее тоже дрожали. Каким-то свистящим голосом она с явным трудом выговорила:

— Если вы не верите мне, то, может быть, поверите Сильвии.

Жюльен взял письмо. Он узнал почерк Сильвии, она написала на конверте: «Для Жюльена». Он хотел было распечатать конверт, но госпожа Гарюэль остановила его:

— Прочтете потом, я не могу больше задерживаться.

Теперь ее голос звучал уже по-другому, более спокойно. Однако в нем еще слышалась легкая дрожь, которую она старалась унять. Жюльену показалось даже, что она сдерживает слезы.

— Прежде чем проститься с вами, — сказала мать Сильвии, — я хочу вас заверить, что не имею никакого касательства к этому письму. Я его даже не читала. — Она вздохнула. — Ведь вы, должно быть, знаете, что Сильвия несвободна. Что она обручена с молодым человеком, который сейчас находится там, где… где ему угрожает опасность… Там, где он старается противостоять немцам. Бывают обстоятельства, когда человек не может… Когда человек должен вести себя с достоинством…

Жюльен чувствовал, что она не находит нужных слов, но хочет объяснить ему что-то очень сложное или такое, во что сама не особенно верит. На мгновение у него появилась надежда, что он наконец-то сможет поговорить с нею по душам. Но когда он попробовал что-то сказать, госпожа Гарюэль вдруг встала и быстро произнесла:

— Если вы испытываете хоть немного… дружеских чувств к Сильвии, не напоминайте ей больше о себе никогда. Она просила меня передать вам это. Кроме того, боюсь, что мой муж проявит меньше терпимости, чем я. А человеку в вашем положении не следует привлекать к себе внимание… Вы ведь понимаете, что я хочу сказать…