— Господа, подумайте хорошенько, что вы говорите. Неужели вы всерьез полагаете, будто Конвент способен на подобный обман?

В голосе слышалось коварство, и весь вид говорящего свидетельствовал о том, что с ним лучше не связываться. Девица и ее клиенты растерянно замолчали, а злобный смех вокруг мгновенно стих. Когда повозка наконец остановилась у подножия гильотины, все рванули вперед, к эшафоту.

Чтобы сгладить свою промашку, расфуфыренная служительница любви громко крикнула:

— Я считаю, наше правительство правильно поступило, не разрешив австриячке ехать в карете. Для этой ведьмы и жалкой повозки, запряженной клячами, хватит.

И ее спутники поспешили согласиться с ней.

Когда Мария-Антуанетта наконец взошла на эшафот, толпа ждала от нее короткой речи, но она быстро подошла к палачу и его помощникам, как бы желая поскорее покончить с неизбежным. В спешке она нечаянно наступила, на ногу месье Сансону. Мы услышали, как королева с сожалением сказала:

— Извините, пожалуйста, месье. Я не нарочно.

Помощники палача быстро наклонили приговоренную, и под глухой барабанный бой просвистело лезвие гильотины, которую отпустил месье Сансон-младший на затылок Марии-Антуанетты. Никто даже не услышал ее крика.

Солдат тотчас поднял вверх отрубленную голову жертвы, в ответ на что в толпе раздались радостные возгласы. Площадь буквально задрожала от восторженных криков толпы. Наконец они смогли насладиться своей местью.

И пока чернь ликовала, несколько могильщиков на кладбище Сен-Мадлен проклинали отвратительный холод. Они вырыли могилу, чтобы закопать останки еще одной обезглавленной, одной из тысяч, о которой свидетельством не будет ни крест, ни надгробный камень.

В тот же день 16 октября 1793 года в отдаленном месте разыгралась еще одна драма, но другого рода. Над фламандскими холмами занималось холодное неуютное утро. Было четыре часа, также моросил дождь. Усталые солдаты, которые проделали утомительный путь с левого на правый фланг французских позиций у Мобьожа, мечтали о небольшой передышке. Войска все еще продолжали подходить. Вновь прибывшие могли слышать крики петухов в курятниках на крестьянских подворьях.

Туман окутал мужчин абсолютной тишиной; с высот, на которых расположились враждебные австрийцы, не было не видно, не слышно ничего. Узкие дороги вели к маленькой возвышенности, к незначительной деревушке под названием Ватиньи. Но как раз это место должно было стать сценой великой славы для французов.

Границу австрийских линий образовал низкий гребень холмов с церковной колокольней на вершине. Он был занят лишь несколькими солдатами.

Зачем нужно выставлять больше часовых? До сих пор революционная армия ни чем особо не отличилась. Герцог Кобургский был уверен, что французам неоткуда ждать подкрепление.

Но месье Карно, командующему революционной армией, удалось внушить этим французским солдатам уверенность в победе, и он ночью привел семь тысяч измученных людей к вражеским рубежам.

Даже если бы Кобургский счел это возможным, откуда ему было знать, что эти семь тысяч парней после бессонной ночи будут способны напасть на него?

Густой туман и строжайшая тишина, которую было приказано соблюдать во время марша, позволили нанести этот внезапный удар. Так конец хребта холмов перед деревней Ватинье занимали только три тысячи солдат. То были пехотинцы под командованием генералов фон Штерна и фон Гогенлоэ, потом еще несколько драгун и несколько батальонов, состоящих в основном из хорватов.

Пока еще тишину ничто не нарушало, а из-за густого тумана ничего не было видно. Около одиннадцати часов утра — Мария-Антуанетта ехала в свой последний путь к гильотине — туман немного рассеялся. Но единственное, что могли различить австрийцы, — это огромные старые деревья.

Внезапно, когда туман прошел, перед их глазами возникла огромная равнина на юге, и в тот же миг они уже слышали первые сигналы рожка. Потом последовали резкие команды, и сразу за этим зазвучала Марсельеза. Наконец солдаты получили приказ, и с громким пением устремились на врага.

Итак, семь тысяч столкнулись с захваченными врасплох тремя тысячами солдат союзников. Сначала те еще держались, но скоро им пришлось отступить, чтобы перестроиться. Увидев все новые отряды французских солдат, появляющихся за их флангами, они прекратили безнадежное сражение.

Холм был захвачен; от домов, хлевов и сараев деревни Ваттинье остались лишь дымящиеся руины. Поля на склоне холма теперь оказались во власти революционной армии. Австрийские войска были повержены, и путь между ними и Мобьожем стал свободен.

Белое знамя старой монархии с вышитыми лилиями Бурбонов было растоптано. Этот жест стал символом новой Франции.

Революционная армия теперь владела главной дорогой и на следующий день смогла без помех соединиться со своими товарищами в Мобьоже. Все это можно было прочитать в газетах — некоторые экземпляры я сохранила на память — только во много крат подробнее и цветистее со многими патриотическими фразами.

В это же время далеко в Германии Георг фон Гессен на террасе своего замка говорил своему гофмейстеру, который позже подтвердил это моей теперешней молодой госпоже:

— Подумать только, у меня сейчас среди бела дня было видение! «Белая дама», привидение без лица, которое с давних времен предвещает неприятности дому Габсбургов. Верите ли, у меня волосы дыбом встали.

С тех пор прошло много лет. Внешне все успокоилось. Раны хотя и затянулись, но шрамы все еще болят. Революция между тем поглотила своих собственных детей.

Многие из ее сторонников, самые радикальные, сами пали ее жертвой. Уже в 1793 году был убит Жан-Поль Марат, еще до того, как королева отправилась в свой последний путь.

Жак-Рене Эбер, один из самых радикальных в Конвенте, оказался в конфликте с Жоржем Дантоном и Максимильеном Робеспьером; по их указанию его казнили на гильотине. Жоржа Дантона на эшафот отправил Робеспьер. Камиль Демулен погиб вместе с Дантоном.

А самого Максимилиана Робеспьера, который с апреля 1794 года практически стал лидером республики, свергли 9 термидора — 27 июля по старому календарю, который снова действует. И он закончил свой путь в 1794 году под ножом гильотины.

Время террора прошло. Оно буквально изжило себя.

Детей Людовика XVI и Марии-Антуанетты разлучили в тюрьме еще до смерти королевы. Мария-Тереза вышла на свободу, и мадам Елизавета избежала худшего. Что сталось с Людовиком-Карлом, дофином, которого многие роялисты после казни его отца называли Людовиком XVII, мне узнать не удалось. Некоторые утверждают, что позже ему удалось бежать в Америку, но более вероятно, что ребенок умер в тюрьме.

Мадам Франсина дю Плесси вскоре после казни королевы вышла замуж за маркиза Филиппа де Токвиля, но внезапно подхватила воспаление легких. Через десять дней она умерла: мирно, без болей, во сне — как ей и предсказала гадалка. Моя скорбь по ней была искренней.

Маркиз, ее вдовец, навсегда покинул Париж.

Через некоторое время я поступила на службу к одной благородной, совсем юной даме из самого аристократического рода, о личности которой я умолчу. Моя новая госпожа и я живем без забот недалеко от южно-тюрингского города Гильдбургхаузен в резиденции герцога Фридриха и его супруги герцогини Шарлотты.

Мы живем скрытно и скромно, но под защитой этого великодушного немецкого землевладельца.

Я люблю мою юную госпожу как родственницу и готова ради нее пожертвовать жизнью. Но такое доказательство моей преданности, надеюсь, мне не придется демонстрировать на этом прекрасном и мирном кусочке земли.

Многое говорит в пользу того, что мадам Ройяль, принцесса Мария-Тереза похоронена под чужим именем в Гильдбургхаузене.

Чтобы получить окончательную уверенность, нужно было бы в Вене вскрыть могилу императрицы Марии-Терезии, ее бабушки, чтобы взять пробу ткани и провести сравнение. Но наследники Габсбургов, очевидно, не заинтересованы в выяснении того, кем же была «черная дама», которая всегда появлялась на публике под вуалью.