Так видел современное положение дел папаша Сигонье.

— Почему австрийские родственники королевы ничего не делают, чтобы спасти по крайней мере Марию-Антуанетту и детей? — недоуменно спросила я свою госпожу. — Самый могущественный из них, ее брат Леопольд, теперь ведь новый император в Вене. Почему он не вмешается, чтобы помочь семье в трудных обстоятельствах?

— Император Леопольд далек от королевы, — сказала мадам Франсина. — Он никогда не сделает ничего, что противоречит его политическим планам, для этого он слишком холодный и расчетливый. Однако он уже пытался вызволить сестру и зятя, но не потому, что он так любит обоих, а потому, что не может выносить, чтобы чернь усомнилась в Богом данной власти. К сожалению, все его намерения до сих пор терпели крах.

В парижском пригороде Сен-Антуан снова начались массовые демонстрации. Причиной стал слух, будто король намеревается последовать в изгнание за своими тетками и «похитить» дофина из Франции.

Вблизи находился замок Венсенн, и кто-то высказал безумную мысль, будто Людовик велел прорыть из Тюильри подземный ход в Венсенн, чтобы таким путем сбежать. При этом речь шла о расстоянии в добрых три километра. Все это было просто смехотворно. Национальное собрание решило, что замок Венсенн в дальнейшем будет служить тюрьмой. Рассвирепевшая чернь, по большей части безработные рабочие из парижских предместий, верила, что Венсенн должен стать второй Бастилией; с криками протеста они отправились туда и полностью разнесли здание.

Когда прибыл генерал Лафайет с Национальной гвардией, они уже не оставили камня на камне. Он обнаружил дымящиеся развалины и опьяненных успехом «победителей», которые очень немилостиво восприняли появление Лафайета и с неохотой позволили прогнать себя, злобно протестуя и выкрикивая громкие проклятия.

В последние месяцы образовались контрреволюционные клубы, которые защищали короля. Одна организация особенно запомнилась мне. Она состояла из придворных, которые дали себе имя «Рыцари кинжала».

Рыцари кинжала услышали о событиях в Сен-Антуане, и все ее члены, около четырехсот, отправились спасать своего монарха в Тюильри.

К своему изумлению, они натолкнулись на жестокое сопротивление. Как отважные герои, какими они и были, они начали размахивать клинками. Так как в задачи генерала Лафайета входила и забота о тишине, то ему сообщили о нападении. Он через некоторое время появился и попытался прежде всего уговорить короля, успокоить своих «освободителей» и полностью потерявших голову придворных. Никто не сообщил Людовику о похвальных намерениях Рыцарей кинжала. Национальная гвардия, не тратя времени даром, перешла к действиям, и господа придворные побросали клинки. «Акция по освобождению» закончилась, не успев начаться.

— Жадно, как губка, недовольная толпа впитывает все, каким бы глупым это ни казалось. Но у кого еще есть время и желание на размышление, большинство слишком глупы для этого, — жаловался Жюльен, и я, видит Бог, не могла ему противоречить.

Новая ужасная сплетня гласила, что император Леопольд будто бы велел ввести в Бельгию огромную армию, чтобы наконец нанести французам смертельный удар. А еще Мария-Антуанетта будто бы вступила в любовную связь с генералом Лафайетом. Наивного парня она хотела только использовать для своих собственных злобных целей.

Я своими глазами видела и с полным правом могу утверждать: Мария-Антуанетта к этому времени уже настолько утратила всю привлекательность, что мужчине нужно было бы быть слепым, чтобы влюбиться в нее. Измученная, тощая, седая, подавленная, вся в морщинах от многочисленных забот, она была недалека от нервного срыва.

Еще один слух сообщал, что эмигранты повсюду в мире скупают лучшее оружие, собирают свои армии и вербуют самых жестоких наемников, чтобы таким образом покончить с революционерами.

— Хотел бы Господь, так и было бы, — вздохнула моя госпожа.

— А что делает почтенное Национальное собрание, чтобы облегчить жребий порабощенного народа? — насмешливо спросила я и сама ответила на свой вопрос: — Оно принимает решения.

Одно из них заключалось в том, что монарх должен называться не королем, а верховным слугой общества, дофин был теперь не наследник престола, а первый заместитель верховного слуги общества, и королева называлась теперь матерью первого заместителя верховного слуги общества.

— Ну, это уже большой прогресс для страдающей от нищеты нации, — подтрунивала я. Моя госпожа схватилась от смеха за живот и, отдышавшись, выдохнула:

— Признайся, дорогая, ты просто завидуешь, что тебе не позволено выносить ночной горшок первой камеристки матери первого заместителя верховного слуги общества и супруги верховного слуги общества.

Было так хорошо снова посмеяться от души.

Насколько новшества Национального собрания помогли четвертому сословию, я судить не могла. Однако собрания озлобленных толп никак не прекращались.

Несколько недель все чаще можно было слышать гневный голос на заседаниях Национального собрания. В очень изысканной форме он называл верховного слугу общества тираном. Говорил о деспотизме, непотизе (кумовстве), эгоизме, предательстве и разбазаривании народного достояния, и он принадлежал хорошо выглядевшему адвокату из города Арраса по имени Максимильен Робеспьер. Этот господин был избран президентом радикального «Якобинского клуба». Вместе с Дантоном и Маратом он принадлежал к благотворительному комитету.

Месье Робеспьер устраивал также словесные нападки на католическую церковь, прежде всего на тех священников, которые отказались дать клятву теперешней конституции.

Его друг и единомышленник Марат говорил о примерно двадцати тысячах «вредителей на теле французского народа».

— Робеспьер не боится давить на этих священников. Например, их имена оглашали на улицах. Если кто-то хочет отслужить мессу, его сталкивают с «кипящей народной душой». Его осыпают руганью, бьют, грозят смертью и изгоняют из его собственной церкви, — испуганно рассказывала я мадам дю Плесси после одной из своих прогулок по городу, где я была свидетельницей этих жутких событий. Не нужно было быть усердной прихожанкой, чтобы возмущаться такими выходками.

Папа Пий XI в марте 1791 года объявил гражданскую конституцию недействительной для духовенства. Все священники, принесшие ей клятву, были сняты со своих постов.

— В этом году король и Мария-Антуанетта снова хотят праздновать Пасху в Сен-Клу, — с облегчением сказала мадам Франсина. — Хотя никому из них не до праздника, но оба хотят уехать из этого ужасного Парижа.

Большую часть слуг послали вперед, чтобы подготовить замок для проживания. Снова в дорожные сундуки упаковывали неимоверное количество платьев, посуды и бокалов. И я тоже целыми днями занималась тем, что собирала вещи графини.

В день перед отъездом король посетил дворцовую капеллу в Тюильри и велел, чтобы его причастил священник, который еще не приносил клятву на новой конституции.

Дворцовые шпионы немедленно сообщили Национальному собранию об этом «неслыханном нарушении слова» королем; мгновенно эта весть разнеслась по всем политическим клубам и рабочим кварталам на окраине Парижа. Кипя от гнева, толпы устремились на улицы.

На следующий день, в Вербное воскресенье, повсюду в городе висели плакаты, на которых верховного слугу общества обвиняли в вероломном нарушении закона.

— Вооруженная чернь скопилась на площади Карусели напротив Тюильри. Что нам теперь делать, сир? — испуганно спросила королева своего супруга.

Ее обычно столь не любящий принимать решения супруг решил быстро и без раздумий:

— Мы игнорируем чернь и едем, как запланировано, в Сен-Клу, мадам.

Во дворе Тюильри король, королева, дофин и мадам Рояль сели в свою карету. Они чувствовали себя под охраной генерала Лафайета, он с отрядом конницы собирался сопровождать королевскую семью по пути во дворец Сен-Клу. Кавалеристы встали по бокам, защищая королевскую карету, и процессия приготовилась двинуться в путь. Тут толпа громко закричала и стала бросать в лицо пассажирам кареты непристойные прозвища. Мадам дю Плесси зажала руками уши своему маленькому питомцу, чтобы ребенок не слышал похабные слова. Позже она сказала: