— Что это? — спросил он.

— Корабль, — ответил Понтер, словно объясняя что-то очевидное.

— Я знаю, что это корабль, — ответил Джок, внутренне закипая. — Но почему у него такой широкий и плоский верх?

— Солнечные батареи, — объяснил Понтер. — Они питают его турбины.

Пилоту вертолёта явно было велено перед посадкой устроить облёт острова, чтобы дать им всё хорошо рассмотреть. Теперь машина двигалась в западном направлении, над островом Уордс, берега которого усеивали небольшие постройки, похожие на деревенские домики.

Вертолёт полетел дальше. Всё выглядело так, словно Центральный парк растянули на весь Манхеттен, от Ист-Ривер-драйв до Генри-Гудзон-парквей.

— Остров Донакат является Центром города, который мы называем Пепралдак, — сказал Понтер. — Другими словами, это женская территория. В Салдаке Центр и Окраину разделяют многие километры нежилой территории. В Пепралдаке Ценр и Окраина разделяются тем, что вы называете рекой Гудзон.

— То есть мужчины живут в Нью-Джерси?

Понтер кивнул.

— Как они перебираются через реку? Я не вижу ни одного моста.

— Транспортные кубы могут летать над водой, — сказал Понтер, — так что летом пользуются ими. Зимой река замерзает, и её переходят пешком.

— Гудзон не замерзает.

Понтер пожал плечами.

— В нашем мире замерзает. Ваша деятельность влияет на климат вашей планеты сильнее, чем вы думаете.

Вертолёт повернул на юг и теперь летел над рекой. Скоро он немного изменил курс, что означало, что они пролетали над девственными пространствами Хобокена. Джок посмотрел налево. Всё правильно — остров был там: холмистый — ведь Манхеттен означает «остров холмов», не так ли? — усеянный озерами… и полностью лишённый небоскрёбов. Среди леса встречались прогалины со стоящими на них кирпичными зданиями, но ни одно из них не было выше четырёх этажей. Джок посмотрел в правое окно. На месте Либерти-парка был лес. Там был остров Эллис, и остров Либерти, но, разумеется, без статуи Свободы на нём. Ну и хорошо, подумал Джок; он, конечно, не ожидал увидеть там 150-футовую неандерталку, хотя…

Джок услышал изумлённые возгласы, когда остальные делегаты разглядели то, что он только что заметил: двух кашалотов в Верхней Нью-Йоркской бухте. Должно быть, заплыли сюда из океана. Они были футов по сорок в длину, с тёмно-серыми спинами.

Вертолёт повернул на восток, летя над водой между Говернор-Айленд и Баттери-Парк, а потом следуя над руслом Ист-Ривер. Джок видел сотни древодомов по её берегам, а также…

— Что это?

— Обсерватория, — сказал Понтер. — Я знаю, что вы помещаете свои большие телескопы под полусферические купола, но мы предпочитаем кубические структуры.

Джок покачал головой. Да разве в Гринвич-виллидж когда-нибудь бывает так темно, чтобы можно было разглядеть звёзды?

— И что, здесь много живности водится? — спросил он Понтера.

— О да. Бобры, медведи, волки, лисы, еноты, олени, выдры — не говоря о перепелах, куропатках, лебедях, гусях, индейках, и, разумеется, миллионы странствующих голубей. — Понтер на секунду замолк. — Жаль, что сейчас осень; весной тут цветут розы и другие цветы.

К этому времени вертолёт уже опустился довольно низко, и поток воздуха от его лопастей морщил поверхность воды. Они подошли к месту, где река поворачивала на север, и пилот вёл машину вдоль её русла ещё несколько миль, а потом посадил её на обширном поле, заросшем высокой травой и окружённом садами яблоневых и грушевых деревьев. Первым вышел Советник Бедрос, за ним — Понтер и Адекор, потом — генеральный секретарь. За ним вышел Джок, следом — остальные делегаты. Воздух был свеж, чист и прохладен; небо над головой — такое голубое, какое Джок видел лишь в Аризоне летом, но никогда — в Большом Яблоке[146].

Группа женщин — официальных лиц, а также двое одетых в серебристое местных эксгибиционистов уже ожидали их, и снова были произнесены речи, в том числе несколько реплик женщины, которую им представили как председателя местного Серого совета. Она была, как оценил на глаз Джок, примерно его возраста — то есть это получается что? Надо полагать, поколение 142. Её голова была полностью выбрита, за исключением длинного серебристого «хвоста», растущего прямо из затылочного вздутия. Джоку она показалась на редкость отталкивающей, даже для неандерталки.

Она закончила своё выступление упоминанием ужина, который ожидает их сегодня, с огромными устрицами и ещё более огромными омарами. После этого она передала слово Понтеру Боддету.

— Спасибо, — сказал Понтер, выходя вперёд. Джок с трудом различал его слова; у неандертальцев не было понятия ни о микрофонах, ни о громкоговорителях, когда дело касалось произнесения речей: ведь голос говорящего без труда улавливается его компаньоном и передаётся прямиком на компаньоны слушателей без дополнительного оборудования.

— Мы проделали большую работу, — продолжал Понтер, — чтобы найти точку на нашей версии Земли, которая в точности соответствует расположению штаб-квартиры Объединённых Наций на вашей. Как вы знаете, у нас нет спутников, и поэтому нет ничего близкого по качеству к вашей системе глобального позиционирования. Наши геодезисты всё ещё спорят между собой — возможно, они промахнулись на несколько десятков метров, но мы надеемся решить эту проблему. Тем не менее… — Он повернулся и указал рукой. — Видите те деревья? Мы считаем, что они обозначают место главного входа в здание Секретариата. — Он повернулся снова. — А вон то болотце? На его месте располагается Генеральная Ассамблея.

Джок изумлённо оглядывался. Это Нью-Йорк — без миллионов его жителей, без воздуха, от которого режет в глазах, без машин на улицах бампер к бамперу, без тысяч такси, без бурлящих толп, без вони, без шума. Это Манхеттен… каким он был несколько веков назад, каким он был в 1626, когда Питер Минёйт купил его у индейцев за 24 доллара, каким он был до того, как его замостили, застроили и замусорили.

Другие делегаты переговаривались между собой; те, что говорили по-английски, высказывали сходные мысли.

Понтер замолчал и пошёл по направлению к берегу Ист-Ривер. Он был ближе, чем можно было ожидать — но, в конце концов, значительная часть Манхеттена — это искусственно осушенные территории. Неандерталец встал у края воды на колени, погрузил сложенные горстью ладони в реку и несколько раз плеснул водой себе в лицо.

Джок отметил безучастное выражение на лицах нескольких делегатов — смысл происходящего ускользал от них. Но не от Джока.

Понтер Боддет только что омыл лицо сырой, необработанной, не отфильтрованной, непродезинфицированной, незагрязнённой водой из Ист-Ривер.

Джок покачал головой, досадуя на то, что его народ сделал со своей родной планетой, и желая, чтобы у него каким-то образом появился шанс начать всё снова, с чистого и свежего листа.

Мэри и Бандра смотрели трансляцию эксгибиционистов с острова Данкат. Было здорово видеть Понтера в том, что в этом мире было аналогом телевидения, да и сам проект организации ещё одного портала будоражил воображение.

Понтер потратил некоторое время на описание трудностей строительства портала на поверхности; его первый квантовый компьютер поместили глубоко под землю, чтобы укрыть от солнечной радиации, которая приводила к декогерентности квантовых регистров. Но уже в то время, когда Понтер и Адекор совершали свой прорыв — в прямом смысле этого слова, прорыв в иную вселенную — другая группа исследователей-барастов в Европе пыталась научиться факторизовать настолько же большие числа. Та группа состояла из женщин, и они, по всей видимости, в данный момент направлялись на Донакат на корабле, чтобы поделиться своим опытом в технологиях экранирования.