— И скатертью дорога, — сказал Бедрос.

— Не говорите так. Я видела в их мире произведения искусства, которые невыразимо прекрасны. Они отличаются от нас, и в силу особенностей своего характера и темперамента они способны на такое, что нам не под силу.

— Но один из них хотел вас убить!

— Один из, это так. Один из шести миллиардов. — Тукана на мгновение замолчала. — Знаете, в чём самая большая разница между ними и нами?

Бедрос, судя по выражению его лица, хотел было сказать что-то едкое, но передумал.

— В чём? — спросил он.

— Они верят, что у всего есть цель. — Тукана развела руки стороны, словно пытаясь охватить всё сущее. — Они верят, что у жизни есть смысл.

— Потому что убедили себя в том, что мирозданием руководит некий высший разум.

— Отчасти так. Но это глубже. Даже их атеисты — те из них, кто не верит в их Бога — ищут смысл, объяснение. Мы существуем — но они живут. Они ищут.

— Мы тоже ищем. У нас есть наука.

— Но мы преследуем практические цели. Мы хотим лучших инструментов, поэтому изучаем способы их изготовления. А они занимаются поиском ответов на, как они говорят, главные вопросы: Почему мы здесь? Для чего это всё?

— Это бессмысленные вопросы.

— Так ли?

— Конечно так!

— Может быть, вы правы, — сказала Тукана Прат. — Но скорее всего нет. Возможно, они идут к ответам, приближают новое озарение.

— И тогда они перестанут убивать друг друга? Перестанут разрушать природу?

— Я не знаю. Возможно. В них есть и хорошее.

— В них смерть. Мы можем пережить контакт с ними только при одном условии — если они перебьют друг друга прежде, чем возьмутся за нас.

Тукана закрыла глаза.

— Я знаю, что у вас добрые намерения, советник Бедрос, и…

— Не делайте из меня дурака.

— Что вы! Я понимаю, что вы действуете в интересах нашего народа. Но ведь и я тоже. А я смотрю на вещи как дипломат.

— Как некомпетентный дипломат, — огрызнулся Бедрос. — Даже глексены так считают!

— Я…

— Или вы и раньше убивали местных жителей?

— Послушайте, советник, я расстроена этим инцидентом не меньше вашего, но…

— Довольно! — крикнул Бедрос. — Хватит! Мы с самого начала не должны были позволять Боддету манипулировать нами. Настало время прислушаться к мнению старших и мудрых.

Мэри крадучись вошла в больничную палату, где лежал Понтер. Хирурги без труда удалили пулю — в конце концов, затылочный отдел у неандертальцев практически идентичен таковому у Homo sapiens, к тому же Хак, по-видимому, консультировал их во время операции. Понтер потерял много крови, и в нормальных условиях ему бы назначили переливание, но от этого было решено воздержаться ввиду слабого пока знакомства с неандертальской гематологией. Понтеру поставили капельницу с физраствором, и Хак регулярно докладывал врачам о его состоянии.

После операции бо́льшую часть времени Понтер находился без создания: по указанию Хака ему была сделана инъекция снотворного препарата из его собственного медицинского пояса.

Мэри смотрела, как широкая грудь Понтера поднимается и опадает. Она вспомнила, как увидела его впервые — это тоже произошло в больничной палате. Тогда она смотрела на него с изумлением — она не могла поверить, что живые неандертальцы существуют.

Однако теперь она смотрела на него не как на диковинный экземпляр, на уродца, на невозможную игру природы. Сейчас она смотрела на любимого человека. И это разрывало ей сердце.

Внезапно глаза Понтера открылись.

— Мэре, — тихо произнёс он.

— Я не хотела тебя разбудить, — сказала Мэри, подходя к его кровати.

— Я уже не спал, — сказал Понтер. — Хак играл мне музыку. А потом я почуял тебя.

— Как ты? — спросила Мэри, придвигая к кровати стул.

Понтер стянул с себя простыню. Его волосатая грудь была обнажена, но на плече красовался большой запятнанный засохшей кровью марлевый тампон, прикреплённый к телу полосками лейкопластыря.

— Я буду жить, — сказал он.

— Мне так жаль, что это случилось, — сказала Мэри.

— Что с Туканой? — спросил Понтер.

Мэри вскинула бровь, удивившись, что Понтеру ещё ничего не сказали.

— Она погналась за человеком, который в тебя стрелял.

Широкий рот Понтера растянулся в болезненной улыбке.

— Подозреваю, что он оказался в худшей спортивной форме?

— Не то слово, — тихо сказала Мэри. — Понтер, она убила его.

Понтер некоторое время молчал.

— Мы редко берём правосудие в собственные руки.

— Я слушала, что говорят об этом по телевизору, пока тебе делали операцию. — сказала Мэри. — Большинство считают, что это была самооборона.

— Как она его убила?

Мэри слегка пожала плечами, словно в знак того, что из песни слов не выкинуть.

— Она ударила его головой о тротуар, и голова… она просто раскололась.

Понтер снова помолчал.

— Ох, — сказал он, наконец. — Что с ней теперь будет?

Мэри задумалась. Она как-то прочла судебную драму, которую неумеренно расхваливали в «Глоуб энд Мэйл», про то, как в Лос-Анджелесе судили инопланетянина за убийство человека[73]. Но в нынешней ситуации было одно существенное отличие…

— У нас иностранные дипломаты выведены из-под действия законов страны, в которой они работают; это называется «дипломатический иммунитет». И Тукана обладает им как канадский представитель в ООН.

— О чём ты говоришь?

Мэри задумалась в поисках примера.

— В 2001 Андрей Князев, российский дипломат в Канаде, сел за руль пьяным и сбил машиной двух пешеходов. Ему не было предъявлено обвинение в Канаде, поскольку он являлся представителем официально признанного иностранного государства, хотя один из сбитых им пешеходов умер.

Глубоко сидящие глаза Понтера округлились.

— Ну и в любом случае сотни людей видели, как он стрелял в тебя, а потом в Тукану, прежде чем она… гм… отреагировала так, как… в общем, так, как отреагировала. Как я сказала, её действия, вероятно, будут признаны самообороной.

— Как бы там ни было, — тихо сказал Понтер, — Тукана — очень хороший человек. Это наверняка стало для неё огромным потрясением. — Пауза. — Ты уверена, что ей ничего не угрожает? — Он наклонил голову. — После того, что случилось с Адекором, когда я пропал, я как-то не доверяю системам правосудия.

— Понтер, она уже вернулась домой… в ваш мир. Она сказала, что должна поговорить с… как это у вас называется? Совет Седых?

— Верховный Серый совет, — сказал Понтер, — если ты говоришь о нашем правительстве. — Пауза. — А что известно о погибшем?

Мэри задумалась.

— Его зовут Коул — Руфус Коул. Полиция всё ещё выясняет, кто он такой и что имел против вас с Туканой.

— И какие варианты?

Мэри на секунду смешалась.

— Что?

— Варианты, — повторил Понтер. — Возможные причины его нападения на нас.

Мэри пожала плечами.

— Он может быть религиозным фанатиком: из тех, кому не нравится ваши атеистические убеждения или само ваше существование, поскольку оно противоречит библейской легенде о сотворении.

Понтер округлил глаза.

— Убив меня, он не отменил бы факта моего существования.

— Понятное дело. Но… тут я, конечно, могу только гадать… Коул мог считать вас орудиями Сатаны…

Мэри вздрогнула, услышав гудок.

— Дьявола. Носителя зла. Оппонента Бога.

Понтер оживился.

— У Бога есть оппонент?

— Да… в смысле, так сказано в Библии. Но кроме фундаменталистов — тех, кто считает, что каждое слово Библии есть истина — мало кто сейчас по-настоящему верит в Сатану.

— Почему? — спросил Понтер.

— Ну, я думаю, потому что это нелепо. Только глупец может воспринимать эту концепцию всерьёз.

Понтер уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но, очевидно, передумал и снова закрыл его.