Я замолчал. В комнате было тихо, присутствующие молчали. Только сквозь открытые окна слышалось щебетание и клекот птиц, крики животных, прыгающих наверху по веткам деревьев, и негромкие голоса людей на улице.

Наконец, женщина встала, подошла ко мне, я вскочил на ноги, и, не зная, что делать дальше, оглянулся на жреца. Но он сидел, молча, восхищенно взирая на меня снизу вверх. Женщина повернула меня за плечи, взяла мое лицо в свои руки и поцеловала в лоб

— Ты, единственный человек, которого гырхи допустили в свою личную жизнь, сынок, — проникновенно произнесла она. — И я понимаю почему! Ты — хороший человек! Несмотря на то, что мидгардец! Мой род будет рад принять тебя у себя. Ты устал, или отдохни!

И она, развернув меня, подтолкнула к двери. Я вышел, прошёлся по террасе. Ко мне тут же приблизился совсем юный раттерианец.

— Старшая мать, сказала, чтобы я сопровождал тебя! — сказал он, — ты что хочешь? Есть? Пить? Вымыться?

— Вымыться, — утвердительно кивнул я, — а потом уже попить и поесть!

— Иди за мной!

Мы спустились по живой лестнице, и он повел меня вдоль домов, потом мы спустились в какую-то ложбину, где я увидел несколько горячих прудиков, идущих цепочкой вдоль живописно цветущих кустов.

— Сними свою одежду и положи вот сюда, — сказал юноша, — мы заберем ее, ты отправляешься с белым жрецом, и он просил тебе выдать наше платье. Сейчас его принесут. А пока можешь отдохнуть в купальне. И с этими словами исчез, просто как-то растворился бесшумно и моментально. Я не стал долго раздумывать, скинув с себя все, бултыхнулся в первый попавшийся водоем и затих.

— А жить все-таки стоит! — подумал я, наслаждаясь горячей, пахнущей хвоей водой, которая тут же навеяла мысли о доме.

— Я рада тебя видеть, Ра-ма-наф, — произнес сзади мелодичный голос.

Я вздрогнул, и, встав на карачки, обернулся. Передо мной стояла Никке, а в руках ее была одежда. — Я попросилась отнести ее тебе, — протягивая мне платье, улыбнулась она. — Я сказала, что знаю тебя! И мне разрешили.

— Никке!!! Ты??? Здесь???

— Ты же сам сказал отцу, чтобы меня спрятали, вот папа и прислал меня сюда. Папа говорил, что меня спрашивали твои мидгардцы. Но он сказал, что давно я не живу дома!

Я быстро перевернулся в купальне и сел, подумав, что в таком положении я выгляжу глупо, и не дай Бог, задняя часть тела может выпирать над водой, покраснел. Никке звонко засмеялась: — Ты краснеешь как девушка!

— Мне кажется, что я глупо выгляжу, — признался ей.

— Совсем нет! — попыталась успокоить она меня. — Здесь всегда мужчины купаются. Я подожду тебя вон там за деревом, — и поплыла как богиня над землей.

— Да! Я сейчас, я быстро, — крикнул ей вслед. Выскочил как ошпаренный. Одевать на голое тело одежду раттерианцев не осмелился. Поэтому все-таки надел свое нижнее белье, и только после этого стал натягивать на себя узкие из какого-то странного материала штаны, рубаху, и сапоги на шнуровке. Все подошло идеально, будто на меня и было сшито. Пригладив рукой волосы, позвал — Никке! Ну, как я тебе в этой одежде?

Она выглянула из-за дерева, и на ее лице была ласковая улыбка:

— Тебе идет! Ну, я пойду?

— Подожди! Давай немного погуляем. Ты мне покажешь…

Я остановился, не зная, что сказать дальше. Что мне здесь можно смотреть, а что нельзя не имел понятия.

— И что ты хочешь, чтобы я тебе показала, — все также улыбаясь, спросила она.

— Растения, — вышел я из затруднительного положения.

— Идем, — кивнула она. И мы пошли. Мы шли по лесу, и она рассказывала мне о деревьях. Я не переставал удивляться, оказывается лес, и дома, были — одно единственное дерево. Никке показала мне тоненький прямой высокий ствол, ветви которого раскинулись широким зонтиком у самого неба. И из конца некоторых сучьев опускались усы, которые дотрагиваясь до земли, пускали корни и становились стволом. Такое дерево по моим подсчетам могло занимать до гектара земли. Раттерианцы, научились из таких усов-стволов делать дома, а из отростков плести крыши.

Я думал, что уже ничему не удивлюсь, но когда Никке мне показала растение, которое они называют Липучкой, я был просто сражен. Вы только представьте себе растущие у земли ползущие растения с четырьмя продолговатыми небольшими листиками, собранными в мутовки. Растет у воды. И вот если воды растению нет, оно начинает выкидывать усы в поисках влаги, два листика тут же поворачиваются к земле, на глазах покрываются серебристыми пушком-усиками, которые прикрепляют листья к земле с такой силой, что даже мы вместе с Никке не смогли оторвать растение от камня. Но добравшись до воды, усы, расположенные на земле моментально засыхают, а растение, угнездившись на новом месте, опять приобретает свой естественный вид: низкие ничем не примечательные листочки у самой земли.

А потом мы сидели на огромном корявом дереве, ветки которого были такой величины, что по ним легко могла проехать легковая машина. Оно жило тысячи лет, а когда приходила пора умирать, из-под его коры начинал сочиться красный сок, который раттерианцы собирали и использовали в хозяйстве. А потом оно начинало петь, то есть кора сжималась, издавая протяжный и тонкий свист. Тогда древляне — раттерианцы, которые жили в лесу, называли себя древлянами, — приходили петь песни умирающему дереву. И после его смерти, позволяли себе делать из него те чудные скамейки, столы и двери и даже пол, чтобы оно смогло еще тысячу лет пожить, а не сгнить просто так. Они считали, что так продлевают жизнь своим исполинам, так как древесина была такой крепкой, что не портилась и не трухлявилась еще тысячи лет.

— А вас какой лес? — спросила Никке.

— Мой лес, — стал рассказывать я, — тоже густой, как и ваш. Только там, в основном, растут деревья, вместо листьев у которых иголки. Есть иголки мягкие, эти деревья мы называем лиственницами, зимой эти деревья скидывают свое убранство как обычные деревья листья. А есть вечнозеленые, с твердыми и колючими иголками…

— Такого не может быть… — раздался детский голосок.

Я вздрогнул. И вопросительно посмотрел на Никке. Она смутилась:

— Это моя стража, — нехотя сказала она.

Заглянув за ствол дерева, я увидел на соседней ветке четверых мальчишек лет по шесть, и маленькую девочку лет четырех, которые во все глаза смотрели на меня.

— Суровая у тебя стража! — улыбнулся я. — Ты, что боишься меня?

— Она не боится, — ответил за девушку мальчик, — просто ты — мидгардец, и мы не знаем, что у тебя в голове!

Я сделал суровое лицо, позвал мальчика к себе, тот быстро уселся около меня: — Я скажу тебе по секрету, что у меня в голове, хочешь?

— Хочу! — Лицо мальчика было серьезно-любопытное.

— Я наклонился к нему и прошептал довольно громко: — Мозги…

— Да, ну, — воскликнул он, — как у нас?

— Я тоже хочу знать, — захныкал голос с ветки, где остались сидеть остальные дети. — Отстань, малявка, говорили тебе, чтобы дома осталась! — отозвался другой детский голос.

— Значит, так! Девочек обижать нельзя, — еще более суровым голосом, сказал я, обращаясь к малышне. — А то они вырастут и страшно отомстят.

— А сейчас можно отомстить? — тут же поинтересовалась девочка.

— Нет. Сейчас пока нельзя!

— А почему?

— Потому что, пока мальчишки бегают быстрее. А вот когда ты вырастишь, ты сможешь их догнать и заарканить одним взглядом.

— Нет, — поправила меня девочка, — арканить взглядом нельзя, нужна веревка…

Никке весело рассмеялась. — Можно, они с нами посидят? — спросила она.

— Конечно, идите все!

И вот уже около нас сидела и щебетала ребятня, выясняя кто сильнее и ловчее.

И тут мне голову пришла забавная мысль, как отвлечь ребят, и еще немного посидеть вместе с Никке наедине.

— Хотите узнать, кто из вас сильнее? — поинтересовался я.

— Мы все равные… — важно ответил мальчик, который подсел к нам первым.

— На моей планете, есть такая игра, — перетягивание веревки. Вот сейчас и узнаем, равные вы, или нет.