— Я не могу этого сделать, мэм. Мне очень жаль.

— Почему?

— Ну, во-первых, Йоркский не сертифицирован для производства судмедэкспертизы, и…

— Лаврентийский, — прервала его Мэри. — Пошлите комплект в Лаврентийский университет, я поработаю с ним там. — Лаборатория Лаврентийского университета, где она впервые анализировала ДНК Понтера, работала по контракту с RCMP и полицией Онтарио.

Хоббс вскинул брови.

— Ну, в принципе, — сказала он, — Лаврентийский — это другое дело, однако…

— Я подпишу любые бумаги, — сказала Мэри.

— Может быть, — сказал Хоббс, но его голос звучал неуверенно. — Хотя это совершенно не в наших правилах…

— Прошу вас, — сказала Мэри. Ей не хотелось даже думать о том, что с единственным оставшимся образцом что-то случится. — Пожалуйста.

Хоббс развёл руками.

— Я посмотрю, что можно сделать, но я бы на вашем месте не слишком надеялся. У нас очень строгие правила относительно цепи хранения улик.

— Но вы попытаетесь?

— Да, конечно, попытаюсь.

— Спасибо, — сказала Мэри. — Спасибо.

Неожиданно для Мэри Понтер спросил:

— Мы не могли бы хотя бы увидеть собранные улики?

Хоббс выглядел не менее озадаченным, чем Мэри.

— Зачем? — спросил он.

— Чтобы профессор Воган могла на глаз оценить адекватность условий их хранения. — Он посмотрел на Мэри. — Не правда ли, Мэре?

Мэри не знала, что Понтер затевает, но полностью ему доверяла.

— Э-э… да. Да, конечно. — Она повернулась к детективу и улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой. — Это займёт несколько секунд. Мы бы сразу поняли, стоит ли игра свеч. Ни к чему заставлять вас проходить через всю бумажную волокиту, если образцы уже непригодны для анализа.

Хоббс нахмурился и на некоторое время задумался, уставившись в пространство.

— Хорошо, — сказал он, наконец. — Сейчас принесу.

Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с картонным контейнером размером с коробку из-под обуви. Он снял крышку и показал Мэри его содержимое. Понтер встал и заглянул ей через плечо. Внутри были несколько предметных стёкол с образцами и три зиплоковских[104] пакета с наклеенными на них ярлыками. В одном из них оказалась пара женских трусиков, во втором — маленькая гребёнка с несколькими лобковыми волосами на ней, в третьем — несколько пузырьков, содержащих, по всей видимости, вагинальные соскобы.

— Всё это с самого начало хранится в холодильнике, — сказал Хоббс, будто оправдываясь. — Мы знаем, что мы…

Внезапно правая рука Понтера метнулась вперёд. Он схватил пакет с трусиками, разорвал его и поднёс их к своему носу, делая глубокий вдох.

Мэри остолбенела.

— Понтер, что ты…?

— Отдайте! — взорвался Хоббс. — Он попытался вырвать пакет у Понтера из рук, но Понтер легко уклонился и снова глубоко вдохнул.

— Господи Иисусе, да вы что? — заорал Хоббс. — Извращенец какой-то!

Понтер вынул нос из пакета и, не говоря ни слова, протянул его Хоббсу, который рассерженно выхватил его у него из рук.

— Убирайтесь отсюда к такой-то матери, — рявкнул он. Ещё двое полицейских появились в дверях комнаты для допросов, по-видимому, привлечённые криками.

— Прошу прощения, — сказал Понтер.

— Просто убирайтесь, — сказал Хоббс, и добавил для Мэри: — Мы сами позаботимся о наших уликах, дамочка. А теперь сгиньте!

Мэри вышла из полицейского участка, кипя от ярости. Но она не сказала ни слова до тех пор, как они с Понтером сели в стоящую на парковке машину.

И только после этого она потребовала объяснений.

— Что это такое было?

— Прости, — сказал Понтер.

— Теперь меня никогда не подпустят к этим образцам, — сказала Мэри. — Господи, думаю, что он нас не арестовал только потому, что иначе ему пришлось бы расписаться в собственной тупости и признаться, что он сам дал нам улики.

— Я снова прошу прощения, — сказал Понтер.

— О чём ты чёрт возьми думал?

Понтер молчал.

— Ну? Не молчи!

— Я знаю, кто изнасиловал Кейсер Ремтуллу и, предположительно, тебя тоже.

Мэри в полнейшем изумлении осела в водительском кресле.

— Кто?

— Твой коллега — я не могу правильно произнести его имя. Что-то вроде «Корнелеус».

— Корнелиус? Корнелиус Раскин? Да нет, это бред.

— Почему? Что-то в его внешности противоречит тому, что ты заметила в тот вечер?

После вспышки ярости Мэри всё ещё не могла отдышаться. Но гнев полностью исчез из её голоса, сменившись потрясением.

— Ну… нет. Ну, то есть, да, у Корнелиуса голубые глаза — но у многих людей такие же. И Корнелиус не курит.

— Курит, — возразил Понтер.

— Я никогда не видела, чтобы он курил.

— Я почуял запах при встрече.

— Он мог быть в баре и пропитаться дымом.

— Нет. Запах был в его дыхании, хотя он, по-видимому, пытался замаскировать его каким-то веществом.

Мэри нахмурилась. Она знала нескольких тайных курильщиков.

— Я никогда не чувствовала от него запаха.

Понтер промолчал.

— Кроме того, — сказала Мэри, — Корнелиус не стал бы нападать на меня или Кейсер. В смысле, мы же коллеги и…

Мэри замолчала, и Понтер, наконец, не выдержал:

— И что?

— Ну, я-то считала нас коллегами. Но он… он просто сезонный преподаватель. У него Ph.D. — из Оксфорда, не кот начхал. Но всё, чего он смог добиться — это позиция сезонного преподавателя: не постоянная должность и уж точно не бессрочный контракт. А Кейсер и я…

— Да? — снова сказал Понтер.

— Ну, я тоже женщина, однако Кейсер вообще вытянула счастливый билет в том, что касается шансов на бессрочный контракт в научной сфере. Она одновременно и женщина, и визуальное меньшинство[105]. Говорят, что на изнасилование толкает вовсе не сексуальное влечение, а жажда силы и власти. А Корнелиус наверняка чувствовал, что не имеет ни того, ни другого.

— Он также имел доступ к холодильнику для хранения образцов, — заметил Понтер, — и, сам будучи генетиком, разумеется, понимал, что женщина-генетик сделает первым делом в подобных обстоятельствах. Он знал, что должен отыскать и уничтожить любые свидетельства.

— Мой Бог, — сказала Мэри. — Но… нет. Это всё косвенные улики.

— Они были косвенными, — сказал Понтер, — пока я не исследовал вещественные доказательства изнасилования Кейсер, хранящиеся в полицейском участке, где Раскин не мог до них дотянуться. Я запомнил его запах, когда мы встретили его в коридоре возле твоей лаборатории, и этот запах был на вещах Кейсер.

— Ты уверен? — спросила Мэри. — Ты абсолютно уверен?

— Я никогда не забываю запахи, — сказал Понтер.

— Боже мой, — сказала Мэри. — Что нам теперь делать?

— Мы можем сказать принудителю Хоббсу.

— Да, но…

— Что?

— Ну, мы не в твоём мире, — сказала Мэри. — Здесь нельзя потребовать от кого-то предоставить алиби. В том, что ты сказал, нет ничего такого, что позволило бы полиции потребовать от Раскина образец его ДНК. — Он больше был не «Конелиус».

— Но я могу засвидетельствовать, что его запах…

Мэри покачала головой.

— Не существует прецедента принятия подобных показаний судом, даже в качестве версии. Даже если Хоббс тебе поверит, он не сможет на этом основании даже вызвать Раскина на допрос.

— Этот мир… — с отвращением сказал Понтер.

— Ты абсолютно уверен? — спросила Мэри. — У тебя нет ни тени сомнения?

— Тени сомне…? А, понял. Да, я абсолютно уверен.

— То есть у тебя не просто нет обоснованных сомнений, — не отставала Мэри. — У тебя вообще нет в этом сомнений?

— У меня вообще нет сомнений.

— Никаких?

— Я знаю, что у вас маленькие носы, но мои способности совершенно заурядны. Любой представитель моего вида, и многих других видов, способен на такое.