Секс, как всегда, был просто сказочным, и Мэри достигла оргазма несколько раз. После этого они вместе приняли ванну, а потом просто лежали рядом на груде подушек, болтая и касаясь друг друга. Речь Понтера показалась Мэри несколько непривычной; собственно, она такой и была, поскольку перевод теперь осуществляла Кристина, а не Хак.

Большую часть оставшегося дня они провели, обнимаясь, прогуливаясь и разговаривая — просто наслаждаясь обществом друг друга. Они посмотрели короткое театральное представление — неандертальцы обожали театр. Электрические вентиляторы на задах сцены гнали феромоны актёров на зрителей, в то же время выдувая из помещения их собственные.

Потом они какое-то время играли в неандертальскую настольную игру под названием партанлар — что-то среднее между шашками и шахматами: фигуры все были идентичны, но то, как они ходят, зависело от их положения на стоклеточной доске.

Позже они посетили ресторан, в котором хозяйничали две женщины, чьи партнёры умерли, и насладились вкуснейшей олениной, отличным салатом из кедровых орехов и листьев папоротника, жареных корнеплодов и варёных утиных яиц. И теперь они сидели в глубине ресторана на скамье с мягким сиденьем, с неандертальскими обеденными перчатками на руках, и по очереди кормили друг друга.

— Я люблю тебя, — сказала Мэри, прижимаяся к Понтеру.

— И я тебя люблю, — ответил Понтер. — Я так сильно тебя люблю.

— Мне бы хотелось… мне бы хотелось, чтобы Двое всегда были Одним, — сказала Мэри.

— Когда я с тобой, я тоже хочу, чтобы это никогда не кончалось, — сказал Понтер, гладя Мэри по голове.

— Но это кончится, — со вздохом ответила Мэри. — Я не знаю, стану ли я когда-либо своей в этом мире.

— Идеальных решений не существует, — сказал Понтер, — но ты могла бы…

Мэри села прямо и повернулась к нему лицом.

— Что?

— Ты могла бы уехать обратно в свой мир.

Сердце Мэри провалилось.

— Понтер, я…

— На двадцать пять дней в месяц. И возвращаться сюда, когда Двое становятся Одним. Обещаю, что каждый раз у тебя будет четыре самых весёлых, самых любвеобильных, самых страстно-сексуальных дня, какие только возможны.

— Я… — Мэри задумалась. Она искала решение, которое позволило бы Двум быть Одним бесконечно. Но, похоже, это совершенно невозможно. И всё же…

— Мотаться каждый раз из Торонто в Садбери будет неудобно, — сказала Мэри, — да ещё каждый раз проходить деконтаминацию на пути туда и обратно, но…

— Ты забыла, кто ты такая, — сказал Понтер.

— Я… прости, не поняла.

— Ты — Мэри Воган.

— И?

— Ты — та самая Мэри Воган. Любая академия… нет, прости, любой университет с радостью примет тебя в свой штат.

— Да, и это ещё одна проблема. Я не смогу брать по четыре выходных подряд каждый месяц.

— И снова ты недооцениваешь себя.

— Каким образом?

— Правильно ли я понимаю устройство вашего учебного процесса? Ведь вы учитесь лишь восемь месяцев в году?

— С сентября по апрель, правильно. С осени до весны.

— Так что три или четыре раза, когда Двое станут Одним, придутся на время, когда ты не обязана быть в университете. Из оставшихся восьми значительная часть придётся на два последних дня ваших семидневных периодов, в течение которых вы не работаете.

— Однако…

— Однако всё равно останутся дни, в которые тебе нужно быть в университете.

— Именно. И никто не будет идти мне навстречу, чтобы…

— Прости меня, любимая, но каждый с радостью пойдёт тебе навстречу. Даже до твоего последнего визита, но в особенности сейчас, ты не только знаешь о генетике неандертальцев больше, чем любой другой глексен — в том, что неандертальцы знают о генетике, ты также разбираешься лучше любого другого глексена. Ты будешь бесценным приобретением для любого университета, и если для того, чтобы тебя заполучить, им придётся удовлетворить некоторые твои специальные требования, я уверен, они это сделают.

— Я думаю, ты недооцениваешь трудности.

— Правда? В этом можно убедиться, только попробовав.

Мэри в раздумье оттопырила губы. Он был прав; от того, что она наведёт справки, определённо большой беды не будет.

— И всё-таки на то, чтобы добраться от Торонто до Садбери уходит большая часть дня, особенно если прибавить спуск в шахту и всё остальное. Четыре дня запросто превратятся в шесть.

— Да, если ты будешь жить в Торонто. Но почему бы тебе не делать свой вклад в Лаврентийском университете в Садбери? Там тебя знают ещё с тех пор, как я впервые к вам попал.

— Лаврентийский, — повторила Мэри, словно пробуя слово на вкус. Это был очень приятный маленький университет, с первоклассным факультетом генетики, и он выполнял интересные работы по судмедэкспертизе…

Судмедэкспертиза.

Изнасилование. Опять чёртово изнасилование.

Мэри сомневалась, что когда-либо ещё почувствует себя комфортно в Йоркском университете в Торонто. Там ей не только придётся иметь дело с Корнелиусом Раскином — ей придётся работать бок о бок с Кейсер Ремтуллой, ещё одной жертвой Раскина — жертвой изнасилования, которого не было бы, если бы Мэри сообщила о своём изнасиловании в полицию. Каждый раз, вспоминая о Кейсер, Мэри мучилась чувством вины; мысль о том, чтобы снова работать с ней, угнетала её; мысль о совместной работе с Корнелиусом повергала в ужас.

Так что в предложении Понтера была определённая элегантность.

Преподавать генетику в Лаврентийском…

Жить в нескольких минутах езды от шахты Крейгтон, вместилища первого межмирового портала…

А проводить пусть даже всего четыре дня в месяц с Понтером — лучше, чудеснее, сказочнее, чем иметь постоянные отношения с любым другим мужчиной, которого она могла себе представить…

— Но что… что будет с поколением 149? С нашим ребёнком? Я не смогу видеться со своим ребёнком всего раз в месяц.

— По нашей традиции ребёнок живёт с матерью.

— Но если это мальчик — то только до десяти лет. А потом он переезжает к отцу, как Даб скоро переедет. Я не хочу, чтобы мой сын покинул меня всего через десяток лет.

Понтер кивнул.

— Какое бы решение мы ни нашли для того, чтобы завести ребёнка, оно обязательно будет включать манипулирование хромосомами. В процессе этого выбрать для ребёнка женский пол будет тривиальной задачей. Девочка живёт с матерью до двести двадцать пятого месяца своей жизни — примерно восемнадцать лет. Даже в твоём мире дети покидают родительский дом примерно в этом возрасте, разве не так?

Голова у Мэри пошла кругом.

— Ты гений, учёный Боддет, — сказала она, наконец.

— Стараюсь, учёная Воган.

— Это не идеальное решение.

— Такие вещи — большая редкость, — заметил Понтер.

Мэри подумала об этом, потом теснее прижалась к Понтеру и медленно лизнула его в левую часть лица.

— Знаешь, — сказала она, прижимаясь лицом к его заросшей бородой щеке, — это может сработать.

Покинув ресторан, Мэри и Понтер встретились с Мегой и некоторое время поиграли с ней. Но детям уже было пора спать, и Мега ушла домой — в дом, где она жила со своим табантом, Даклар Болбай. В связи с чем Мэри пришла в голову блестящая идея — они с Понтером могли бы провести ночь в доме Понтера на Окраине. В конце концов, Адекора там не будет, и это позволило бы им не мешать Бандре и Гарбу. Понтер был поначалу озадачен предложением: такое было попросту не принято, чтобы женщина приходила в дом к мужчине — хотя Мэри, разумеется, была пару раз у Понтера дома — но когда Мэри объяснила ему свою неуверенность по поводу занятий сексом, когда в доме ещё кто-то есть, он сразу же согласился; они вызвали транспортный куб и уехали на Окраину.